Однако чернокожий воин оказался проворнее ливонского рыцаря. Мягко присев, Кудо пропустил кулак Митяя над головой, после чего выпрыгнул с места и своим кулаком метко ткнул Митяя в подбородок.
Гигант покачнулся, но устоял. Толпа затаила дыхание. Митяй помотал головой, словно буйвол, с разбегу напоровшийся на сосну, после чего согнул руки в локтях и принялся теснить ловкого бойца к краю помоста.
– Кто с помоста сверзится – тот проиграл, – громогласно напомнил зрителям скоморох.
Но Кудо так быстро сдаваться не собирался. Сделав ложный выпад вправо, он прыгнул в противоположную сторону, по пути чувствительно заехав локтем Митяю по ребрам. Если бы это был настоящий бой и в руке Кудо был зажат обратным хватом короткий меч или кинжал, между сочленением доспеха противника вошел бы не локоть, а узкий клинок. Но доспеха не было, как не было и клинка, однако удар на короткий миг сбил противнику дыхание.
Митяй продышался и начал свирепеть. Его широкое лицо пошло пятнами, ноздри трепетали, как у рассерженного быка. Но, будучи достаточно опытным бойцом, несмотря на нахлынувшую ярость, теперь он вел бой расчетливо, экономя силы и не тратя их на широкие и в основном бесполезные замахи. Пара коротких тычков рассекла воздух вхолостую, однако третьим ударом Митяй настиг юркую цель.
Удар пришелся в грудь. Кудо приподняло над помостом и отбросило на пару саженей назад. Другой бы после такого удара отлеживался седьмицу – ан нет. Как ни в чем не бывало, чернокожий воин поднялся и вновь двинулся вдоль помоста.
– Железный он, что ли? – удивленно прошептал Тюря.
Однако через некоторое время толпа заскучала. Бойцы, учтя предыдущий опыт, кружили друг против друга, пытаясь достать противника редкими, но хорошо рассчитанными ударами. Слишком хорошо рассчитанными. Как известно, когда много и долго думаешь над чем-то, толку обычно немного.
Скоморох сначала смотрел на бой стоя, потом сел на углу помоста, свесив ноги и болтая ими в воздухе. Потом, устав, снова вскочил на ноги и стал прыгать, передразнивая бойцов. Наконец, и ему и зрителям все это порядком надоело.
– Эдак они до лета скакать будут, – проворчал кто-то в толпе. Скоморох, похоже, те слова услышал, подхватил бубен, ударил в него и заорал:
– Хорош топтаться, сердешные! Бой окончен. Нет победителя.
– Как это нет? – оскорбился Митяй. – Так я ж его…
– Ты – его, а он – тебя, получается ничья, – отозвался скоморох Васька. – Иди, иди отсель, детинушка, тебя свалить – это наковальню надо у кузнеца одолжить, и с утра до вечера той наковальней тебя охаживать. Дай другим бойцам кулаками помахать – потешиться.
Митяй насупился, повернулся спиной и пошел прочь. Кудо, не утруждая себя разборками, уже стоял за спиной купца Игната в своем кожаном доспехе – и когда успел надеть?
Скоморох снова скакал по помосту, завлекая народ серебряной гривной и покрикивая:
– Гей, народ козельский, кто следующий?
Семен, бросив взгляд в сторону Игната, усмехнулся криво и сбросил с плеч на руки работника медвежью шубу.
– Пойду-ка и я разомну косточки, – громко сказал он. – Авось на бедность чуток денег заработаю.
Народ шутку воспринял благожелательными смешками. Купец Семен славился в Козельске не только своим богатством, но и сноровкой в кулачном бою. К слову сказать, не было еще случая, чтобы Семен проиграл кому-либо в ярмарочном поединке. Однако охотники помериться силами находились всегда – и всегда уходили ни с чем. Если уходили. Бывало, что смельчаков уносили. Кулачный бой на Руси – забава жестокая…
Семен легко запрыгнул на помост и развел руки в стороны, разминая плечи.
– Ну что, люди добрые, позабавимся? – крикнул он. – Побьет сегодня кто-нить купца али снова не получится?
– А ежели вдруг получится? – крикнул кто-то из толпы.
Семен хмыкнул.
– А ежели получится, тому сверх скоморошьей гривны еще две своих положу.
Толпа зашевелилась – кто-то напористо протискивался к помосту.
– Ишь, как старается, – негромко сказал скоморох.
Семен пожал плечами.
– Знамо дело – три гривны деньги немалые.
Скоморох присмотрелся.
– Так это же…
Из толпы вывалился Никита и решительно полез на помост.
Семен выпучил глаза.
– Ты???
– Я, брат! – сказал Никита, играя желваками.
– Не буду я с тобой биться, – сказал Семен. – Еще зашибу ненароком – люди скажут, меньшого брата убил.
Никита засмеялся. Но не было в том смехе веселья.
– А что люди скажут, – громко сказал он, отсмеявшись, – когда узнают, что ты у меньшого брата невесту увел и силком за себя замуж брать собираешься супротив ее воли. Об том ты не подумал?
В толпе начали шептаться. Глаза Семена медленно стали наливаться кровью.
– Ладно, щенок, пожалеешь, – прошипел он сквозь зубы. – Убить не убью, но покалечу. Чтоб впредь неповадно было за чужими невестами бегать.
– А я тебя, ежели чего, и калекой достану, – тихо сказал Никита, сжимая кулаки. – Только ты не хвались, братец, идучи на рать, а похваляйся, коли верх возьмешь.
Глаза Семена стали пустыми и холодными. Похоже, ему удалось совладать с собой. Злость – плохое подспорье хорошему бойцу.
– Возьму, не сумлевайся, – сказал он, становясь в боевую стойку. – А три гривны бабке Степаниде отдам, пусть тебя дурня опосля выхаживает.
Никита прищурился, словно охотник, выискивающий место, куда всадить стрелу.
– Гривны свои себе оставь, – процедил он сквозь зубы. – Может, у чертей в аду себе местечко потеплее прикупишь.
Хоть и был Семен бойцом опытным да бывалым, но всякому хладнокровию предел бывает. Взревев, он бросился на брата. Но тот, как давеча Кудо, увернулся ловко и со всей дури звезданул брата наотмашь кулаком, будто нож всаживал. Кулак ударил в нос, кровь хлестанула ручьем.
Семен издал какой-то утробный звук, мотнул головой и, не обращая внимания на кровь, ринулся вперед, расставив ручищи. Уже не драться, а поймать, сдавить, задушить, втереть в струганые доски помоста.
Отступать было некуда. Никита попятился.
– Поберегись! Край! – крикнули из толпы. Никита отпрянул от края помоста – и угодил в расставленные лапы. В лицо изо рта Семена ударило чесночным духом и сладковатым запахом крови. Потом живой капкан захлопнулся. Страшно сдавило ребра.
– П-попался… змееныш… – выдохнул Семен.
Жуткая, заляпанная кровищей борода придвинулась к лицу Никиты. Он попытался вздохнуть – не получилось. Тогда он с усилием вытолкнул из груди остатки воздуха и плюнул в глаза брата.
Кривая ухмылка исказила лицо Семена. Он лишь сдавил сильнее руки, сморгнул слюну и ближе придвинул лицо, внимательно глядя в глаза Никиты и наблюдая, как гаснет в этих глазах жизнь.
Тягаться с Семеном и вправду было бессмысленно. Никита понял: еще немного – и всё. Эта борода в уже подсохших на ветру кровавых сосульках и эта ухмылка поверх нее – последнее, что он видит в жизни.
Образ Насти возник перед глазами.
– Хххрррр… ен тебе!!! – вытолкнул из себя Никита и, откуда силы взялись, со всей мочи ударил лбом в эту самую омерзительную ухмылку.
Кровь хлынула у обоих. У Семена изо рта, а у Никиты – из широкой ссадины на лбу. Семен икнул, недоуменно хлопнул глазами и чуть ослабил хватку, но этого хватило Никите, чтобы щукой выскользнуть из смертельных объятий.
Они стояли друг против друга, пошатываясь и сглатывая кровь. Толпа затаила дыхание.
– Будя! – прогремел над людскими головами голос воеводы. – Люди на забаву пришли смотреть, а не на смертоубийство.
Но братья его не слышали. Сейчас во всем мире было только два человека – и для каждого из них это было слишком много.
Семен сделал шаг вперед.
– Разнять!
Приказ воеводы прозвучал резко и отрывисто, будто плетью хлестнули. Несколько мужиков ринулись на помост и, схватив братьев за руки, оттащили их друг от друга. Семен, не отрывая от брата налитых кровью глаз, все порывался броситься в драку. Впрочем, младший тоже дергался, но слабее – все ж помял его родственничек изрядно.
– Окатить обоих водой, – приказал воевода, – а потом…
Что делать потом с братьями-врагами, так и осталось неизвестным.
С другого конца площади раздался крик:
– Беда!!!
И было что-то в этом крике такое, чего не услышишь в вопле подвыпившего мужика, упавшего в стылую лужу, или торговца, обворованного залетным ярмарочным воришкой.
Тишина повисла над площадью. Даже Семен с Никитой перестали трепыхаться в руках мужиков.
А через площадь на взмыленных конях скакали два всадника. Один в кольчуге, шлеме и при мече, у другого руки связаны сзади и сам он накрепко примотан ремнями к седлу, а ноги – к стременам, которые для надежности были стянуты под брюхом коня.
– Тимоха? – удивленно произнес воевода. – Ты пошто коня-то…
Тимоха круто осадил скакуна и едва успел спрыгнуть. Белая пена на губах животного окрасилась кровью, ноги подломились, и конь, тяжело рухнув на землю, завалился на бок и забился в агонии.
Тимоха одним движением выдернул меч и кольнул коня в сердце. Тот дернулся в последний раз – и затих.
Второй конь оказался крепче собрата. Он лишь поводил боками и тяжело дышал, кося глазом на привязанного у него на спине седока.
– Беда, воевода! – хрипло выдохнул витязь, пряча меч в ножны. – Орда!
Охнул кто-то в передних рядах. «Орда! Орда!» – разнеслось по толпе и покатилось по торговым рядам, словно круги по воде от брошенного камня.
– Далече? – быстро спросил воевода.
– Три дня пути. Мы скакали почитай без остановки день и ночь. Орде же с обозами как раз еще три дня пути до Козельска.
– Так… Откель знаешь, что Орда, а не разбойный разъезд?
Скрипнули звенья окольчуженных руковиц витязя, словно душил он кого-то невидимого.
– У ихнего главного на поясе бронзовая пайцза, знак сотника, – сказал он. – Ты сам знаешь, воевода – это отряд лазутчиков, который Орда высылает вперед, когда идет в набег.
– Или с набега, – произнес воевода, хмуря брови, меж которых пролегла глубокая складка, словно разом состарился Федор Савельевич на десяток лет. Его взгляд зацепился за Степана, привязанного к седлу. – Ты пошто родного дядьку, как барана, связал?