– Мы можем сначала приготовить треугольные сэндвичи и срезать корочки? Ненавижу корочки, – захихикал Три.
– Конечно. А ты что скажешь, Тин? Хочешь чем-нибудь перекусить?
– Хочу м-муравьев на б-бревне[35], пожалуйста. П-простите, что расстроил папу своим з-заиканием. Я не хотел.
Он свернулся калачиком у меня на руках. Я резко покачала головой.
– Глупости. Я хочу, чтобы вы запомнили кое-что очень важное, ладно, мальчики? Хочу, чтобы вы всюду брали это с собой, как ожерелье, которое я подарила.
Мы дошли до подножья лестницы. Я поставила Тиндера на пол и присела, чтобы быть на уровне их глаз.
Они закивали, неотрывно глядя мне в лицо большими невинными глазами.
– Когда папа выходит из себя и кричит на вас, вы в этом не виноваты. Мы не отвечаем за поступки других людей. Только за свои. Это не значит, что мы никогда не ошибаемся. Наша задача – всеми силами стараться стать лучше и всегда нести ответственность за свои действия. Но никогда не вините себя за то, что делают ваши папа или мама, хорошо? Пообещайте мне.
– Слово скаута! – Три выставил два пальца.
– Я т-тоже обещаю! – Тиндер подпрыгнул.
Мое сердце грохотало в груди, как ржавая пустая клетка, полная чувств, с которыми я не хотела сталкиваться.
Семья, которую я пыталась создать, представляла угрозу для этих детей.
А их родители были угрозой для моей семьи.
Но я не могла повернуться к ним спиной.
Больше не могла.
Я бросила полупустую спортивную сумку на пол и хмуро посмотрела на Петара.
– Ты серьезно, приятель? Ты обещал, что его не будет.
Звук открывшейся входной двери стал исчерпывающим свидетельством того, что мой муж вошел в дом, хотя я специально позвонила Петару, чтобы убедиться, что на горизонте чисто, и я смогу забрать оставшиеся мелочи и увезти их обратно в свою квартиру.
Петар беспомощно повел плечом.
– Он должен был вернуться не раньше десяти или одиннадцати, клянусь. С тех пор как вы ушли из дома, он приходит сюда только ночевать. Порой даже этого не случается. На этой неделе мне трижды приходилось отправлять в офис курьера с новым комплектом костюмов.
Было очень заманчиво посочувствовать Киллу, но я прогнала это чувство прочь из своего сердца.
Бросила спортивную сумку на кровать и принялась складывать в нее мелочи, которые забыла, в спешке уезжая две недели назад.
– Где она? – донесся рокот Киллиана с первого этажа.
Петар перекрестился, поднял взгляд и умчался из моей комнаты. Не нужно быть гением, чтобы понять, где я, а потому я не стала отвечать на этот вопрос.
И, конечно же, через пять секунд Киллиан оказался на пороге моей спальни, мрачный и угрюмый, словно Аид с ненадкушенными плодами граната в руках.
– Ты так рано вернулся? – фыркнула я, засовывая в сумку один из тысячи своих цветастых дневников по самопомощи. – Что же папочка скажет? Я думала, ты рожден, чтобы работать.
Киллиан вошел и закрыл за собой дверь.
– Разве ты не должен быть на работе? – Я вела праздную беседу, зная, как сильно он их ненавидит.
– Разве ты не должна жить со своим мужем? – парировал он.
– Нет, – спокойно ответила я, застегивая переполненную сумку и дергая застрявший язычок молнии. – Последние несколько месяцев ты упорно утверждал, что мы не настоящая пара. Я всего-навсего наконец-то тебя услышала. Ты успешно убедил меня, что нас не связывает ничего, кроме контракта.
Я избегала прямого взгляда. Жгучая боль, которая возникала, стоило мне увидеть его великолепие, была нестерпима и в обычные дни, но когда мы были порознь, и вовсе невыносима.
Будь он чужаком или союзником, Киллиан всегда обладал талантом заставлять мое сердце петь, а душу рыдать.
Долгое мгновение он стоял на месте и с упоением меня рассматривал.
Затем шагнул ко мне, опустил ладонь мне на руку.
Мне хотелось сорваться и расплакаться.
Рассказать ему, за каким делом я застала Эндрю.
Признаться, что я не могла есть и нормально спать.
– Я велел Сэму отменить слежку, – сказал Киллиан.
Я посмотрела на него сквозь пелену непролитых слез.
– И?
– И я ни к кому не прикасался с тех пор, как надел кольцо на твой чертов палец. – Он так плотно сжал челюсти, что едва шевелил губами.
– И? – Я подняла бровь.
Покажи мне эмоцию.
Любую.
– И я не должен был нарушать договор, – угрюмо произнес он, отводя взгляд. – Я доверяю тебе.
– Чушь собачья. – Я поперхнулась сухим смешком.
Он ничего не сказал.
Я начала понимать, что никакие мои слова или поступки не изменят его мнения о людях. Обо мне. Он неспособен испытывать чувства, и, заставляя его любить меня, я не добьюсь ничего, кроме того, что стану объектом его ненависти. Даже сейчас он желал меня не потому, что я ему нравилась.
А лишь потому, что была для него удобной. Средством достижения цели.
– Ты не уйдешь, – просто сказал он.
Я подняла сумку, закинула ее на плечо и повернулась к нему лицом.
– Прости.
– За что? – прорычал он, шагнув ко мне.
– За то, что изменила правила в отношении тебя. За то, что нарушила договор. За то, что просила большего. Я понимаю, что это было неуместно. Я хочу, чтобы ты женился на той, кто даст тебе все, чего ты хочешь. На той, кто будет рада довольствоваться тем, что ты готов дать в ответ. Я не такая. И я говорила всерьез. Как только решатся все твои проблемы с судом и пиаром и все утихнет, мы сможем развестись.
Я обошла его, но он шагнул в ту же сторону и снова встал прямо передо мной.
– И все это из-за одной ошибки? – Нахмурился он. – Я уже сказал тебе, что больше ни к кому не прикасался. За тобой следили ровно неделю, Персефона.
Я запрокинула голову и расхохоталась.
– Думаешь, это единственная проблема? Одна ошибка? Спустись с небес на землю, Килл. Ты никогда не относился ко мне, как к своей жене. Никогда не проводил всю ночь в моей постели. Никогда не водил меня на свидание, не считая модных мероприятий. Не было ни медового месяца, ни содержательных бесед. Я никогда не была тебе ровней. Изменилось только одно: теперь я наконец понимаю, что мне никогда ей не стать.
Его глаза метали молнии. Готова поспорить, его драгоценный пульс подскочил до небес. Вряд ли он осознавал, что мне об этом известно. О том, как он прижимал пальцы к запястью, чтобы держать себя в руках.
Как хрустел костяшками каждый раз, когда был взволнован.
– Я ужинал с тобой каждый вечер. Трахал тебя каждую ночь. Водил на балы. Семейные ужины. Покупал тебе украшения. Чего еще ты от меня хочешь, Персефона?
– Отношений. – Я с рыком бросила спортивную сумку на пол.
– Я не знаю, как их поддерживать! – прокричал он мне в лицо.
Килл принялся мерить комнату шагами, качая головой.
– Я вообще не знаю, что это значит. У меня никогда не было отношений. Ты просишь о чем-то, и я это осуществляю. Разве не в этом суть отношений?
Как мне вообще ответить на этот вопрос, не выставив себя настоящей стервой?
– Как ты узнал, что я здесь? – спросила я.
– В этом доме больше прослушки, чем у полицейского осведомителя в сериале про плохих копов. – Киллиан закатил глаза, а потом окинул меня взглядом.
– И ты бросил все и приехал?
Он упер руку в бок.
– Ты говоришь так, будто мне плевать.
– Так и есть.
– Что ж, экстренное сообщение. – Он шагнул вперед, прижал меня к стене и, потянувшись рукой к затылку, обхватил за шею и наклонился ко мне. – Мне не все равно. Я совсем этому не рад, но это не умаляет правды.
Я хотела услышать эти слова с тех пор, как встретила Киллиана Фитцпатрика, но в этот момент было уже слишком поздно.
Если жизнь меня чему-то и научила, так это тому, что отдавать всю себя кому-то, кто готов дать лишь частичку себя в ответ, – очень плохая идея.
– Вернись домой, Цветочница. – Киллиан закрыл глаза и накрыл мои губы своими. Я чувствовала себя, как на американских горках, когда летишь с обрыва, и живот ухает вниз. От волны тепла, разлившегося в груди, все мое тело начало гудеть. Слова Килла проникали в мой затуманенный мозг. – Позволь мне взять тебя. Будь женой, которая мне нужна. Тебе просто нужно еще немного потренироваться. Еще несколько месяцев, и мы сможем вытрахать друг друга из головы.
Несколько месяцев.
Наше время ограничено.
Оно всегда будет ограничено.
Я оторвалась от его губ.
Он не понимал этого, а я устала объяснять.
– Дай мне хотя бы одну причину остаться, Киллиан. Я не прошу много. Всего одну. Что-то, за что можно ухватиться.
– Я хочу, чтобы ты осталась.
– Нет. Другую. Какую-нибудь не всецело эгоистичную.
– Я могу быть только эгоистом, – резко сказал он.
Я подняла спортивную сумку и толкнула его в грудь.
– Как только закончится судебная тяжба, мы разведемся.
На этот раз я не стала оглядываться назад.
Я превозмогала боль.
Онемевшая, гордая и лишь наполовину живая.
Я наконец узнала, каково это, когда твое сердце разбито.
И поняла – наконец-то, – что Пакстон не сделал даже трещины в моем.
Я вернулась в свою квартиру, бросилась в душ и проглотила несколько сухих рисовых хлебцев. Моя импровизированная версия ужина.
Я даже не разобрала сумку, которую привезла из дома Киллиана. Просто рухнула на диван в гостиной и стала листать каналы, борясь с головной болью.
Во всех местных новостях упоминали один и тот же сюжет о том, что Киллиан и Эндрю столкнутся лбами в суде, который должен состояться в ближайшее время. Ведущий новостей переключился на видео с нефтяной вышкой в Арктике, уродливой черной штуковиной, бросающейся в глаза посреди бесконечной синевы. Вокруг нее, словно битое стекло, были разбросаны осколки льда. У меня сердце кровью обливалось от того, что этот уголок природы пал жертвой жестокости Киллиана.
И я тоже, Арктика.
Я взяла телефон и набрала сообщение мужу.