Рыжий с трудом опознал брата в груде окровавленной плоти, ему становилось дурно от одной мысли о том, что с Моргеном сотворили дэй’ном. Он помнил, как взахлеб рыдал над трупом, прикрывая ладонью зияющие раны вырванных глазниц. Несколько дней выпали из памяти Мэя навсегда, и только из сторонних разговоров он узнал, что вместе со своим отрядом вырезал несколько поселений дэй’ном, не щадя никого – ни младенца в колыбели, ни древней старухи. Разум Рыжего поглотило безумие мести.
Но беспощадному убийце необязательно становиться еще и предателем.
– Решай, сын, прямо сейчас решай. Ты со мной? – совершенно спокойно спросил вдруг Финигас.
– Нет, – сказал Мэй. – Я – против! Никогда!
– Отступник!
Стража снаружи подумала, что кто-то из спорщиков хватил мечом по столешнице. По идее следующий удар должен был раскроить чей-то череп. И этот меч держал в руке Мэйтианн’илли. Крылатый, словно сам по себе, скользнул в руку Рыжему, когда отец одним ударом смел со стола все, что там было: письменные принадлежности, карты и донесения. Воины замерли у входа, не зная, что предпринять.
– Ты мне не сын более! Нет у меня сына! Отступник!
– Ты спишь с открытыми глазами, мой лорд, – сочувственно сказал Дайнар, когда от легчайшего прикосновения к плечу Мэй всем телом вздрогнул и едва не выпал из седла.
Рыжий сдержанно отстранился, продолжая пребывать в плену своих видений. В такие моменты к нему не стоило прикасаться без особой нужды.
Наверное, солнце сильно напекло голову. Только так и можно объяснить нынешнее странное состояние: сны наяву, оцепенение, звон в ушах. По щеке ползала муха, а Мэй не чувствовал, как накануне не реагировал на тонкие намеки бурмийского посла. Старый хитрый аристократ-нэсс спал и видел построить свою крепость на южном берегу Лаэг-Фарр. Обещал он щедро и много, но Мэя не проведешь мудрыми посулами. Жадность нэсс, еще в незапамятные времена вышедшая им боком, недаром вошла в поговорку. Даже объевшись сладким медом Смерти, они не перестали зариться на чужое добро. Переговоры длились трое суток без перерыва. Все вымотались до предела, но не разъехались, пока не скрепили подписями оборонительный договор. Униэн, ангай и нэсс прекрасно понимали, что, скорее всего, это последняя возможность о чем-то договориться перед тем, как Верховный Вигил Чардэйка отдаст приказ наступать.
– Пожалуй, надо сделать привал, – разумно решил Мэй. – Что-то я устал.
Редчайшее признание, которое, казалось, пытками из Рыжего не вырвать. Переписка с леди Хелит подействовала на князя наилучшим образом. Он и раньше любил предаться радостям эпистолярного жанра, предпочитая излагать свои мысли посредством чернил и листа бумаги, но вся переписка быстро свелась к официальным отчетам, обмену новостями с Сэнханом и редким, как радуга в пустыне, письмам из Лот-Алхави. Что может быть лучше, чем сесть в удобное кресло и неспешно поскрипеть обкусанным перышком, отливая в серебро слов запасы многолетних размышлений? Совершенно отдельное удовольствие – читать адресованное тебе послание, гадать о недосказанном и скрытом между строк. От писем Хелит пахло цветами из далаттского сада, от писем Мэйтианна… наверное, костром или свечным воском. И ни разу Рыжий не спросил у гонца о Хелит, словно страшился спугнуть сюрприз, притаившийся в каждом полученном письме. Дайнар неоднократно замечал, как его господин ради достоверности ответа на поставленный далатткой вопрос часами рылся в книгах, оттачивая аргументы и контраргументы в заочном споре.
– Ты просто никогда не пробовал дружить с женщинами, – рассмеялась Даугир, когда он поделился своими наблюдениями. – Порадуйся за нашего князя. У него появился кто-то, кому он доверяет свои мысли.
Не стал Дайнар ир’Сагар спорить с женщиной, но призадумался. Ведь никому в Эр’Иррине даже в голову не пришло мыслить о чем-то непристойном или паче того скабрезном, когда речь шла о Мэйтианне и Хелит, об их отношениях и частой переписке. До такой степени важной оказалась призрачная вероятность того, что Мэй оживет и снова станет человеком, а не пустым сосудом для яда сражений.
Они все, как один, без малейшего колебания, без доли сомнения отправились за Рыжим в бессрочную опалу, поменяв комфорт и покой Исконного Тир-Луниэна на суровую жизнь Приграничья. Мужчины, женщины и даже подростки. А ведь Мэй никогда не просил о поддержке. Отвернись от него все униэн, он бы собрал под свои знамена нэсс и ангай. То-то позора было бы для всего народа! Не отмыться вовек.
Они отстроили Эр’Иррин, поднялись на ноги и без стыда могли глядеть в лицо самому королю – все те, кто преклонил колено перед опустошенным, опозоренным, униженным, отвергнутым родней и обществом Мэем Отступником. Они сказали ему: «Будь нашим князем. Веди нас, ибо мы верим в тебя и твою невиновность», – не пожалев о содеянном, хотя никто ничего не приобрел – только потерял. Дайнара бросила невеста, Даугир развелась с мужем, Ликнар лишился всей семьи. Да что вспоминать… одна маета и расстройство.
А пока парни с аппетитом уминали за обе щеки копченое мясо с зеленью, запивая его ключевой водицей, Мэй задремал уже по-настоящему, положив расслабленную ладонь на холку Ро.
Попробуй теперь подойди к хозяину! Сразу доведется отведать острых зубов верной мохнатой стражницы. Ведь только делает вид, что дремлет, хитрюга, то и дело приподнимает веко, сверкая изумрудами зорких глаз.
«Не сметь! Не сметь будить моего Господина!»
Не волнуйся, Храбрая, никто его не тронет. Пусть спит, пока есть возможность.
– …Мэй! Мэй! Где отец?! – хрипло проорал Сэнхан.
Он окончательно сорвал голос, и только родственник мог разобрать смысл в ломком клекоте, на котором Сэнхан изъяснялся. Княжичу подали свежего коня, теперь он был озабочен поиском отца в гуще битвы.
Мэй отправил в бездну еще одного дэй’ном и тоже осмотрелся. Как ни старался, сине-белого личного штандарта Финигаса он взглядом не нашел.
И тут обоих княжичей настигла весть о внезапном прорыве Желтых Повязок с фланга. Положение армии униэн усугублялось еще и тем обстоятельством, что войска из Лот-Алхави, отборные и свежие силы подкрепления, задерживались. Глаза Финигаса сверкали торжеством и мстительным превосходством, когда он официально передавал все права на Галан Май Сэнхану. По большому счету, Мэю было уже все равно. Роковые слова сказаны, публично названный «отступником» лишается всех прав наследника навсегда, пусть он сто раз первенец. Все сразу вспомнили о пророчестве ангайской вещуньи, а самое главное – о дне рождения Мэйтианна’илли. Как говорится, Лойс клеймит, не глядя, но всегда приходит по душу своего помазанника. Иначе как бы сын осмелился поднять меч на отца? Мэй не стал никого разочаровывать и молча отрекся, как требовали традиции. Но войну никто по такому ничтожному поводу отменять не стал, разумеется. Гибнуть в первом же бою, чтобы избежать позора, Рыжий тоже не собирался. С отеческим благословением или без оного, а жить ему не разонравилось.
– Я его не вижу! – отозвался Мэй.
Зато он увидел раненого, истекающего кровью Дайнара, из последних сил цепляющегося за гриву взмыленной лошади.
– Милорд! Мэй! Там… окружили… спасите… князь ранен…
Сэнхан и Мэй не раздумывая бросились на подмогу Финигасову отряду, который собственными телами закрыл брешь, образовавшуюся в обороне униэн. Идор должен был удерживать центр, пока они не вытащат отца. Он и держался, пока мог.
Финигас потерял правую руку. Рану вовремя успели перетянуть ремнем, кровотечение остановилось, но смотреть на белый острый обломок, торчащий из плеча, было жутко. Впрочем, утрата руки оказалась не самым худшим из того, что случилось с грозным князем. При падении с лошади он сломал себе не только ноги, но и позвоночник. Окровавленный и беспомощный, лежал Финигас без сознания, даже не догадываясь, что двое его сыновей, которых он сегодняшним утром пытался стравить между собой, плечом к плечу рубятся в самой гуще сражения. С единственной целью – спасти и защитить родителя.
– Отец! – прошептал Мэй, не веря своим глазам. Отказываясь верить.
Великий, могущественный и ничем не уступающий героям седой древности Финигас всегда казался Рыжему неуязвимым, почти бессмертным. И вдруг – страшное увечье, жестокая мука в белых от боли глазах.
– Не умирай! Пусть случится все, что угодно, только не умирай!
И так отчаянно призываемое «что угодно» не замедлило случиться. Надо быть осторожнее с желаниями. Идор не сумел отбить атаку дэй’ном, и левый фланг оказался отрезан от основных сил армии. Если бы не нэсс из войска короля Миррана, то униэн бы размазали по правому высокому берегу Хадарат. Только совместный отпор отсрочил неизбежную гибель воинов Рыжего.
Но на этом Небесный Игрок не остановился, он заново бросил кости судеб.
Мэй и Сэнхан не сразу поняли, что происходит, а когда поняли – только крепче сцепили зубы, чтобы не взвыть от отчаяния. Идор приказал отступать, оставляя братьев и отца в полном окружении. Не по злому умыслу, нет. Если бы он не сделал этого немедленно, то от войска униэн остались бы пух и перья. Подкрепление задерживалось, а потери оказались слишком велики. Раненого Тайгерна унесли с поля боя чуть живым. Идор не мог поступить иначе, но братьям от этого не стало легче. Дэй’ном, прознав о ранении Финигаса, подтягивали новые силы, замащивая дно Хадарат собственными телами, лишь бы добраться до ненавистного Огненного. И даже новолунная ночь не положила конец их атакам. Дэй’ном припомнили собственное имя и выплеснули природную ярость на окруженных со всех сторон униэн. Мэй сражался при свете факела, уже и не чая увидеть восход солнца, так тяжко ему пришлось.
Когда Финигас ненадолго пришел в себя, то первое, что он узрел, сфокусировав взгляд, было лицо Мэя.
– А… Отступник, – скривился он. – Где… мой наследник? Где… Сэнхан?
Даже на пороге смерти, одной ногой в безднах, Финигас оставался верен себе.
– Я тут, отец.
– Поклянись… что… ты… никому не отдашь Тир-Галан.