Если Персефона думала, что будет действовать за моей спиной, видеться с родственниками бывшего мужа и поддерживать связь с семейством Вейтч (а может, даже с самим Пакстоном), то она жестоко ошибалась. Теперь она моя, и если мне придется довести дело до конца, зачав ей ребенка на этой неделе, то я справлюсь с этой задачей.
Как только мы приехали ко мне домой, Петар выскочил из своей комнаты, чтобы узнать, не нужно ли мне что-нибудь.
Верная жена была бы очень кстати.
– Пойди прочь, – отмахнулся я.
Мы с Персефоной направились в мой кабинет на втором этаже, поднявшись по лестнице в тосканском стиле.
Я закрыл за нами дверь, подошел к своему столу, вынул этот дурацкий контракт из нагрудного кармана и бросил его на стол. Достал свою ручку из ближайшего ящика – ту, на которой не было названия клятой сантехнической компании, – и подписал контракт, отдавая свою душу жене. Затем поднял бумагу, зажав ее между указательным и средним пальцами.
Персефона протянула руку, чтобы выхватить ее. Я поднял выше, медленно качая головой.
– Я нашел цену своей души.
– Я тебя слушаю. – Она скрестила руки на груди.
– Перестань навещать бабушку бывшего мужа. Это неуместно, неприятно и несет в себе неверное послание.
На мгновение наступила тишина, пока она пыталась сообразить, откуда я вообще об этом узнал.
– Нет, – резко возразила она. – У нее никого нет. Она страдает деменцией, одинока и нуждается в общении. И ей недолго осталось жить. Я ее не брошу.
Меня удивило, что она даже не стала отрицать, что видится с бывшими родственниками.
Хотя не должно было удивлять. У меня всегда складывалось впечатление, что с Персефоной справиться легче, чем с ее подругами и сестрой – с этой ПМС бригадой. На деле же у моей жены оказался нестандартный подход. Вместо того чтобы твердо отстаивать свою позицию, она хитро проталкивала ее с милой улыбкой.
Но все равно, по сути, стояла на своем, не сдвинувшись ни на сантиметр.
– Она больше не твоя ответственность. – Упершись кулаками в стол, чтобы сдержаться и не начать щелкать костяшками, я наклонился вперед, чувствуя, как начинаю утрачивать самообладание.
– Я не стану покупать твою душу ценой пятнания своей. – Персефона выпрямила спину. – Прости, муженек, тебе придется придумать что-то другое.
– Я найму для нее сиделку.
Неужели я правда торгуюсь с этой женщиной? Опять?
– Нет, – невозмутимо ответила она.
– Двух сиделок, – процедил я.
Персефона помотала головой.
– Да у этой женщины маразм, – оскалился я. – Она не заметит разницы между тобой и профессиональной сиделкой.
– Но я-то замечу. – Она расстегнула заколку, и ее золотистые волосы рассыпались по плечам, словно потоки водопада. – И буду знать, что бросила беззащитного человека из-за прихоти своего мужа.
Я хотел… я хотел… да что я, нахрен, хотел сделать с этой женщиной?
Какого хрена мне в голову только что пришло слово «хрен»?
Я снова это сделал.
Черт его дери.
Она подошла ко мне, потянулась через стол и накрыла мою ладонь своей.
– Киллиан, – прошептала она. – Послушай меня. Два самых важных решения в нашей жизни принимать не нам. Наше рождение и смерть. Мы не выбираем появляться на свет и не выбираем, когда и как умрем. Но все, что в промежутке? Это в нашем ведении. Мы можем заполнять пробелы, как пожелаем. И я решаю заполнить свой правильным поступком. Быть хорошим другом – и хорошим человеком, – по моим стандартам.
Я спокойно забрал контракт и сунул его в ящик стола. Затем запер его и убрал ключ в передний карман. Своего я не добьюсь (по крайней мере, сегодня), но переговоры – мое поприще, а приписки мелким шрифтом – мой конек.
Она перестанет видеться со старухой, даже если мне придется работать не покладая рук, чтобы этого добиться.
Я обошел стол, прислонился к нему и скрестил ноги в лодыжках.
– Иди сюда.
Персефона без колебаний подошла ко мне вплотную, безотказная и отзывчивая. Идеальная. Я еще никогда не встречал кого-то столь же покладистого, но при этом упрямого.
Мы стояли, прижавшись друг к другу, и ее цветочный аромат коснулся моих ноздрей.
– Видела свою тетю Тильду в последнее время? – Я обхватил ее щеку ладонью. Персефона сделала прерывистый вдох, и все ее тело задрожало от моего мимолетного прикосновения.
Я задавался вопросом, насколько восприимчива она была к прикосновениям бывшего мужа.
Как сильно дрожала, когда прижималась к телу того, кого выбрала сама.
Того, в чьи объятия я ее подтолкнул.
– Да, вообще-то видела, на днях… – Персефона запнулась, позволяя мне поставить ее в желаемую позу. Она оказалась верхом на моей правой ноге, зажав ее бедрами. Я наклонил ее так, чтобы клитор прижимался к моему мускулистому квадрицепсу. – Хм, кажется, это был вторник?
Она не могла собраться с мыслями.
К сожалению, я тоже.
Я наклонился в тот же миг, когда она запрокинула голову и приоткрыла рот. Я набросился на ее губы, прижимая колено между ее бедер и чувствуя, как напрягаются ее мышцы. С ее губ сорвался стон. Она прильнула грудью к моей груди и стала двигаться, жаждая трения. Наши языки слились в танце, и я обхватил ее лицо ладонями, углубляя поцелуй, а потом прошелся губами по ее подбородку, затем вдоль шеи. Остановился, чтобы лениво провести кончиком языка по пульсирующей точке, когда дошел до чувствительной части ее горла.
Персефона впилась пальцами в мои плечи. Она оказалась на грани оргазма от одних только поцелуев. Вместе мы были поразительны, и я задумался, когда же она подведет черту. Осознает, что я хочу от нее то, что она не готова мне дать.
– О боже, Килл! – вскрикнула она.
Я не стал указывать на то, что бога не существует, а лишь продолжил двигаться губами ниже к ее ключицам, затем к груди, которую обхватил ладонями, а потом провел языком вдоль ложбинки. Она схватила мою голову и пододвинула к соску. Проглотив смешок, я отодвинул край ее платья, взял возбужденный розовый сосок в рот и пососал его. Она шумно выдохнула, уткнувшись в мои волосы, царапая маленькими ноготками плечи, блуждая руками по спине и изо всех сил стискивая ладонями мои ягодицы.
– Дай мне все. – Персефона замотала головой из стороны в сторону и пробормотала, прижавшись губами к моим волосам: – Всего себя. Я хочу все, что ты даешь им и даже больше.
Им.
Женщинам, которым я платил.
Женщинам, которым я собирался платить и впредь, потому что Персефона не была рождена, подготовлена и нацелена удовлетворять мои самые темные фантазии. Об этом не могло быть и речи.
Она слишком хороша.
Слишком невинна.
Слишком прекрасна.
К тому же, нужно быть самым тупым человеком на земле, чтобы намеренно связать наши жизни еще сильнее.
Я взялся за второй сосок, облизывая, пощипывая и покусывая. Дразня ртом, я довел ее до грани оргазма, до того, что она начала бесстыдно тереться о мое бедро. Я знал, что она скоро кончит. Об этом мне подсказала дрожь в ее бедрах.
Именно в этот момент я оторвался от ее губ и сделал шаг назад.
Она чуть не упала на стол. Я схватил ее за талию, снова притянул к себе и приподнял ее лицо за подбородок.
– Я по-прежнему целуюсь, как голодный ротвейлер?
Я был рад обнаружить, что мой голос звучит все так же сухо и бесстрастно.
Персефона прокашлялась, обмякнув в моих руках.
– Ты делаешь успехи. Этот вышел лучше.
– Лучше, но не идеально? – Я в изумлении приподнял бровь.
Она помотала головой, с озорной улыбкой расстегивая мою молнию.
– К сожалению, нам все еще нужно практиковаться. Часто.
Я не сдержался.
Рассмеялся в наш поцелуй.
Я смеялся впервые за многие годы.
Может, даже десятилетия.
И это было… ново. Приятно.
– А теперь покажи мне, почему ты держишь своих любовниц на другом континенте? Чем же таким извращенным ты можешь с ними заниматься?
Она не дала мне времени на ответ. Потянула меня за руку и повела по коридору прямо с расстегнутой ширинкой, то и дело оглядываясь в ожидании, что я покажу ей дорогу в мою спальню. Так я и сделал, хотя знал, что ей это и так было известно.
Знал, что она устроила экскурсию по дому в мое отсутствие. Я видел ее на камерах, когда Петар показывал ей дом.
Я закрыл за нами дверь, на всякий случай, заперев ее на замок, и Персефона встала передо мной. Спустила платье, позволив ему собраться возле ее ног, словно замерзшее озеро.
Она взяла мою руку и обернула ладонь вокруг своей белоснежной шеи.
– Вот что ты любишь? – Ее грудь вздымалась и опускалась в такт бешеному сердцебиению, а глаза блестели от возбуждения. – Ты делал так, в тот день… в тот раз…
Когда с воплями выгнал ее вон.
– Или… – Она замолчала, проведя моей ладонью вдоль своего тела прямо до округлости ягодиц, пока я не коснулся промежности. – А может, это? Я тоже не против кое-чем с тобой заняться. Я на все согласна, Киллиан. При условии, что ты делаешь это со мной.
Моя решимость исчезала быстрее, чем съедобные стринги на убогом мальчишнике в Вегасе.
Дьявол на моем плече твердил, что я не обязан отговаривать ее спать со мной.
А ангел на моем плече… ну, на данный момент валялся в багажнике у дьявола с кляпом во рту.
– Я трахаюсь грязно, – предостерег я.
Персефона все еще держала меня за руку. Поднесла мои пальцы к складочкам между ее ног, разводя бедра. Я погрузил указательный палец внутрь. Она вытащила его и начисто облизала.
Я умер. Конец.
Ладно. Не умер. Но был близок к этому, и все доводы о том, почему мне не стоит с ней спать, – мой контроль, мое состояние, да и тот факт, что она слишком хороша для меня, – начали казаться одной сплошной чушью.
– Покажи мне свое истинное лицо, – прохрипела Персефона срывающимся от эмоций голосом.
– Оно уродливо, – прямо сказал я.
Она покачала головой.
– Не для меня. Для меня ты никогда не будешь уродлив.