И провёл в один из брошенных татарских станов. И показал те ямы да следы сгоревших от пламени тех «рыб» татарских шатров да палаток.
— И что это за люди такие, про коих ты баешь?
— Люди, как люди, — пожал плечами бывший лодочник. — Меж собой не по-нашему говорят, но и нашу речь знают. Может, чуть больше ростом обычного человека. Только чуднЫе. Одежды у них ненашенские, одинаковые, из сукна доброго, крашенного. Да не одним цветом крашеного, а как будто листочки дубовые разных оттенков. Чуть дальше отойдёшь, и непонятно, человек то, куст али куча листьев лежит. Оружье, ежели ножей не считать, тоже чуднОе. Не рубит, не колет, а стрелы невидимые грохочущим огнём мечет. Может быстро-быстро метать, а может и по одной.
Мужик прорычал, показывая, как рычит оружие тех чужаков.
— Две повозки у них были, которые сами катятся по бесконечной железной дорожке, наподобие кольца, только гибкого. Едет такая, а колёса её перекатывают. И к каждой — телега железная о двух колёсах. Рычат те повозки, смердят, да едут без упряжки. И плавают по воде, как лодка, только без вёсел и парусов. Мы с сыном моим Ваньшей — царствие ему небесное — сперва спужались, думали, посланники Нечистого нас споймали. Нет, и крестики кои из них носят, и те повозки их смердящие от крестного знамения в дым и прах не обращаются. А главное — столько козельчан спасли от смерти лютой, подсказав боярам нашим баб да детишек в дебрях лесных укрыть.
Если бы лодочник Овдей один сие сказывал, то можно было бы отмахнуться — брешет, мол. Да слова его все козельчане подтвердили: кои грохот слышали да пожары в татарском стане видели, кои со стены глядели, как те татары с повозками слобожан по полю гонялись, а татары гибли от невидимых огненных стрел, а кто и те самые повозки видели у ворот козельских, когда за Вазузу утекали.
Задумался тогда Ярослав Всеволодович, сопоставив слова людишек с тем, что старый Изяслав Владимирович сказывал про чудесное спасение на поле брани у Калки. Вот бы таких ему союзников, а не Мстислава, не видящего ничего вокруг, кроме собственной розни с Даниилом. Ну, да знает князь присказку про рот и чужой каравай.
С крошечного голядского Оболенска, тоже разорённого, повернули к Коломне. И там опустошение страшное. У стен града полегло первое войско владимирцев, посланное в помощь рязанцам, уже лишившимся столицы. Со славой великой полегло, но не смогло одолеть бесчисленных мунгалов царя Батыги. В той битве полёг один из их царевичей, дядя Батыги, да был ранен ещё один, которого позже рязанцы из дружины боярина Евпатия добили.
О той дружине Великий Князь краем уха слышал ещё в Чернигове. Не дал, мол, Михаил Всеволодович рязанским послам подмоги, и тогда боярин по прозвищу Коловрат собрал в Серой слободе (и тут опять Серая слобода!) дружину малую да ушёл в Землю Рязанскую татар бить. Оказалось, и в Рязани тот боярин побывал, и тут, в Коломне, и даже во владимирские владения сходил, нагоняя татарское войско. Тут, в Коломне, много людей потерял, сражаясь с дружиной раненого царевича, потому и вернулся из Владимирской Земли весь израненный, совсем уж с горсткой воев. И снова в Серую слободу с ними ушёл.
— И я к нему туда вернусь, — пообещал Ярославу Всеволодовичу воин, едва оправившийся от ран, которого тут лечиться оставляли.
— Вернёшься? Был, значит, там уже?
Был, оказывается. И с Коловратом весь путь от слободы до Коломны прошёл.
После рассказа о той слободе, её людях, их оружье и славных делах под крепостью Воронеж и Пронском ещё пуще князь задумался.
— Когда собираешься в путь?
— Да как вы на Владимир поедете, так и тронусь. Батыга, сказывают, на Волгу уже ушёл, повторно Землю Рязанскую разорив. А там, в Серой слободе, все бывшие коловратовы дружинники и собираются.
Собираются. Ежели другая часть татарского войска слободу не разорит.
— Не разорит, княже! Стены там каменные, крепкие. И оружье такое, что тысячами тех татар будет бить.
— Тогда грамотку от меня наместнику слободы доставь, — снова хорошенько подумав, велел Ярослав.
Пусть Михаил и союзник теперь Великому Князю Владимирскому, да то, что не в ладах слобожане с тем боярином, которого Черниговский собирается им назначить, может на руку Ярославу сыграть. Крепость Серую, конечно, ни примучить нельзя, ни в свои владенья перенести. А вот людей переманить, ежели те будут знать, кто именно и какими именно методами ими станет управлять, вполне можно. Как вой сказывает, очень уж те люди искусны в ремёслах оружейных, да и повозки те железные могут пригодиться, если татары снова наскочат на Великое Княжество Владимирское.
Фрагмент 15
27
Как и договаривались с Полканом, «погранцы» не забыли известить Минкина о приближении монгольского авангарда. Судя по тому, что оскольский воевода имел договорённости с Сарыбашем о том, что половецкие разъезды будут свободно перемещаться по приграничной территории Курского княжества, могли и не сами с первыми монгольскими разъездами столкнуться, а от половцев весточку получить. Только какая разница, кто приближение войска хана Орду-Ичена приметил? Главное — идёт враг на юг, идёт. И половецкая разведка рубится с непримиримым врагом, не забывая отправлять гонцов к своим. Кому же хочется неожиданно обнаружить вражеские полчища вблизи своих кочевий?
Вражда монголов с половцами давняя, ещё с тех времён, когда войска Чингисхана только-только появились в зауральских степях. Появились и попытались покорить обитавших там кимаков-йемеков и прочие кипчакские племена, некогда входившие в состав Кимакского каганата. Отсюда и слова монгольских послов, пытавшихся отговорить русских князей не вступаться за половцев перед битвой на Калке: «это наши конюхи». Ну, а когда Орда стала распространять власть над Степью всё дальше на запад, то перед половцами встала дилемма: либо покориться и вернуться в статус монгольских «конюхов», либо ожесточённо обороняться. Ну, или уйти в такую даль, что монголы туда не доберутся, как решил Котян, договорившись с венгерским королём Белой, что тот выделит ему под кочевья придунайскую степь Пушту. Правда, как показала история, те всё-таки добрались, пусть и ненадолго, разорив венгерские владения.
Кстати, в истории «исходного» мира обитателей Серой крепости половцы действительно нашли в Венгрии новую родину. Ведь вплоть до конца восемнадцатого века в составе этой страны существовала так называемая Кумано-Аланская автономия (напомним: куманами называли тот же самый народ, который на Руси звали половцами, кипчаков). Как всё сложится в этой «ветке исторического древа», пока никому не известно, ведь история уже пошла по несколько иному пути. И со временем ещё сильнее отклонится от известного хода.
— Идут, значит. Ну, пусть идут, — вздохнул Андрон и спросил «погранца». — В Оскол-то сообщили?
Сообщили. По словам воина, аж два гонца туда отправились. Для надёжности.
Немедленно перевели всё воинство, как в крепости, так и в посаде, в состояние повышенной боеготовности. То есть, раздали людям оружие и заново проинструктировали, кто какие позиции занимает в случае сигнала тревоги. На смотровых вышках выставили удвоенные караулы, днём осматривающие окрестности в бинокли, а ночью в приборы ночного видения, пока ещё работающие от сильно оскудевшего запаса батареек. А ещё — прекратили выпас скота, чтобы тот не достался противнику в случае его неожиданного появления вблизи слободы. Благо, запас кормов для него на пару недель имеется.
Стены и дома посада «обрастают» плетёными щитами, а окна «бараков» в крепости теперь, несмотря на установившееся тепло, прикрыты ставнями. Жарко? А если стрелами повыбивают окошки, то зимой холодно будет: ну, мало листового стекла в запасе, чтобы можно было позволить менять его в расхлёстанных окнах. Малышня и женщины на последних сроках беременности теперь тоже обитают в крепости: посад слишком уж мал и не настолько хорошо защищён, чтобы потерять их при обстреле или в случае самого неблагоприятного (из запланированных) развития ситуации. Хотя, конечно, задача стоит не допустить захвата степняками даже посада.
По-хорошему бы, конечно, всех «гражданских женского пола» и детей отправить на другой берег Дона и укрыть в лесной чаще. Вот только сами женщины встали на дыбы, едва стоило об этом заикнуться: патриотки, фиг ли! К тому же, одних их не отправишь, обязательно нужно посылать кого-нибудь, чтобы могли защитить «наше будущее». И даже не от монголов, а хотя бы от зверья и «лихих людей», во множестве разбредшихся по лесам после Батыева разорения. Недавно найденная беременная разбойница Веснянка тому пример.
Кстати, про неё. Благо, женщина попала в Серую крепость в невменяемом состоянии, иначе бы культурный шок от новой обстановки и внимания к ней со стороны доктора-мужчины был бы куда сильнее. Тот ведь не просто ей в глаза смотрел, а ещё и такие части тела трогал, которые не каждая средневековая дама и мужу-то позволяет трогать. А когда при повторных осмотрах или процедурах это происходило, то уже и «сгорать от позора» поздно было. Тем более, талицкая знахарка, помогающая коллеге, успокаивала: «так надо, ничего постыдного в этом нет».
Вот Веснянка-то и была едва ли не самой решительно настроенной в вопросе противостояния монголам. А что вы хотели? Досталось ей от них, вот их и ненавидит лютой ненавистью. За всё отомстить хочет: и за потерянных близких и знакомых, и за насилие в отношении себя, и за «сломанную будущую жизнь». Кому, мол, я буду нужна с ребёнком, родившимся неизвестно от кого.
Кому нужна? Да есть среди дружинников Коловрата те, кто поглядывает на неё. Вот только пока ей никто не мил, кроме «спасителя». А Жилин, к её величайшему сожалению, не просто женат, а ещё и любит свою Авдотьюшку, тоже находящуюся на последних месяцах беременности.
Как девушка ни рвалась защищать крепость или посад от врага, но Беспалых категорически её «забраковал». Даже в роли подносчицы боеприпасов, не говоря уже о лучнице, как она хотела.
— Ты тугой воинский лук не натянешь. А к чему стрелы переводить, если они до ворога долетать не будут? И тяжести тебе поднимать уже не след. Вон, за детишками приглядывай, чтобы не лезли, куда не надо. Заодно и поучишься, как за ними ухаживать.