Нет. Не может быть.
Надежда – это тоже эмоция, а Киллу чужды эмоции.
– Потому что знаю, что ты никогда не причинишь мне боль.
– Какое оптимистичное предположение.
– Ты трижды спас мне жизнь и спасешь снова, – сказала я. – Вот это оптимистично. А я реалистична.
Дальше все произошло так быстро, что у меня закружилась голова. В одно мгновение я была в платье, а в следующее оно оказалось сорвано с меня одним точным взмахом канцелярского ножа. Килл оттянул ткань, чтобы она не прилегала к моему телу, и провел по ней лезвием до самых ягодиц. Платье упало на матрас подо мной, а муж принялся избавляться от моих трусиков, разрезав их с каждой стороны. Затем бросил нож обратно на столик.
Я извивалась, приподнимая задницу ему навстречу. Это было так дерзко, что я сама не узнавала себя в этом действии. Я была не из таких девушек. По крайней мере, я так считала. Но догадывалась, что внутри меня все это время дремала какая-то дикая часть. Просто я никогда не позволяла себе ее исследовать.
Киллиан остановился. На мгновение стало так тихо, что я задумалась, не вышел ли он из комнаты. Возможно, это было частью игры. Ожидание. Напряжение. Предвкушение.
– Твоя задница, – произнес он, наконец, отстраняясь от меня. – Она…
Чертовски красная. Я знаю. Я весь день писала, сидя на корточках.
– А, это, – отшутилась я. – У меня очень чувствительная кожа. Уэльские корни и все такое.
– Я сделал это с тобой, – прохрипел он.
– Ерунда, – возразила я.
Так оно и было. Да, он отшлепал меня вчера ночью, но в этом не было ничего такого, о чем я не слышала от подруг или не видела в шоу на HBO. Черт, да родная мать в детстве шлепала меня сильнее. Тем более, я виляла перед ним задом, прося о большем.
Киллиан потянулся к лентам, и я почувствовала, как он развязывает их, освобождая меня.
– Не смей. – Я заговорила твердым, преподавательским тоном. – Мистер Фитцпатрик, ты не просил разрешения развязать меня. Ты не станешь этого делать, пока я сама не попрошу. Ясно?
Воздух был пропитан сексом, насыщен эндорфинами.
– Обычно я не вижусь с ними на следующее утро, – немногословно признался он. – Даже не задумывался, как это выглядит…
– Не смей рассказывать мне о своих шлюхах, когда мы в постели!
Я уже перешла на крик. Так сильно вошла в режим учительницы, и ему еще повезло, что я не выгнала его за дверь. Он ничего не сказал, а меня раздражало, что мне не видно выражение его лица.
– А вообще, вне постели тоже ничего о них не говори.
– Больше нет никаких шлюх, – рявкнул он в ответ. – Ты об этом позаботилась.
– Хорошо. – Я чувствовала себя в высшей степени властной для той, кто лежит голой на кровати. – Надеюсь, твои любовницы разорятся без твоих выплат и найдут настоящую работу, чтобы содержать себя самостоятельно.
– Ты сумасшедшая, – произнес он, как всегда спокойно.
– Что ж, к счастью для меня, муженек, ты тоже не высоко поднялся по шкале здравомыслия. А теперь делай со мной что хочешь. И постарайся, чтобы и я осталась довольна.
Киллиан потянул за узел между моими запястьями и лодыжками, нежно опустив ладонь на ягодицу. Затем просунул в меня два пальца. Комнату наполнил звук окутавшей их влаги.
Я закрыла глаза и втянула воздух сквозь зубы.
– Да.
Килл ласкал меня пальцами, влажные звуки свидетельства моего желания заглушались моими же стонами. Погрузив пальцы внутрь, он согнул их и задел точку G.
Киллиан был щедрым любовником, о чем умолчал во время наших переговоров.
Просунув свободную руку вниз моего живота, он приподнял меня и, придерживая на весу, присоединился к ласкам губами. Он наслаждался моей мокрой киской сзади, скользя языком между складками.
У нас обоих вырывались стоны удовольствия и восторга, а я мысленно кричала себе, что это ничего не значит. Это не близость. Просто секс. Прелюдия. Для него это лишь средство достижения цели.
Я опустила голову на черные атласные подушки, вдыхая его неповторимый запах, и по спине пробежала раскаленная добела волна дрожи. Электрические импульсы приближающегося оргазма накатывали один за другим. Я задрожала, теряя контроль и бессвязно бормоча в его подушку.
Как только я достигла кульминации, он убрал пальцы и язык, сорвал ленты с моих лодыжек и ворвался в меня одним толчком. Не знаю, крылась ли в этом какая-то хитрость, но оттого пик нахлынувшего на меня удовольствия ощущался вдвое сильнее. Он прижался к моей спине всем телом, вонзаясь в меня возбужденным членом.
Я застонала, привыкая к тяжести его тела.
Киллиан замер, оставаясь во мне.
– Скажи, чтобы я остановился.
– Сильнее. – Я прижалась к нему.
Он послушался.
Вместе мы были бесконечны. Единая жгучая сущность без начала и конца.
Килл смахнул пряди волос, прилипшие к моей щеке, и прильнул к ней губами, жестко и глубоко вонзаясь в меня.
– Ты даришь мне наслаждение, Персефона.
Я впилась зубами в его кожу, сама не зная, где именно его кусаю. Он позволил мне.
Позволил прикасаться к нему, оставить след, заявить на него права.
Прогресс.
Он дошел до разрядки, а следом за ним и я снова достигла ее от его слов.
Закончив, он развязал мои запястья, поцеловал меня в макушку и вышел из комнаты. Его невысказанные слова были ясны и резали, словно лезвие: мы закончили.
Я вернулась в свою комнату, чувствуя себя несчастной, окрыленной, сбитой с толку, разочарованной, поверженной и победившей.
Его слова эхом проносились в моей голове, словно вспышки света во тьме.
Ты даришь мне наслаждение, Персефона.
Сегодня ночью его душа истекала кровью.
И теперь мне предстояло заснуть, окутанной его болью.
После той ночи мы с Киллианом вошли в привычную колею.
Каждый вечер он послушно приходил к нашему совместному ужину, но взял за правило возвращаться домой в три или четыре минуты восьмого, даже если ради этого ему приходилось ждать в своем «Астон Мартине», хмуро глядя на входную дверь, будто на вросший волос, от которого было никак не избавиться.
Киллиан выражал открытое неповиновение, как непослушный ребенок, который хочет посмотреть, как его мать отреагирует на то, что он раздвигает границы дозволенного. Но этот мужчина не ведал границ. Магнат, который всю жизнь требовал и получал все, что пожелает, причем быстро. Он воспитывался нянями, в частных школах-интернатах и гувернантками, которые учили его латыни, хорошим манерам и тому, как завязать галстук четырьмя разными способами.
Но никто не учил его любви.
Терпению.
Состраданию.
Жить, смеяться, наслаждаться ощущением капель дождя на коже.
Никто не проявил к нему человечность.
Возможно, в этом крылась одна из причин, почему ему так нравилось связывание. Оно позволяло ему сохранять контроль даже в тех ситуациях, когда полагалось расслабиться.
Ужины в доме Фитцпатриков были, мягко говоря, настоящей головной болью.
Я пыталась оживить их. Несколько раз в неделю приглашала Петара, Эммабелль, Хантера и Сейлор присоединиться к нам, поскольку повар готовил достаточно еды, чтобы накормить всю округу. Как-то раз я даже взяла на себя смелость пригласить родителей Киллиана.
Киллиан принял свою новую реальность с безмолвным смирением. Он явно был недоволен общением, которое я привнесла в его жизнь, но терпел, зная, что наши ночи вместе того стоят.
Мы не только встречались за совместным ужином каждый вечер, но я к тому же старалась заполнить его рассказами о том, как прошел мой день. О забавных случаях с детьми, которых я учила, о том, что они говорили и делали на занятиях. Большую часть времени Килл отвечал монотонным мычанием. Он почти ничего не рассказывал о своих буднях и отказывался говорить о судебной тяжбе с «Зеленой жизнью».
Я знала, что он хотел спросить, получила ли я ответ от Эндрю Эрроусмита по поводу работы.
Ответом, кстати, было большое досадное «нет».
Но сама я не стала ничего говорить. Ждала, когда он выйдет из своего подземного царства и поиграет со своей маленькой смертной женой. Проявит интерес. Заведет разговор.
Что-то побуждало меня, как и прежде, отправлять ему фотографии одиноких облаков, каждый раз, когда я видела их на небе, хотя он никогда не отвечал. Возможно, я хотела напомнить ему о том, что чудеса правда существуют, как и волшебство.
Каждую ночь мы занимались любовью.
Иногда грубо и развратно, иногда медленно и мучительно. Но это всегда было безумным исследованием. Симфонией новых мыслей, вкусов и цветов, неизведанных мной прежде.
Через три недели после моего переезда у меня начались месячные.
Я расплакалась, когда увидела красное пятнышко на нижнем белье. Вытерла слезы, приняла душ, бросила белье в корзину для стирки и выпила воды, чтобы успокоиться. Это были уже вторые месячные с тех пор, как я начала спать со своим мужем.
Не знаю, что ранило меня больше: то, что я так сильно хотела ребенка, а желание так и не исполнялось, или то, что я разочарую Киллиана, что, несомненно, и случится.
– К нам пожаловали ежемесячные гости, – объявила я во время ужина. Выдался один из редких случаев, когда мы были только вдвоем.
– Всяко лучше, чем тетя Тильда, я полагаю. – Килл не отрывал взгляда от тарелки.
– И это должно быть смешно? – пролепетала я.
Он вытер уголки рта салфеткой, продолжая глядеть в тарелку.
– Спасибо, что предупредила. Спланирую свой вечер соответствующим образом.
– Развлекайся, – процедила я, на этот раз даже не удосужившись скрыть свое разочарование.
– Как раз собираюсь.
Я не ждала его визита в ту ночь.
Нужно отдать ему должное, Киллиан сумел продержаться до половины двенадцатого. Я слушала через разделявшую наши комнаты стену, как он проводит вечер. Печатает что-то в ноутбуке. Листает спортивные каналы. Отвечает на рабочие звонки.
Наконец наступила тишина. А через несколько секунд раздался стук в мою