Вэнс закурил очередную сигарету и после минутной паузы продолжил:
— Теперь мы подошли к полночному визиту в дом Драккера. В действиях убийцы наступил вынужденный «антракт», вызванный известием о крике миссис Драккер. Он опасался того, что она видела, как тело Робина вытащили на стрельбище, и того, что старуха находилась во дворе и заметила его, когда он возвращался после убийства Спригга. Он больше всего боялся, что она сопоставит эти события. Неудивительно, что Диллар хотел успеть навестить ее до того, как мы начнем ее расспрашивать. И при первой же возможности преступник постарался бы заставить ее умолкнуть навеки. Он взял ключ из сумочки Белль до ее ухода в театр и вернул его обратно следующим утром, отослал Пайна и Бидл спать раньше обычного, а в половине одиннадцатого Драккер пожаловался, что очень устал, и отправился домой. К полуночи профессор решил, что уже ничто не помешает его тайному визиту. То, что он использовал черного слона как символ, было, очевидно, навеяно шахматной дискуссией между Парди и Драккером. К тому же эта фигура принадлежала к набору Арнессона, так что, я подозреваю, он намеренно рассказал нам о шахматном споре, чтобы привлечь наше внимание к шахматам Сигурда, если фигура попадет к нам.
— Как вы считаете, профессор уже тогда думал втянуть Парди во все это дело?
— О нет. Он искренне поразился, когда после разбора Арнессоном партии Парди и Рубинштейна узнал, что черный слон — давнее проклятие Парди. Так что вы были правы касательно реакции Парди на мою реплику о черном слоне. Бедняга-то подумал, что я намеренно насмехался над ним после его поражения…
Вэнс наклонился и стряхнул пепел с сигареты.
— Надо было, конечно, извиниться перед ним, — грустно промолвил он и продолжил свой рассказ: — Профессор задался мыслью убить Адольфа, послушав саму миссис Драккер. Она поведала о своих надуманных страхах Белль, та повторила их за ужином тем же вечером — вот тут-то план и сложился. Его исполнению ничто не мешало. После ужина профессор поднялся на чердак и напечатал послания. Затем он предложил Драккеру прогуляться, зная, что Парди у Арнессона долго не задержится. Увидев Парди на верховой тропе, он понял, что Арнессон остался один. Как только Парди скрылся из виду, Диллар ударил Драккера по голове и перебросил его через стену. Он тотчас же по тропинке достиг аллеи, перешел на семьдесят шестую улицу и проник в комнату Драккера, вернувшись потом тем же путем. На все потребовалось не более десяти минут. Он спокойно прошел мимо Эмери и поднялся к себе с тетрадью Драккера за пазухой.
— Но почему вы, — перебил его Маркхэм, — будучи уверенным в невиновности Арнессона, подняли такой шум вокруг поисков ключа от двери, ведущей на аллею? В ночь убийства Драккера им мог пользоваться только Арнессон. Диллар и Парди вышли через парадный вход.
— Ключ мне нужен был для того, чтобы убедить профессора, что мы подозреваем Арнессона. Но, если ключ исчез, значит, кто-то взял его, чтобы бросить тень подозрения на Сигурда. Как бы ему было просто проскочить через аллею после ухода Парди, пересечь дорогу, выйти на тропинку и напасть на Драккера после того, как они расстались с профессором. Кстати, Маркхэм, мы так и должны были подумать. Это самая простая версия убийства Драккера.
— Вот что я не могу взять в толк, — сетовал Хит, — так это зачем старику понадобилось убивать Парди. На Арнессона это подозрений не наводило, а выглядело все так, что Парди был виновен, ему стало невмоготу и он покончил с собой.
— Это инсценированное самоубийство, сержант, — самая удачная «шутка» профессора, одновременно ироничная и циничная, поскольку во время этой потешной паузы профессор строил планы уничтожения Арнессона. И, разумеется, то, что у нас оказался подходящий преступник, заставило нас ослабить бдительность и убрать от дома охрану. План убийства, полагаю, родился довольно спонтанно. Профессор придумал благовидный предлог, чтобы вместе с Парди пройти в стрелковый клуб, где он заблаговременно закрыл окна и опустил шторы. Затем, показывая ему журнальную статью, он выстрелил ничего не подозревавшему гостю в висок, вложил ему в руку пистолет и, сардонически пошутив, построил карточный домик. Вернувшись в библиотеку, он расставил шахматные фигуры так, чтобы создать впечатление, будто Парди размышлял о своем черном слоне.
Но этот ужасный гротеск казался ему чем-то несущественным. Настоящая развязка должна была наступить в эпизоде с «Крошкой мисс Маффет», и планировалась она столь тщательно, чтобы Арнессона уж точно постигла кара небесная. Профессор присутствовал в доме Драккера во время панихиды, когда Мадлен Моффат принесла цветы Шалтаю-Болтаю. Он знал ее по имени, поскольку она являлась любимицей Драккера и часто бывала у него в гостях. Тема «Матушки Гусыни» к тому времени настолько прочно укоренилась в его сознании, что сравнялась с одержимостью убийствами, так что он провел естественную параллель между Моффат и Маффет. Кстати, очень может быть, что Драккер или его мать называли девочку крошкой мисс Маффет в присутствии Диллара. Вчера днем ему ничего не стоило окликнуть ее и подвести к холмику у стены. Он, наверное, сказал ей, что ее ждет Шалтай-Болтай, и она охотно пошла за ним по тропинке, затем по аллее и по проходу между домами. На них никто не обратил внимания, поскольку днем там полно играющих детей. Вчера вечером он пытался заставить нас заподозрить Арнессона и полагал, что, когда репортеры получат послания о «Крошке мисс Маффет», мы начнем искать девочку и обнаружим ее умершей от истощения или задохнувшейся в доме Драккера. Какой дьявольски изощренный план!
— Но думал ли он, что мы обыщем чердак?
— О да, но не раньше завтрашнего дня. К тому времени он прибрался бы в шкафу и хорошенько спрятал пишущую машинку. Он также убрал бы оттуда тетрадь, поскольку он, бесспорно, собирался воспользоваться исследованиями Драккера в области квантовой механики. Но мы явились днем раньше и разрушили все его планы.
Маркхэм мрачно курил, глядя прямо перед собой.
— Так вы прошлым вечером были уверены в виновности Диллара, когда вспомнили про ибсеновского персонажа — епископа Арнессона? — спросил он.
— Да-да, конечно. Это и подсказало мне мотив. В тот момент я понял, что профессор пытается переложить всю вину на Арнессона, и подпись «Епископ» служила именно этой цели.
— Он ждал довольно долго, прежде чем привлек наше внимание к «Борьбе за престол», — заметил Маркхэм.
— На самом деле он и не собирался этого делать. Он полагал, что мы сами додумаемся. Но мы оказались глупее, чем он предполагал, и в конечном итоге, почти отчаявшись, он пригласил вас, долго ходил вокруг да около, а потом открытым текстом упомянул «Борьбу за престол».
Маркхэм некоторое время молчал, недовольно хмурясь и барабаня пальцами по пресс-папье.
— А почему же тогда, — наконец, спросил он, — вы вчера вечером нам не сказали, что «Епископ» — не Арнессон, а профессор?
— Дорогой мой Маркхэм, а что мне оставалось делать? Вы мне все равно не поверили бы и, скорее всего, посоветовали бы подлечиться. Но главное заключалось в том, чтобы поверил профессор — поверил в то, что мы подозреваем Арнессона. В противном случае мы бы не смогли действовать так естественно. Нам оставалось надеяться на эту уловку, и я знаю, что если бы вы с сержантом заподозрили его, то раскрыли бы всю игру. Вышло так, что вам не пришлось притворяться, и вот — все сработало прекрасно!
Я заметил, что последние полчаса сержант смотрел на Вэнса как-то растерянно и недоуменно, но по какой-то причине не хотел говорить. Но вот он вынул сигару изо рта и задал поистине потрясающий вопрос:
— Я не обижаюсь, что вы нам ничего не сказали, мистер Вэнс. Однако я хотел бы знать: почему, когда вы внезапно показали на гравюру над камином, вы поменяли местами бокалы Арнессона и старика?
Вэнс глубоко вздохнул и печально покачал головой:
— Я всегда знал: ничто не ускользнет от вашего орлиного взора, сержант.
Маркхэм пулей вскочил из-за стола и впился в Вэнса глазами.
— Это еще что такое?! — взорвался он, напрочь забыв о самообладании. — Вы поменяли бокалы? Вы намеренно…
— Послушайте же! — взмолился Вэнс. — Умерьте свой праведный гнев.
Он воззрился на Хита с насмешливым укором:
— Вот тут-то вы меня и поймали, сержант.
— Хватит вилять, — холодно и жестко процедил Маркхэм. — Мне нужны объяснения.
— Ну хорошо. Извольте. Как я уже сказал, моей задачей было убедить профессора, что я попался в его сети и подозреваю Арнессона. Я объявил Диллару, что у нас нет никаких доказательств и даже если мы арестуем Арнессона, то долго держать его под стражей у нас вряд ли получится. Я знал, что в подобных обстоятельствах он предпримет какие-то действия, ибо единственной целью убийств было полное уничтожение Сигурда. Я был уверен, что своими действиями он выдаст себя. Какими именно, я не знал, но продолжал неотступно следить за ним. Когда появилось вино, меня словно осенило. Зная, что у него есть цианистый калий, я завел разговор о самоубийстве, тем самым подсказав ему идею. Он попался в ловушку и попытался отравить Арнессона, а потом представить это как самоубийство. Я видел, как он незаметно вылил пузырек какой-то прозрачной жидкости в бокал Сигурда, когда разливал вино у буфета. Моей первой мыслью было остановить убийцу и отправить вино на анализ. Мы бы его обыскали, нашли пузырек, и я бы подтвердил, что видел, как он что-то подмешивал в вино. Это свидетельство вкупе с показаниями ребенка помогли бы достичь нашей цели. Но в последний момент, когда он наполнил все бокалы, я решил идти более простым путем…
— Значит, вы отвлекли наше внимание и поменяли бокалы местами?
— Да, конечно. Я подумал, что человек должен испить чашу, которую уготовил другому.
— Вы взяли на себя роль закона!
— Если угодно — да, ибо он был бессилен. Однако не будем лицемерно праведными. Разве гремучая змея предстает перед судом? Разве бешеному псу положен адвокат? Я испытываю такие же угрызения совести, отправив чудовище Диллара в мир иной, как если бы я раздавил ядовитую тварь.