Воевода поднял голову. Конь под ним, словно почуяв важность мгновения, замер как вкопанный.
– Я вам вот что скажу, люди, – произнес воевода. На этот раз негромко. Но услышали все. Тишина стояла гробовая, словно не было никого вокруг – только чирикала где-то птаха, приветствуя приход ранней весны. – Вижу я два пути, – продолжал воевода. – Первый путь таков. Нынче же мы со всем скарбом снимаемся с места, бросаем город и уходим куда глаза глядят.
Воевода выдержал паузу, обвел глазами толпу и просто сказал:
– И второй путь имеется – закрываем ворота и бьемся с Ордой, покуда все здесь не поляжем.
– А ну-ка пусти! – раздалось с помоста. – Пусти, говорю, слово хочу молвить!
Семен Васильевич рванулся из рук мужиков. Да они уже и не старались удержать – весть словно дубиной по затылку жахнула, не до мелких свар как-то сразу стало.
Семен утер рукавом юшку с лица и шагнул к краю помоста. Жутко смотрелся он сейчас с лицом, измазанным кровью, с всклокоченной бородой и горящими ненавистью глазами.
– Есть и третий путь, воевода, – сказал Семен. – Сделать как люди говорят. Поднести дары ордынскому хану да и сдаться ему на милость. Авось беда и минует?
В тишине, повисшей после произнесенного, послышался тихий, равномерный звук шагов. Толпа расступилась, пропуская отца Серафима.
– Не минует, Семен, – спокойно произнес священник, подойдя к помосту. – Орда – беда неминучая. Кочевники слова не держат, ежели дадено оно не кочевнику. Наобещают, а сдашься: захотят – зарежут, захотят – продадут как скот купцам иноземным. А коли ни то, ни другое, так до конца дней своих в невольниках у ордынцев ходить будешь.
Серафим взошел на помост, сказал тихо:
– Слазь, Семен, не смущай народ. Сходи личину умой да меч подыщи себе понадежней – прошло время кулаками махать.
Семен скрипнул зубами, но перечить не осмелился. Не произнеся более ни слова, он соскочил с помоста и нырнул в толпу. Священник кивнул Федору Савельевичу.
– Хорошо ты сказал, воевода, но не два пути у нас, а один. Нет нынче иных путей, кроме битвы, – сказал громко, не только для воеводы – и для остальных тоже. – Куда идти-то? Впереди Орда, позади – Дикое Поле, их дом родной, куда они сейчас после набега возвращаются. Велика Русь – а отступать нам отсюда некуда. Только и осталось, что биться насмерть и, ежели потребуется, голову свою сложить на земле пращуров наших. Ибо сказано в Писании: мститель за кровь сам может умертвить убийцу, лишь только встретит его… Потому не будет греха на нас, как и на любом, кто бьется насмерть с врагами за свое Отечество.
Тихий бабий плач послышался в толпе, но тут же потонул в одобрительном гудении.
– Благослови… Благослови на правое дело, отче, – слышалось все явственнее.
Воевода поднял руку. Гул толпы мало-помалу стал затихать.
– Благословишь ли ты нас, отец Серафим, на ратный труд за обиду сего времени, за землю русскую, за единоверцев наших, от руки ордынцев погибших безвременно?
Мощный голос воеводы плыл над безмолвной площадью, и вдруг все услышали, как в тон воеводиной речи словно сам собой тихо загудел вечевой колокол, будто сопровождая человеческую речь тихой, печальной песней.
Отец Серафим прислушался. Пораженная толпа затаила дыхание. Изумленные мужики стаскивали с голов шапки, бабы крестились. Странный звук продолжался еще мгновение – и угас, словно растворился в небесной синеве…
– Знак… – прошептал отец Серафим.
– Знак… – прошелестело в толпе.
Священник размашисто осенил толпу крестным знамением.
– Господь с нами, детушки! Коли судьба нам победить – победим с честью! Ну, а коль доля наша за Русь погибнуть – погибнем, да не посрамим знамени, на коем лик Христа нашего Спасителя. И да не оставит он нас ни на земли ни на небе, ибо бьемся мы не за серебро да злато, а за землю нашу, за дома наши, за церкви русские, за веру да за детей наших. Благословляю вас во имя Отца, Сына и Святаго Духа. Аминь.
Люди крестились. Иные бабы тихонько плакали, пряча слезы в платки.
– Благодарю тебя, отче!
Воевода приложил руку к груди и поклонился священнику. После чего вновь обратился к людям:
– Ну что, детушки! Собирайтесь, вострите мечи али рогатины, кто чем богат, да сходитесь к детинцу. Ныне не будет меж вами различия, кто холоп, а кто боярин. Ныне все вы защитники земли русской!
Возгласы одобрения были ему ответом. Толпа начала расходиться. Купцы принялись собирать свои товары – но таких было немного. Большинство стали вновь зазывать народ – но не на торговлю.
– Налетай, честной люд, – голосила розовощекая тетка, торговка мясным товаром. – Разбирай все даром, наедайся впрок, чтоб супостата бить силушки вдосталь было!
– Подходи, бабы, разбирай полотно да рви на тряпицы – раненых перевязывать в самый раз будет! – кричал вихрастый пришлый купец из Чернигова. – Мое полотно самое лучшее.
– Ну, ты здоров брехать, черниговец! – возмутился его сосед. – Нешто у наших владимирских баб руки отсохли и они мое полотно хуже твоего соткали? Давай, бабы, на мой товар налетай!
– Да ты, морда владимирская, совсем совесть потерял!
Черниговец с кулаками полез было через прилавок.
– Гей, гости дорогие, охолоните, – бросил кузнец Иван, собирая для перековки сразу вдруг ставшие никому не нужными косы да лемехи. – Поберегите силушку для ордынцев.
– И то правда, – одумался черниговец. – А нет ли у тебя доброго меча, кузнец?
– Для хорошего человека найдется, – сказал Иван, беря с прилавка и протягивая купцу новый прямой меч с удобной рукоятью, оплетенной полосой черной кожи. – И доспех себе присмотри, пока не всё разобрали.
И, оборотившись к народу, крикнул:
– Гей, люди добрые, подходи-налетай! Мечи, кольчуги, щиты, копья да сулицы – разбирай, кто чем владеть обучен…
Воевода кивком головы подозвал Тимоху.
– Слушай, парень. Знаю я, что ты три дня скакал без устали, однако отдохнуть тебе не придется. Скачи-ка сейчас в город Новгород к князю Александру Ярославовичу. Проси подмоги, скажи, град Козельск насмерть стоит супротив Орды. Князь хоть годами и молод, но слыхал я, норовом крут да смел безудержно. Может, пришлет подмогу.
Тимоха аж задохнулся от возмущения.
– Да как же я?.. Я ж за город грудью… Живота не пожалею! Мне б на стены, за тетушку, за племянника поквитаться…
– Найдется и без тебя кому на стены встать, – отрезал воевода. – А коль приведешь подмогу – может, всех нас спасти сумеешь.
– Думаете, Федор Савельич, что ежели я три дня с коня не слезал, то с меня и толку немного будет? – не на шутку обиделся ратник. – Так в Новгороде даже если князь решит подмогу послать, пока их вече княжью волю утвердит, Орда десять раз Козельск с землей сровняет…
Воевода хотел было прикрикнуть – да передумал. Сказал неожиданно мягко:
– Я думаю, что коль ты дядьку своего сюда притащил, погибнуть не дал, то и с вечем новгородским сладишь.
– Вече рукоятью меча по затылку не огреешь, – буркнул Тимоха.
– А не надо рукоятью, – сказал воевода. – Убеди новгородцев. Расскажи про дядьку Степана, про семью его – авось и вышлют подмогу.
– Сделаю, воевода, – вздохнул витязь. А после, подумав чуть, тряхнул головой и добавил:
– Костьми лягу – а сделаю.
– Тебе сейчас забота не костьми лечь, а подмогу привести, – сказал воевода. – Возьми в детинце двух заводных коней и скачи быстрее ветра, как сюда скакал! А я еще вестников в Смоленск да во Владимир пошлю – авось и тамошние князья помогут.
Витязь кивнул и ринулся бегом к детинцу, придерживая висящий на боку меч и рассекая окольчуженным плечом толпу – откуда только силы взялись?
– Ты дойдешь, – прошептал воевода, глядя ему вслед. – Должен дойти.
Между тем люди расходились с площади – некоторые более расторопные уже оружные, прямо здесь снаряженные кузнецами, в брони да при мече. Иные направлялись домой за рогатиной, топором или охотничьим луком. Пришлые торговые гости, те, что были из иных русских городов, вроде бы даже и не помышляли о том, чтобы оставить готовящийся к осаде город – каждый тоже искал себе оружие и доспех. Только иноземные купцы вроде как растерялись немного и, собравшись кучкой, о чем-то переговаривались. Воевода, собравшийся было ехать к детинцу, повернул коня.
– Ну, а вам, гости иноземные, здесь в граде боле делать нечего, – сказал он, подъехав к группе собравшихся. – Авось пройдете через Дикое Поле, малым испугом отделавшись. Думаю, по пути Орда товары у вас отымет, да то невелика потеря. Хоть и без товаров, а живыми в родные земли вернетесь.
Иноземцы примолкли, раздумывая.
Первым нарушил молчание узкоглазый купец, недавно обласканный милостью княгини. Он шагнул вперед и, почтительно поклонившись, произнес, тщательно подбирая слова и стараясь говорить без акцента. Кстати, у него это неплохо получалось:
– Мне некуда идти, воевода. Как я понял, отсюда две дороги – или в Орду, или на небеса.
Воевода с удивлением отметил про себя, что жесткий взгляд, смотрящий на него сквозь узкие прорези глаз торговца, вряд ли мог принадлежать торговцу. Это был взгляд опытного воина.
– С Ордой у меня свои счеты, – продолжал купец. – Четыре года назад она уничтожила мой народ. А на небесах давно ждут меня мои родственники. Разреши мне остаться здесь и помочь твоим людям защитить город.
Воевода задумчиво теребил бороду.
– Мне тоже некуда идти, – словно эхо вслед за купцом произнес черный воин в ордынском доспехе. – И я еще не отдал долг тому, кто спас мне жизнь. Если в городе остается он, остаюсь я.
«Ишь ты – остаюсь, – подивился про себя воевода. – Шустрый какой. Все за меня решил. Хорошую охрану заимел себе Игнат».
Горбоносый гость, тот, что торговал вином, протиснулся вперед.
– Мое имя Григол, я приехал из страны, называемой Иберией, – произнес он. В его глазах плескалось черное злое пламя. Видно, много походил купец по Руси – лишь легкие гортанные переливы бархатного голоса выдавали в нем иноземца. – Три года назад горы моей родины стали красными. Их затопила Орда кровью моего народа, и теперь выжившие в той резне гордые князья платят дань хану. В те горькие дни погибла моя семья. Позволь и мне остаться и хоть малой мерой вернуть долг Орде.