Убить ее безмозглого бывшего мужа.
И неважно, как сильно мне хотелось убрать его с глаз долой.
Я помотал головой, так сильно сжав кубок, что он потерял форму, и жидкость пролилась на пол. Сэм сохранил невозмутимое выражение лица, будто бы я вовсе не погнул золотой кубок в кулаке. Я бросил его на пол, вернулся к бару и взял салфетку. Насухо вытер ладонь от алкоголя и крови.
– Не трогай его. Просто выясни все, что сможешь. Где он живет, чем занимается, что замышляет. Я сам с ним разберусь.
Сэм кивнул.
– Займись этим сейчас же. Брось все остальное.
Еще один кивок.
– Хочешь знать что-то еще?
Да, я хотел знать, правда ли теряю Персефону, но это было вне компетенции Сэма.
– Просто делай свою чертову работу. – Я отвернулся и поднялся обратно в свой кабинет.
Я снова выругался.
Но на сей раз никто не удивился.
Я начал раскрываться, ломаться, трескаться и разлетаться вдребезги.
Я менялся.
Чувствовал.
И мне это претило.
Оставшуюся часть дня я провел в притворстве.
Делал вид, что присутствую, делал вид, что работаю, делал вид, будто мне наплевать.
Я присутствовал на собраниях, отчитывал сотрудников, просматривал квартальные отчеты и ходил с Дэвоном на обед, во время которого мы выстраивали стратегию защиты на судебном заседании против «Зеленой жизни».
– Не стоило мне есть сашими. Теперь живот сводит, – пожаловался я, когда мы разошлись у выхода из ресторана.
Дэвон громко хохотнул.
– Сашими были что надо. А болезненное чувство у тебя в животе – это огромная тоска. Перси все еще живет в своей квартире на Содружества?
Я даже не удостоил его ответом. Огромная тоска – это то, что испытывали девочки-подростки к Арми Хаммеру. А единственное, что было огромным у меня – красовалось между ног.
В шесть часов я решил, что с делами на сегодня хватит. Поехал домой, припарковался, а потом заметил «Теслу» Персефоны у главных ворот.
Выключив двигатель, я вышел из машины и ощутил какое-то странное, теплое шевеление в животе.
Пищевое отравление. Гребаная сырая рыба. Я смотрел документальный фильм об этом. Небось, подхватил глистов размером с кишечник.
Размеренно шагая к входной двери, я заглянул в окно. Заметил жену, которая стояла возле лестницы, опустив изящную ладонь на перила.
На ней было белое платье, светлые волосы струились по плечам прямо до поясницы. Порочный ангел с золотой короной вместо нимба.
Мурашки пробежали от пальцев ног до головы.
Я обошел парадный вход, стараясь рассмотреть ее получше. Увидел, как она разговаривает с Петаром, повернувшись ко мне спиной. Петар стоял прямо напротив окна, за которым я слонялся. Он заметил меня. За считаные секунды печаль на его лице сменилась удивлением. Я не славился тем, что прятался в кустах и подглядывал за людьми. Особенно за теми, кто находился в моем же гребаном доме.
Петар открыл рот, видимо, чтобы сказать ей, что я здесь. Я помотал головой. Он захлопнул рот.
Почему она здесь?
Догадайся, придурок.
Она пришла поблагодарить меня за деньги, развод и мой полный энтузиазма член, собрать оставшиеся вещи и умчаться в закат вместе с Пакстоном на «Тесле», которую я по собственной дурости ей купил.
К сожалению для Цветочницы, я не собирался играть ей на руку. Больше не собирался. Если она хочет разрушить наш брак, то ей придется пройти долгий, медленный, мучительный путь. Я не дам ей шанса отделаться одним выстрелом.
Воспоминания о моем визите к Колину Бирну всколыхнуло во мне жажду крови.
«Вейтч и сам хотел сделать свою жену шлюхой, пока не свалил! Он хотел похитить ее и передать мне».
Я в точности помнил его слова.
Мне еще никогда не хотелось убить человека так сильно, как хотелось пустить пулю в череп Пакстона Вейтча.
Достаточно было войти в дом и рассказать ей.
Вот так все просто.
Но я знал, что это причинит ей боль.
Сломит ее дух.
Даст ей понять, что человек, с которым она решила провести всю оставшуюся жизнь, хотел ее продать.
Ужасно неподходящее время для обретения совести.
Я развернулся, снова сел в машину и набрал Сэма.
– Дай мне адрес Пакстона.
Я не стану ранить Персефону.
Но уж точно не допущу, чтобы девушка досталась настоящему злодею.
Временное жилье Пакстона Вейтча оказалось не более чем конурой в задней части нелегального покерного клуба в Южном районе Бостона. Судя по виду разрушающегося двухэтажного здания, он, скорее всего, спал на койке, собранной из мусора, лобковых волос и венерических заболеваний.
Я не стал возвещать о своем прибытии стуком, а попросту выбил хлипкую сетчатую дверь и ворвался внутрь.
Рассевшиеся вокруг трех круглых столиков мужчины с лоснящимися перепачканными лицами оторвали взгляды от карт и уставились на меня.
– Пакстон Вейтч, – прорычал я. Больше слов ни к чему.
В комнате повисла звенящая тишина.
Я знал, что светить перед ними шикарным костюмом и дорогой стрижкой, значило, навлекать на себя неприятности, но я был готов. Вздохнув, я достал кошелек, вынул стодолларовую купюру и помахал ей, зажав между средним и указательным пальцами.
– Спрошу еще раз, где Пакстон Вейтч?
На этот раз мужчины, переглядываясь, заерзали на местах.
– О, да твою ж мать, мы вообще его знать не знаем, почему мы защищаем его? Он в задней комнате! – заговорил один из них, бросив карты на стол. – Наверх по лестнице. Вторая дверь слева.
Я бросил купюру и пошел дальше, а несколько мужчин бросились на пол и завязали драку из-за денег.
Добравшись до нужной двери, я несколько раз вздохнул, чтобы успокоиться. Я представлял, как встречусь с этим ублюдком лицом к лицу, дольше, чем готов признать. Задолго до того, как у нас с Персефоной завязалось настоящее знакомство.
От воспоминания о том, как она целовала его на свадьбе Хантера и Сейлор, у меня до сих пор закипала кровь.
Я разгуливал по огороженному саду, мысленно убеждая себя в том, что я не был полным идиотом оттого, что отверг девчонку Пенроуз, которую так сильно хотел. Фигурно вырезанные кустарники застилали обзор. Безвкусная мешанина из ангелов, животных и сердец. Звуки тяжелого дыхания вынудили меня остановиться возле куста в форме облака.
– О, Пакстон, – простонал гортанный, мелодичный голос.
Я похолодел от ужаса.
Сделал шаг в сторону, делая вид, будто читаю надписи на табличке с пояснениями к проекту сада. Со своего места я видел пряди светлых волос, запутавшихся в ветках, изящную белоснежную шею и губы мужчины, осыпающие ее поцелуями.
– Боже, ты такая чертовски сладкая. Напомни, как тебя зовут?
– Персефона.
– Перси-фон-ния. – Он всюду трогал ее руками, неправильно произнося ее имя. – Что оно означает?
Я вытягивал шею, испытывая извращенное удовольствие оттого, что заставлял себя лицезреть ее в объятиях другого после того, как сам же ее отверг. Он опустил голову к ее груди, скрываясь из моего поля зрения. Ее дыхание было частым и тяжелым.
Посмотри хорошенько, что ты наделал. Теперь она в объятиях другого.
Кого-то нормального.
Того, кто ее заслуживает.
А теперь меня дразнила дверь в комнату Пакстона.
Я открыл ее, невозмутимо вторгаясь на его территорию без приглашения. Он уже дважды так поступил со мной. Пора ему почувствовать это на своей шкуре.
Он был в комнате, вел напряженный телефонный разговор, стоя перед маленьким грязным окном спиной ко мне.
– Думаешь, я не стараюсь? Это не так просто, как я думал. Она изменилась, приятель. Наверное, все из-за бабок и позолоченного члена, – засмеялся он, хрюкнув. – Я не стану ей вредить. Знаешь, я по-прежнему люблю Перси. Она всегда была моей девочкой. Я просто хочу подобраться к ней, чтобы тоже получить свое. У них такие глубокие карманы, что и мне охота сунуть руку.
По крайней мере, теперь я знал, что она не трахалась с ним вчера.
Нет худа без добра и все такое прочее.
Я подошел к нему сзади, выхватил телефон и, оборвав звонок, бросил его на кровать. Пакстон резко обернулся, разинув рот.
– Чер…
Я заставил его замолчать, толкнув к деревянному столу, стоящему возле стены.
Он осел на него и плюхнулся вниз.
– Пора поговорить, Вейтч.
– Ты тот самый Фитцпатрик. – Он нахмурил брови. – Чувак, за которого она вышла.
– А я уж подумал, что за твоим смазливым лицом ничего не кроется.
Мы разглядывали друг друга. Он был симпатичным парнем. Светлые волосы, мягкие черты лица. Одет в потрепанную кожаную куртку и мешковатые джинсы, из-за которых создавалось впечатление, что ему пора сменить подгузник. Пакстон скрестил руки на груди.
– Слушай, приятель, я не хочу проблем.
– Если бы ты не хотел проблем, то не искал бы их по всей планете. Ты в самом деле думал, что я позволю тебе тронуть то, что принадлежит мне?
Он помотал головой.
– Я не знаю, что думать. Знаю только, что у нас с Перси все было хорошо. Я накосячил, но она хорошая девчонка. Она все еще может меня простить.
Значит, она еще не простила. Мой пульс замедлился впервые с тех пор, как я увидел его на пороге ее квартиры. Я достал кожаные перчатки из заднего кармана, хлопнул себя ими по бедру и надел. У Пакстона подпрыгнул кадык, когда он сглотнул. Хорошо. Ему нужно знать, что я не погнушаюсь пуститься во все тяжкие, чтобы донести свою точку зрения.
– Не путай доброту Персефоны с наивностью, – предостерег я. – Она уже не сможет тебя простить.
– Ты не знаешь ее так, как знаю я. – Он покачал головой.
– Зато я прекрасно знаю, что ты пытался расплатиться ею с Бирном, как разменной монетой, поэтому я здесь. А теперь ты будешь внимательно меня слушать и выполнять все мои указания, и я сохраню твою жалкую, бессмысленную жизнь. Сойдешь с обозначенного мной пути, и я обеспечу тебе столкновение с десятитонным полуприцепом, а потом скормлю останки гиенам. Пока все понятно?