— Послушайте, а не могли бы вы сейчас подняться наверх и принести сюда тетрадь Драккера? Поищите ее и в кабинете, и в спальне тоже.
Мне показалось, что Арнессон заколебался, но потом все же согласился с Вэнсом.
— Хорошая мысль. Документ действительно ценный, и нечего ему тут находиться. — С этими словами он вышел из комнаты.
Маркхэм принялся нервно расхаживать по комнате, Хит яростно курил. Все мы были очень напряжены, ожидая возвращения Арнессона. Мы чего-то опасались, на что-то наделись, но мысли наши не до конца оформились…
Арнессон появился в дверях минут через десять. Он, пожимая плечами, вернулся ни с чем.
— Она исчезла! — объявил он. — Я обыскал все, но тетрадь так и не нашел. — Он тяжело опустился в кресло, раскуривая трубку. — Ничего не понимаю… Наверное, он ее куда-то спрятал.
— Наверное, — тихо пробормотал Вэнс.
Глава XXВозмездие
Сразу после часа дня мы с Маркхэмом и Вэнсом отправились в клуб «Стивесант». Хит остался в доме Драккера, чтобы покончить с формальностями, написать отчет и отбиться от репортеров, которые непременно должны были слететься туда с минуты на минуту.
Маркхэм вскоре уехал на совещание к шефу полиции, назначенное на три часа, а мы с Вэнсом прошлись до галереи «Штиглиц», где около часа любовались абстрактными цветочными композициями Джорджии О’Киф. Потом мы зашли в зал «Эол» и послушали квартет Дебюсси соль-минор, а в выставочном зале «Монтрос» насладились дивными акварелями Сезанна. День клонился к вечеру. Когда нам удалось пробиться через пробки на Пятой авеню, начало темнеть, и Вэнс велел шоферу ехать в «Стивесант», где нас за чашкой чая ждал Маркхэм.
— Я вновь почувствовал себя молодым, наивным и беспечным, — произнес Вэнс. — Вокруг столько всего происходит, жизнь кипит так, что за всем и не уследишь. Голова кружится, происходящее сбивает с толку. Мне это не нравится, совсем не нравится. Так утомительно. — Устало вздохнув, он отхлебнул чаю.
— Мне бы ваши заботы, — буркнул в ответ Маркхэм. — Вы, наверное, целый день осматривали аркебузы и карабины в музее «Метрополитен». Если бы вы прошли через то, что я пережил на совещании…
— Давайте не будем ссориться, — примирительно сказал Вэнс. — Не будем предаваться эмоциям. На одном энтузиазме нам это дело не раскрыть. Здесь нужны четкая работа ума, спокойствие и логика.
Фило вдруг сразу посерьезнел:
— Маркхэм, по-моему, мы имеем дело с идеальным преступлением. Оно похоже на шахматные этюды Морфи, где все рассчитано на много ходов вперед. Ни единой зацепки, но даже если бы они и были, они наверняка увели нас в неверном направлении. И все же… все же где-то ведь есть ключик. Я просто чувствую это. Называйте это как хотите — интуицией, нервами, чем угодно. Какой-то неясный голос пытается что-то донести до меня, но ему это никак не удается. Несколько раз я ощущал присутствие некой неведомой силы, похожей на призрак, желающий передать мне послание, оставшись при этом неузнанным.
Маркхэм тяжело вздохнул, с трудом сдерживая раздражение:
— Замечательно. Вы что же, советуете обратиться к медиуму?
— Мы явно что-то проглядели, — продолжал Вэнс, словно не заметив в голосе приятеля сарказма. — Все это дело — шифр, и ключевое слово где-то рядом, но мы его никак не можем разгадать. По правде говоря, оно не дает мне покоя. Давайте-ка все по порядку. Четкости и ясности — вот чего нам недостает. Первое: убит Робин. Далее — застрелен Спригг. Затем, миссис Драккер до смерти напугана фигуркой черного слона. После этого Драккера сталкивают со стены. Вся эта цепочка — четыре эпизода спектакля, поставленного убийцей. Три из них тщательно спланированы. Один — черный слон у порога комнаты миссис Драккер — вынужденная мера, на которую преступник пошел без предварительной подготовки.
— Поясните свою аргументацию.
— Ах, дорогой мой! Тот, кто принес черного слона в дом миссис Драккер, безусловно, был движим только инстинктом самосохранения. Его плану стала угрожать непредвиденная опасность, и он принял меры предосторожности. Незадолго до смерти Робина Драккер вышел из помещения стрелкового клуба и расположился в беседке, откуда мог видеть все, что происходило в клубе, через заднее окно. Чуть позже он заметил, что внутри кто-то разговаривает с Робином. Он вернулся к себе домой, и в тот же момент тело Робина выбросили на стрельбище. Миссис Драккер видела это, и в то же самое время она, возможно, видела и Адольфа. Она закричала, что вполне естественно, не так ли? Драккер слышал крик и после нам о нем рассказал, пытаясь обеспечить себе алиби после того, как узнал от нас, что Робина убили. Таким образом, убийце стало известно, что миссис Драккер что-то знает. Что именно — он понятия не имел. Но он не мог позволить себе рисковать. В полночь убийца направился к матери Адольфа в спальню, чтобы заставить ее замолчать навеки, и взял с собой черного слона, чтобы положить его у трупа как некий знак. Но дверь оказалась заперта, поэтому он оставил фигуру снаружи, тем самым пригрозив ей. Он-то не знал, что бедная женщина подозревала своего собственного сына.
— Но почему Драккер не сказал нам, кого он видел в клубе вместе с Робином?
— Нам остается лишь предполагать, что тем человеком был некто, кого Драккер и близко не мог в чем-то заподозрить. Я склоняюсь к тому, что он обмолвился об этом в разговоре с убийцей, тем самым подписав себе смертный приговор.
— Предположим, ваша теория верна. Куда же она нас ведет?
— К тому самому эпизоду, который не был тщательно спланирован заранее. Если убийца действовал спонтанно, то обязательно должны найтись более или менее значительные изъяны как в самом его действии, так и в деталях. Обратите внимание, что во время каждого из убийств на месте преступления мог присутствовать любой из причастных к этой драме. Алиби не было ни у кого. Это, разумеется, явилось плодом скрупулезных расчетов: убийца выбирал время, когда все актеры, так сказать, ждали за кулисами. Но вот полночный визит — это совсем другое дело! На обдумывание просто не оставалось времени — столь явной представлялась угроза. И что в результате? В непосредственной близости оказались только двое — Драккер и профессор Диллар. Арнессон и Белль Диллар ужинали в «Плазе» и вернулись домой лишь в половине первого ночи. Парди по уши увяз в шахматной партии с Рубинштейном, продолжавшейся с одиннадцати до часу. Драккера теперь, конечно же, можно исключить. Ну, и где же ответ?
— Позвольте вам напомнить, — раздраженно возразил Маркхэм, — что алиби всех остальных не проверялись с должной тщательностью.
— Да-да, именно так.
Вэнс лениво откинулся на спинку кресла и принялся пускать к потолку колечки табачного дыма. Внезапно он весь напрягся, подался вперед и затушил сигарету. Затем сыщик встал, посмотрел на часы и вопросительно взглянул на Маркхэма:
— Идемте, старина. Еще нет шести. Вот сейчас-то нам Арнессон очень пригодится.
— Ну что там у вас еще? — вымученно спросил Маркхэм.
— Хочу воплотить в жизнь ваше же предложение, — ответил Вэнс, приглашая прокурора пройти к двери. — Мы проверим алиби Парди.
Полчаса спустя мы уже сидели с Дилларом и Арнессоном в библиотеке профессора.
— Мы прибыли по весьма необычному делу, — объяснил Вэнс. — Однако оно может коренным образом повлиять на ход расследования.
Фило достал бумажник и развернул сложенный вчетверо листок.
— Мистер Арнессон, я бы очень хотел, чтобы вы взглянули на этот документ. Это копия официального протокола шахматной партии между Парди и Рубинштейном. Очень и очень любопытно. Я бегло его просмотрел, но мне бы хотелось узнать ваше мнение как специалиста. Первая часть партии ничем не примечательна, но вот игра после перерыва более чем интересна.
Арнессон взял листок в руки и внимательно изучил его, цинично улыбаясь:
— Ага! Бесславное повествование о разгроме Парди, да?
— Что все это значит, Маркхэм? — спросил профессор Диллар с нотками брезгливости в голосе. — Вы надеетесь загнать преступника в угол, попусту тратя время на разбор какой-то партии?
— Мистер Вэнс считает, что мы сможем почерпнуть оттуда нечто важное.
— Что за вздор!
Профессор налил себе еще портвейна, раскрыл книгу и совершенно прекратил обращать на нас внимание.
Арнессон полностью погрузился в изучение протокола партии.
— Что-то тут не так, — пробормотал он. — Время не сходится. Посмотрите-ка… Согласно протоколу, до перерыва белые, то есть Парди, в общем счете играли час сорок пять минут, а черные, или Рубинштейн, — час пятьдесят восемь. Пока все хорошо. Тридцать ходов. Но на конец игры, когда Парди сдался, общее время белых составило два часа тридцать минут, а черных — три часа тридцать две минуты. Это значит, что после перерыва белые играли всего сорок пять минут, а черные — час тридцать четыре минуты.
Вэнс кивнул:
— Именно так. Игра началась в 23:00, затем прошло два часа девятнадцать минут игрового времени, что приводит нас в точку 01:19. За это время Рубинштейну на все ходы потребовалось на сорок пять минут больше, чем Парди. Вы можете объяснить, что произошло?
Арнессон, поджав губы, мельком взглянул на протокол:
— Пока не могу. Мне нужно время.
— Тогда давайте так, — предложил Вэнс. — Мы восстановим позицию фигур на момент перерыва и доиграем партию до конца. Мне бы хотелось узнать ваше мнение о тактике.
Арнессон резко поднялся и подошел к стоявшему в углу шахматному столику:
— Отличная мысль.
Сигурд высыпал фигуры из коробки и начал расставлять их на доске:
— Посмотрим, посмотрим… Ага, не хватает черного слона. Кстати, когда мне его вернут?
Он печально и вместе с тем хитро посмотрел на Вэнса:
— Ну да ладно. Нам он здесь и не нужен. Будем считать, что черного слона подменили.
Он продолжил расставлять фигуры в соответствии с тем положением, которое они занимали на момент объявления перерыва. Затем он сел и внимательно осмотрел доску.