Пакстон вцепился в край стоящего позади него стола. Я потянулся и выхватил пистолет, который заметил за поясом его джинсов, взвел курок и приставил дуло к его лбу.
– Ты напишешь Персефоне письмо на десять страниц, в котором обстоятельно извинишься за то, что был самым дерьмовым мужем в истории человечества. В этом письме ты возьмешь на себя всю вину за распад вашего брака и простишь ей все проступки. Я прочту и одобрю это письмо перед тем, как ты его отправишь. А после ты соберешь вещи, поедешь в аэропорт и купишь билет в один конец до Австралии. По прилету поедешь в Перт, где и осядешь. Перт, если тебе интересно, это самая удаленная от штатов точка, а потому я хочу, чтобы ты оставался именно там, пока Virgin Galactic не предложит полеты на Марс, куда я с радостью тебя переправлю. Ты ни при каких обстоятельствах не будешь связываться с моей женой. Ни при каких обстоятельствах не будешь ей писать, звонить или встречаться с ней снова. Если услышу, что ты дерзнул хотя бы вздохнуть в ее сторону, то спущу на тебя своих трехглавых псов (это отсылка к Аиду, если вдруг твой птичий мозг не уловил), где бы ты ни был. Я позабочусь о том, чтобы ты пережил самую мучительную смерть из известных человечеству. Скажи, что понял.
Я сильнее прижал дуло к его лбу. Пакстон застонал, закрыв глаза и обливаясь потом.
– Я понял.
– Я предоставлю тебе билет на самолет, жилье и разрешение на работу. С остальным разбирайся сам.
– Я не…
– У нас тут не диалог. – Я поднял свободную руку. – Просто я чувствую себя нетипично милосердным и не вышибаю тебе мозги главным образом потому, что мою жену тошнит от вида крови.
Он снова кивнул, громко сглотнув.
– Забудь, что она когда-то была частью твоей жизни. – Еще один кивок. – О, и Пакстон?
Я провел дулом пистолета по его переносице и засунул его в рот. Он вытаращил глаза, а капля пота скатилась, повторяя путь дула, и растеклась у него на шее.
– Как ты здесь оказался? Мы оба знаем, что у тебя ни пенни за душой.
– Энню Эуоумит, – проговорил он вокруг дула.
– Эндрю Эрроусмит? – Я вынул пистолет из его рта. Он вытер его тыльной стороной ладони.
– Он нашел меня в Мексике. Оплатил мой перелет. Предоставил эту квартиру и сказал, чтобы я вернул свою девушку. Сказал, что у нее неприятности. Что ты причиняешь ей боль. Хороший парень. Не то, что ты.
Эндрю знал, что мы с Персефоной разъехались, и решил воспользоваться ситуацией.
Я стер одинокую слезу, скатившуюся с его глаз, дулом пистолета.
– С этим я согласен. Делай, как я говорю, и никто не пострадает. За исключением Эрроусмита, но, полагаю, тебя это не беспокоит?
Он помотал головой.
Я разрядил пистолет, высыпал пули себе в карман, а потом бросил его рядом с телефоном на койку, которую он использовал в качестве кровати, и направился к выходу.
– Всего хорошего, Вейтч. – Я отсалютовал, повернувшись к нему спиной.
Он не ответил.
Знал, что ничего хорошего ему точно не светит.
Двадцатая
Персефона
– Боже мой, Тин, откуда у тебя эта царапина? – Я наклонилась и коснулась неприглядной открытой раны на коленке Тиндера.
Мы провели весь день только вдвоем. Жоэль и Эндрю присутствовали на благотворительном мероприятии и решили взять с собой только Три, «нормального» ребенка. Того, который не издавал странных звуков и не привлекал внимания. У Жоэль был виноватый вид, когда она спросила, могу ли я сегодня позаниматься с одним Тиндером. Я знала, что мысль оставить его дома, исходила не от нее. Я была не в силах одолеть возмущение оттого, что она не боролась за свои принципы. За своего сына.
Если уж я могла идти наперекор одному из самых грозных мужчин Бостона – моему любимому мужчине, – то почему она не могла потребовать, чтобы к ее мальчику относились так же, как к его брату?
Я поклялась, что сделаю этот день незабываемым для Тиндера, чтобы он стал поощрением, а не наказанием. Мы позавтракали в первоклассном ресторанчике Спэрроу Бреннан, где объелись блинчиками и вафлями, а потом расслаблялись на берегу реки Чарльз, наблюдая за облаками, пока я рассказывала Тиндеру греческие мифы, как когда-то рассказывала мне тетушка Тильда.
Тиндер пожевал ожерелье с клыками акулы, которое я подарила ему, и, всхлипывая, указал на почти такую же рану на другом колене.
– Т-тут тоже, – заикаясь, сказал он.
Я поцеловала обе его коленки, чтобы не болели.
– Пойдем в аптеку и купим самые классные пластыри. Что скажешь?
– Д-д-да! Может, там будут с «Дружными мопсами». – Он сморщил нос. Я взяла его за руку. Мы шли мимо зеленых ограждений, каяков и катамаранов. Солнце светило нам в лица.
– Так что случилось? – спросила я. – Ты упал с велосипеда? Надеюсь, ты знаешь, что такое со всеми случается.
– Нет, – тихо ответил он. – Это н-не в-велосипед.
– А что же тогда?
Последовавшая за моим вопросом тишина была наполнена роившимися в моей голове мыслями. Например, о том странном письме, которое я получила от Пакстона, и которое было будто бы вовсе не от него. И о его внезапном, словно мираж, исчезновении, которое произошло так же быстро, как и возвращение.
Или о том, что муж избегал меня всю неделю, и не только отказывался от встреч, когда я заезжала к нему домой, но к тому же не отвечал на мои сообщения. Я уже была готова заявиться к нему в офис и опозорить нас обоих. Меня удерживало только понимание, что ему нужно всецело сосредоточиться на судебном иске «Зеленой жизни» против «Королевских трубопроводов» в преддверии судебного заседания.
Но мне нужно рассказать ему про Пакстона. Про Эндрю Эрроусмита и мой план.
– Это сделал папочка.
Слова сразили меня в грудь, разверзнув ее и выпустив чувство, которое я не испытывала никогда прежде. Даже с Бирном. Или Камински. Или Пакстоном.
Чистую, всепоглощающую ненависть.
Я остановилась посреди людной улицы. Женщина, выгуливавшая французского бульдога, налетела на нас, отчего проносившийся мимо велосипедист громко чертыхнулся. Не обратив на них внимания, я опустилась на колени, взяла Тиндера за руки и посмотрела ему в глаза.
– Как он это сделал? – спросила я, с трудом сохраняя спокойный тон голоса.
Тиндер опустил взгляд, носком ботинка рисуя круг на песке. Он дергался, все его движения стали нервозными.
– Я… я-я… я… – попытался он, а потом топнул ножкой и прикусил язык. – Уф! Я не могу выговорить слова. Н-н-не удивительно, что он меня ненавидит.
– Тиндер, – тихо обратилась я.
У него начался тик. Первый, который я у него наблюдала. Он вздрагивал каждые несколько секунд, повторяя одно и то же движение, сводя плечи и ударяя себя по голове. Он не мог остановиться.
– Я не твой отец. Я твой друг. Ты можешь, никуда не торопясь, рассказать мне о том, что случилось. Я просто хочу знать, чтобы помочь. Тебе не грозят никакие неприятности.
Я дала ему пережить нервный тик и отошла назад, чтобы предоставить как можно больше пространства. Через несколько минут тик прошел, стихнув до легких, уже знакомых подергиваний носом. Я подхватила его на руки, остановилась возле уличной лавки, купила ему сок с мягким кренделем и усадила на скамейку.
– Расскажи мне все, Тин-Тин.
– Линейкой.
Я молча ждала, когда он продолжит, а мое серд- це делало сальто в груди, превращаясь в ворох болезненных узлов.
– Он… он-он, с-сказал, что это поможет. Сказал, что может меня вылечить. Сказал, что уже делал т-так. Он сказал маме, что мы оба будем благодарны, к-когда с этим будет покончено. О-он дал мне прочесть алфавит, а потом н-несколько цифр, и каждый раз, когда я заикался или д-дергался, он бил меня железной линейкой по коленкам. Бил, пока у меня не пошла кровь и м-мамочка не сказала ему, что вызовет полицию. Я плакал, хотя мама просила н-н-не плакать.
Чувствуя, будто сама пребываю на грани какого-то приступа, я с усилием сохранила ровный тон голоса. Незачем пугать Тиндера еще больше, но от сильнейшего желания забрать его из этой семьи мне стало трудно дышать.
– Папа в первый раз сделал это с тобой?
Я не могла выбросить из головы воспоминание о том, как Эндрю тряс сына, когда тому стало сложно выразить мысль.
– Нет. – Тиндер рассеянно отковыривал соль со своего кренделька. – Однажды, когда мы вернулись с вечеринки, на которой я его опозорил, он совал мою голову в р-р-раковину, п-полную воды, туда-сюда, туда-сюда. О-он сказал, что прекратит, только если я перестану вести себя как ненормальный. Н-но это помогло, потому что я перестал на целую неделю.
Я не могла моргнуть.
Сглотнуть.
Дышать.
Мой мир рухнул под гнетом невысказанной правды, которая мне открылась, и внезапно все стало предельно ясно.
Я наступила на мину, от которой Киллиан пытался меня уберечь. Открыла тайну, которую не должна была открыть.
– А к твоим маме и брату папа так же относится?
– Нет. Он любит Три и говорит, что отправит его в модную школу в Англии. Я д-думаю, что маму он тоже любит. Даже если иногда толкает ее. Но не слишком сильно. – Он замолчал, с хмурым видом обдумывая свои слова. – Кроме того раза, когда он толкнул ее через перила, и она упала с лестницы. Но она упала на диван и не п-пострадала. И она смеялась над этим, так что, может быть, это была шутка.
А может, не хотела, чтобы ее сыновья знали, что их отец за фрукт.
Я понимала, что мне предстоит решить три проблемы.
Первая: обеспечить Тиндеру безопасность.
Вторая: сегодня же воплотить свой план, пока мне все еще рады в доме Эрроусмитов.
А третья – прямо поговорить с мужем о том, о чем я подозревала с самого начала.
Я глянула время в телефоне. Два часа дня. Эрроусмиты вернутся домой не раньше шести. У меня был ключ, хотя предполагалось, что я проведу весь день вне дома с Тиндером.
Они и впрямь доверяли мне настолько, что дали ключ на случай непредвиденной ситуации. В конце концов, я же была на их стороне. Якобы. Жила отдельно от мужа и презирала его, насколько им было известно. Раздельные банковские счета, продуманные жалобы на Киллиана и откровения о том, что мы расстались, принесли свои плоды.