– А это не тот самый камень, который всемогущий Бог может сотворить, но не может поднять? – спросил любопытный Гонза. – Помните?
– Тот самый, – согласился Агусий. – потому что, когда камень был создан, кроме него, ничего другого не было, так что и само понятие «поднять» не существовало.
– А на чем он держится, это Божий Камень? – поинтересовался Костя. – Ведь он же сейчас весь из кусочков. А вдруг он снова рассыплется, не дожидаясь, пока бард сыграет имя?
– На молитве да на честном слове – серьезно ответил Агусий. – Недаром же меня так и называют всебогун, мне к каждому богу, даже самому забытому, подход известен. Вот на моих молитвах он и держится. Только недолго он простоит, если ваш Авдей подведет да верующий не справится. Другие люди ведь тоже молятся, а нынче особенно истово, да только, вот беда, враздрай, так что Камень от их молитв и впрямь снова может рассыпаться. И вот тогда уж конец света неминуем.
– Дела, – протянул Гонза. – Ну, Авдюха, на тебя вся надежда. Завтра мы этот камушек сообща достроим, а потом ты с девочками сбацаешь этому Истинному имечко, а нашему любимому миру – правильную дорожку. Смотри старайся, а не то всем нам киндец придет!
– А может, – робко подал голос старший сержант Голядкин, – может, не ждать утра, а начать прямо сейчас? По стране неупокоенное железо свищет, люди гибнут, а мы тут спать собрались? Время ли отдыхать, а, всебогун?
До сих пор я не слышал, чтобы наш Чижик-Пыжик так разговаривал. А ведь правильно сказал старший сержант, даром что с университетским образованием, а о людях подумал. И в самом деле, что мы, с ног валимся, что ли?
– Мусор дело говорит, – поддержал Степана Гонза. – Покуда мы тут дрыхнем, народ будет от этих треклятых железяк пачками помирать. Сейчас пойдем и по-быстрому все доделаем. А потом Авдей как сбацает свою музыку, так и все закончится в лучшем виде!
– А если камни кто-нибудь перепутает в темноте? Они же разные, – возразил Костя. – Вот и будет в лучшем виде. Полный карачун.
– Над камнем-то вон какое сияние, – не унимался Гонза. – Читать можно, так что не ошибешься, только клювом щелкать не надо, и все будет ништяк.
– Погодите, – остановил нас Агусий. – Я бы позволил вам работать, да только без меня никто нужные камни не отыщет, а если и отыщет – на положенном месте эти камни без должной молитвы держаться не станут. А я ночью работать не могу, выработался я за день допуста, старый стал. Так что ждите утра. А что люди гибнут, так это больно, конечно, но авось все не помрут за одну ночь-то.
– Как же! Ночью как раз всяким разным злодействам самое время. Так что утром, может, и не для кого стараться будет, – проворчал Гонза. – А что касается работы, так читать вон у нас Гизелка обучена, причем на разных языках, вместо молитвы вера сгодится, а ее у нашего мента больше чем достаточно. Да и не обязательно знать, что написано, лишь бы края камней совпадали – всего-то и делов. Ну а остальные, так сказать, на подхвате. Так мы пойдем, что ли?
Костя переступил с ноги на ногу:
– Знаете, господин всебогун, я все-таки как-никак профессиональный герой и сидеть сложа руки, когда можно хоть что-то сделать, не стану. Я пойду к Камню и попробую. В детстве я здорово разные паззлы складывал, кубик Рубика за минуту собирал, авось и тут не оплошаю.
Всебогун подумал немного, словно прикидывая что к чему, потом наконец решил:
– Ладно, что с вами сделаешь, ступайте попробуйте. Читать имена и в самом деле не обязательно, сами поймете почему. Если что – завтра переделаю как надо, а у вас на душе спокойнее будет. Только лирника с его обочницами здесь оставьте, толку от них все равно никакого, а им отдохнуть надо. Им завтра солонее всех придется. Если что не так пойдет – будите. И ты, Левон, останься. Нам с тобой о многом переговорить надобно, да и старые мы с тобой, вон сколько камней за свою жизнь переворочали. Пускай теперь за нас молодежь поработает.
Богун крякнул, видимо, стариком он себя не считал, но перечить не стал, остался. Агусий наклонился к нему и что-то тихонько сказал. Левон нахмурился, видимо, ему не слишком понравилось то, что он услышал, потом спросил:
– А что, по-другому ничего не получится?
Хозяин сделал ему знак молчать, вышел с работниками в сени, сунул в руки Гонзику объемистый мешок, в котором что-то явственно булькнуло, потом долго стоял в дверном проеме и смотрел на заходящее солнце. Будто никак насмотреться не мог.
Мне почему-то сделалось грустно, и я опять вспомнил пенсионера Вынько-Засунько. Как он там, интересно? В погребе отсиживается или вместе с братками обустраивает убежища на городском кладбище?
А трое добровольцев, Костя, Гонзик и старший сержант Голядкин, не спеша, солидно, как матерые строительные рабочие, закурили и молча двинулись к камню, над которым плясало яркое в наступивших сумерках искрящееся зарево.
Глава 10Камень к камню
Как порой подступают
Близко к нам,
Окружающие —
Толпа булыжников.
Ничего в них не отражается,
Лица сиры,
Не поэты нужны, не прозаики,
Нужны ювелиры!
Только корочка под рукой
Стает,
Глянет божьим глазком
Душа с камня.
Чем ближе мы подходили к Божьему Камню, тем больше я начинал сомневаться, что у нас получится что-нибудь путное. Я сам не понимал, почему вызвался на эту работу, выходило, что я, старший сержант Голядкин, несостоявшийся физик, а ныне мент кондовый, уже обросший серой милицейской шкурой по самые уши, нарушил одну из главных профессиональных заповедей – бди по чину. Совершенно неожиданно для себя я вызвался быть ответственным за ночную работу, а отвечать за что-либо я напрочь отвык. Неужели жив еще во мне тот мальчишка-студент, который до смерти боялся экзамена по механике сплошных сред, запоем читал фантастику и втайне мечтал осчастливить человечество чем-нибудь грандиозным? Жив, оказывается, вот какие дела! Студент Голядкин мог играть в божьи игры, а вот милиционер Голядкин – нет. Тем более неуютно мне было оттого, что Гонза с Костей посматривали в мою сторону уважительно, словно я сделал нечто такое, чего они сделать хотели, но не решились или не могли. Мне показалось, что даже госпожа Арней в первый раз за время нашего похода посмотрела на меня с искренним интересом, а не как на козявку какую-то, которую хоть и жалко, а все равно пусть ее, пропадает, жизнь у нее такая, козявочья. От искреннего интереса, как и от уважения, я тоже отвык. Оказывается, чье-то уважение может вызывать у тебя неловкость.
Когда мы подошли к Камню поближе, я увидел, что его поверхность, кроме неразличимых в темноте надписей, покрыта мириадами разноцветных светящихся точечек, из таких же точек, только более ярких, состояло марево над недостроенной щербатой верхушкой. И каждый каменный обломок под ногами тоже теплил в себе маленькую цветную искорку. Чудо это было, истинное чудо, скажу я вам.
– Может, тут радиация какая вредоносная? – озабоченно спросил браток, непроизвольно трогая себя за штаны. – Я ведь еще как следует не размножился, так что этот старец мог бы и предупредить, прежде чем посылать нас разные изотопы голыми руками таскать. Или хотя бы рукавичками какими снабдил. Ему-то что, он и так уже старый, да и ошивается здесь давно, адаптировался. Может быть, он от рентгенов только здоровее становится, а мы-то как?
– Нет тут никакой радиации, – спокойно сказал Константин. – Ни вредной, ни полезной, излучение я бы сразу почувствовал. Так что потомству твоему, браток Гонза, ничего не грозит. Разве что у тебя от природы дурная наследственность, так с этим уже ничего не поделаешь.
– У меня, между прочим, мама – педагог, а папа – тромбонист, – обиженно сообщил Гонза. – Так что с наследственностью все тип-топ. В смысле, в ажуре. Нормальная человеческая наследственность. Ну, бугор, чего рот разинул, давай командуй! – сбрасывая на землю мешок, обратился ко мне потомок тромбониста. – Ты ведь первый предложил сюда идти, так что, по понятиям, тебе и банковать. Чего катить, чего таскать, куда складывать…
Я присел на корточки и осторожно поднял небольшой обломок с лазоревой искоркой внутри. Где-то наверху у этого обломка было свое единственно правильное место, это место следовало непременно отыскать, и сделать это придется не кому-нибудь, а мне, старшему сержанту Голядкину. Сунув острый осколок в брючный карман, я опасливо полез по шатким танцующим под ногами лесам наверх. Гонза с Костей хотели было последовать за мной, но я жестом остановил их. Мне надо было подумать, а делать это лучше в одиночестве, да и стеснялся я, а вдруг ничего не надумаю? Неловко же получится!
На леса ярусами были уложены доски. Наверху они образовывали кривобокое кольцо-помост вокруг вершины. Когда я перебрался со щелястого помоста на неровную, словно покрытую встопорщенной каменной чешуей поверхность Божьего Камня, меня окутал веселый рой разноцветных светящихся пятен, словно я внезапно окунулся в звездное скопление. Под ногами феерически светилась щетинистая верхушка Камня. Вообще вся эта феерия здорово смахивала на дискотеку после милицейской облавы – музыку вырубили, девочек, диджеев и обкуренных посетителей забрали в участок, остальные отдыхающие разбежались кто куда, остался только зеркальный шар, подсвеченный разноцветными прожекторами, и разноцветные пятна на полу и стенках. Только в отличие от дискотеки пятна эти никуда не двигались, так, подрагивали немного в воздухе, слегка пульсировали, но оставались на своих местах словно приклеенные. Что-то это значило, и я понемногу начал догадываться – что. Я достал из кармана камушек с лазоревой искрой внутри и поискал в светящемся рое световое пятнышко такого же цвета. Таковое обнаружилось примерно в полуметре от неровной, переливающейся разными цветами поверхности Божьего Камня. Я пристроил свой камень в световое пятно, и он сам собой повис над вершиной, словно за что-то зацепился. Этого не могло быть, но тем не менее камень висел в прохладном темном воздухе, ни на что не опираясь.