— Выходит, шторы на ночь не опускают?
— Нет, сэр, в этой комнате не опускают.
— А окна?
— Я всегда их немного приоткрываю на ночь.
— И прошлой ночью они были приоткрыты?
— Да, сэр.
— Очень хорошо. И что же было после того, как вы утром открыли дверь?
— Я решил, что надо выключить свет, подумав, что мисс Диллар забыла сделать это вчера. Но, как только я заметил у стола этого несчастного джентльмена, я сразу поднялся наверх и все рассказал профессору Диллару.
— А Бидл знает о трагедии?
— Я известил ее сразу после того, как прибыли ваши люди.
— В котором часу вы и Бидл вчера легли спать?
— В десять вечера, сэр.
Когда Пайн вышел, Маркхэм обратился к профессору Диллару:
— Было бы неплохо, если бы вы рассказали нам все, что знаете, пока мы ждем доктора Дорема. Быть может, поднимемся наверх?
Бэрк остался в стрелковом клубе, а мы прошли в библиотеку.
— Боюсь, что мало чего смогу вам рассказать, — начал профессор, устраиваясь в кресле и доставая свою трубку.
В его поведении сквозили нарочитая сдержанность и какая-то отстраненность. Казалось, он не был расположен к беседе с нами.
— Парди появился здесь вчера вечером после ужина, якобы для того, чтобы поговорить с Арнессоном, но, возможно, на самом деле ему хотелось повидаться с Белль. Она, однако, отговорилась тем, что у нее сильно болит голова, и легла спать. Парди же оставался у нас примерно до половины двенадцатого. Потом он ушел, и больше я его не видел, пока Пайн не сообщил мне об этом ужасном известии сегодня утром.
— Но если, — перебил его Вэнс, — мистер Парди пришел повидать вашу племянницу, как вы объясните то, что он оставался у вас и после того, как Белль ушла к себе?
— Я этого никак не объясню, — растерянно ответил старик. — При взгляде на него, у меня создалось впечатление, что он что-то задумал и ему очень хочется с кем-то поговорить. Скажу прямо, мне пришлось непрозрачно намекнуть ему, что я устал, после чего он собрался уходить.
— А где был вечером мистер Арнессон?
— Здесь. Он принимал участие в нашей беседе примерно час, после того как Белль ушла к себе. Он весь день занимался делом Драккера и совсем вымотался.
— В котором часу это было?
— Около половины одиннадцатого.
— Значит, вы утверждаете, — продолжал Вэнс, — что мистер Парди произвел на вас впечатление человека, находящегося в состоянии стресса?
— Не то чтобы стресса. — Профессор нахмурился и закурил трубку. — Он выглядел подавленным и очень унылым.
— Вам не показалось, что он чего-то боялся?
— Нет, совсем не это. Скорее всего, его терзала какая-то печаль и он никак не мог от нее избавиться.
— Когда он уходил, вы спустились вниз вместе с ним? Вы видели, куда он направился?
— Нет. Мы всегда относились к Парди по-свойски. Он попрощался и вышел из комнаты. Я был уверен, что он пошел к парадной двери и вышел на улицу.
— Вы сразу же отправились к себе?
— Минут через десять — я остался, чтобы привести в порядок бумаги, с которыми работал.
Вэнс погрузился в молчание — что-то его в этом эпизоде сильно озадачило. Допрос продолжил Маркхэм.
— Полагаю, — начал он, — что бесполезно спрашивать вас, слышали ли вы прошлой ночью звук, похожий на выстрел.
— Все было тихо, — ответил профессор. — В любом случае звук из стрелкового клуба сюда бы не дошел. Два марша ступеней, большой холл и проход на первом этаже плюс три тяжелых двери. Ко всему в этом доме очень толстые и прочные стены.
— И никто снаружи, — добавил Вэнс, — также не услышал бы выстрела, потому как окна в стрелковом клубе были закрыты и зашторены.
Профессор кивнул и смерил его испытующим взглядом:
— Совершенно верно. Я вижу, что вы тоже заметили это обстоятельство. Мне не совсем понятно, зачем Парди понадобилось закрывать окна.
— Особенности поведения самоубийц еще недостаточно изучены, — как бы невзначай ответил Вэнс.
Затем, после короткой паузы, он спросил:
— О чем вы беседовали с мистером Парди примерно за час до его ухода?
— Мы говорили очень мало. Я был поглощен новой работой Милликана в «Физикс Ревью» касательно щелочных дублетов и старался заинтересовать его этим предметом, но он, как я уже сказал, был озабочен чем-то иным, поэтому большую часть времени передвигал фигуры на шахматной доске.
— Ах, действительно? Это чрезвычайно интересно.
Вэнс взглянул на доску — какие-то фигуры все еще стояли там. Он быстро поднялся и подошел к шахматному столику. Минуту спустя он вернулся и снова сел в кресло.
— Очень занимательно, — пробормотал он, закуривая. — Он, вне всякого сомнения, еще раз прокручивал эндшпиль в партии с Рубинштейном, прежде чем спустился вниз. Фигуры занимают ту позицию, при которой он сдался, — его ждал неизбежный мат в пять ходов черным слоном.
Профессор Диллар с некоторым удивлением посмотрел на шахматный столик.
— Черный слон, — промолвил он чуть слышно. — Неужели это он пожирал его изнутри? Невероятно, что такая мелочь могла оказать на него столь разрушительное воздействие.
— Не забывайте, сэр, — напомнил ему Вэнс, — что черный слон стал символом его неудач. Он воплощал крушение всех его надежд. И куда менее значимые причины толкали людей на самоубийство.
Несколько минут спустя Бэрк доложил, что прибыл судмедэксперт. Оставив профессора в библиотеке, мы снова спустились в стрелковый клуб, где доктор Дорем занимался осмотром трупа.
Увидев нас, он махнул рукой. От его неиссякаемой веселости не осталось и следа.
— Когда все это кончится? — ворчал он. — Мне не по нутру сама атмосфера. Убийства, смерть от нервного потрясения, самоубийство. У любого мурашки по телу пойдут. Нет, уж лучше найду-ка я себе спокойную работу где-нибудь на бойне.
— Мы считаем, — заявил Маркхэм, — что это последний случай.
Дорем воскликнул:
— Вот как! Неужели последний, а? Епископ кончает с собой, предварительно повергнув город в панический ужас. Вообще-то резонно. Надеюсь, что вы правы.
Доктор снова склонился над телом, разжал окоченевшие пальцы, и пистолет грохнулся на пол.
— Это в ваш арсенал, сержант.
Хит спрятал оружие в карман.
— Когда он умер, доктор?
— О, около полуночи, может, чуть раньше или позже. Еще дурацкие вопросы будут?
Хит усмехнулся:
— Вы не сомневаетесь, что это действительно самоубийство?
Дорем готов был испепелить сержанта взглядом:
— А что же это еще? Бомба анархиста?
Последовали аргументы профессионала:
— Оружие было у него в руке. Следы пороха на виске. Входное отверстие соответствует калибру оружия и находится там, где и должно быть. Положение тела естественное. Не вижу ничего подозрительного. Что, кто-то сомневается?
— Наоборот, доктор, — ответил Маркхэм, — с нашей точки зрения, все указывает на самоубийство.
— Так оно и есть. Впрочем, я еще посмотрю повнимательнее. Сержант, помогите-ка мне.
Пока Хит помогал переносить тело Парди на тахту для более детального осмотра, мы направились в гостиную, куда вскоре явился Арнессон.
— Ну, и каков вердикт? — спросил он, падая в ближайшее кресло. — Полагаю, нет сомнений, что бедняга сам наложил на себя руки?
— А почему вы вдруг об этом спрашиваете? — поинтересовался Вэнс.
— Да просто так, досужие домыслы. Здесь слишком много странностей.
— О да, безусловно, — согласился Вэнс, выпустив струйку дыма. — Нет, наш судмедэксперт полагает, что сомнений быть не может. Кстати, не поразил ли вас Парди своей тягой к саморазрушению?
Арнессон задумался.
— Трудно сказать, — заключил он. — Он никогда не отличался веселым нравом. Но самоубийство? Не знаю… Кстати, вы сами сказали, что сомнений здесь нет.
— Именно, именно так. А как этот новый поворот вписывается в вашу формулу?
— Конечно же, разваливает все уравнение. Хватит предположений и домыслов.
Несмотря на сказанное им, выглядел он как-то неуверенно.
— Одного не пойму, — добавил он, — почему он выбрал именно стрелковый клуб. В его собственном доме достаточно места, чтобы покончить с собой.
— В клубе было подходящее оружие, — предположил Вэнс. — Да, чуть не забыл. Сержант Хит хотел бы, чтобы мисс Диллар опознала пистолет — чисто для проформы.
— Легко. Где он?
Хит подал оружие Арнессону, и тот направился к выходу.
— И еще, — остановил его Вэнс, — спросите мисс Диллар, держала ли она в клубе колоду игральных карт.
Через несколько минут Арнессон вернулся и рассказал, что именно этот пистолет хранился в ящике комода, что карты лежали в ящике стола и что Парди знал об этом.
Вскоре появился доктор Дорем и подтвердил свое заключение: Парди действительно застрелился.
— Я занесу это в протокол. Иначе и быть не может. Конечно, бывают и инсценированные самоубийства, но это уже ваша епархия. Здесь же ничего подозрительного.
Маркхэм удовлетворенно кивнул.
— У нас нет причин сомневаться в ваших выводах, доктор. На самом деле самоубийство прекрасно вписывается в ту картину, которую мы имеем. Оно приводит кровавое пиршество Епископа к логическому завершению.
Прокурор встал со своего места с видом человека, только что сбросившего с плеч тяжкое бремя:
— Сержант, организуйте отправку тела в морг на вскрытие, но позже не забудьте заглянуть в клуб «Стивесант». Слава богу, что сегодня воскресенье! Можно хоть немного расслабиться.
В тот вечер Вэнс, Маркхэм и я сидели в клубной гостиной одни. Хит приехал и почти сразу уехал, а для прессы было составлено обтекаемое заявление, сообщавшее о самоубийстве Парди и дававшее понять, что дело Епископа можно считать закрытым. Вэнс, вопреки обыкновению, говорил очень мало. Он отказался внести какие-либо изменения в текст официального заявления и не хотел даже обсуждать новый поворот дела. Но теперь он дал выход сомнениям, которые одолевали его весь день.
— Слишком все просто, Маркхэм, слишком просто, слишком благовидно и правдоподобно. Все абсолютно логично, но все равно чего-то не хватает. Не представляю, что наш Епископ закончил бы свое празднество юмора таким банальным способом. Не надо большого ума, чтобы вышибить себе мозги, — это происходит сплошь и рядом. Не хватает оригинальности. Это просто недостойно кудесника, придумавшего убийства по «Песенкам Матушки Гусыни».