– Вас за этим сюда и доставили, – отвечаю я. – Чтобы вы могли рассказать мне то, что знаете.
– А потом вернулась назад в Башню? Нет. Моя информация имеет цену.
Не успеваю я ответить, как дверь открывается и заходит Таракан с подносом, на котором сыр, черный хлеб и чаша горячего вина с пряностями. Через плечо у него висит плащ. Поставив еду на стол, он накрывает им Ашу, как одеялом.
– Чего еще желаешь? – спрашивает он.
– Она как раз к этому подходит, – сообщаю я ему.
– Свободы. Хочу оказаться подальше от Башни забвения, хочу, не опасаясь за свою жизнь, покинуть Инсмур, Инсуил и Инсмир. Более того, я хочу, чтобы ты пообещала мне, что Верховный Король Эльфхейма никогда не узнает о моем освобождении.
– Элдред мертв, – сообщаю я. – Вам нечего бояться.
– Я знаю, кто теперь Верховный Король, – резко бросает она. – И я не хочу, чтобы он нашел меня, когда я окажусь на свободе.
У Таракана брови ползут на лоб.
В наступившем молчании Аша делает долгий глоток вина. Откусывает большой кусок сыра.
Мне в голову приходит, что Кардан скорее всего знает, где содержится его мать. Если он ничего не сделал, чтобы вызволить ее, даже не повидался с нею, став Верховным Королем, то поступал осознанно. Думаю про мальчика в хрустальном шаре, с обожанием глядящего на мать, и задаю себе вопрос: что изменилось? Свою маму я едва помню, но многое бы отдала, чтобы хотя бы на секунду снова ее увидеть.
– Расскажите мне что-нибудь стоящее, – говорю я. – Тогда подумаю.
– Значит, сегодня я ничего не получу? – интересуется она.
– Разве мы не накормили и не согрели вас? Более того, у вас есть возможность прогуляться по саду перед тем, как вернетесь в Башню. Насытитесь ароматами цветов и пройдетесь по траве босыми ногами, – обещаю я. – Позвольте объяснить предельно ясно: я не прошу трогательных любовных воспоминаний. Если у вас есть товар поинтереснее, то я, возможно, сумею что-то сделать для вас. Только не думайте, что вы мне нужны.
Аша надувает губы.
– Что ж, хорошо. Когда твоя мать носила Вивьен, во владениях Мадока появилась ведьма. Она обладала даром прорицания и предсказывала будущее по яичной скорлупе. И знаешь, что она сказала? Что ребенку Евы суждено стать таким оружием, какого никогда не выковывал Джастин.
– Виви? – спросила я.
– Ребенок Евы, – повторила Аша. – Хотя тогда она могла подумать о ребенке, который находился у нее в животе. Вероятно, поэтому она убежала. Чтобы уберечь ребенка от судьбы. Но от судьбы не убежишь.
Я сжимаю губы и молчу. Не позволяю чувствам отражаться на лице. Мать Кардана делает еще глоток вина.
– Этого недостаточно. – Я набираю в легкие воздуха, рассчитывая, что вздох не покажется судорожным. Сосредоточиваюсь на том, как передать нужную информацию Балекину. – Если придумаете что-нибудь получше, можете отправить мне сообщение. Наши шпионы отслеживают все записки, которые посланы из Башни забвения, особенно те, что отправлены во дворец. Что бы вы ни послали, кому бы ни написали – оно попадет к нам, если минует руки стражников. Если в вашей памяти всплывет нечто более ценное, уведомить меня будет нетрудно.
С этими словами я встаю и выхожу из комнаты. Таракан следует за мной в коридор и кладет руку мне на плечо.
Несколько долгих мгновений я стою и молчу, стараясь собрать воедино мысли.
Таракан покачивает головой.
– Я задал ей несколько вопросов по пути сюда. Похоже, ее очаровала придворная жизнь, она была одурманена вниманием Верховного Короля и упивалась танцами, песнями и вином. Кардана вскормили молоком маленькой черной кошки, у которой родились мертвые котята.
– Он вырос на кошачьем молоке? – восклицаю я. Таракан смотрит на меня так, словно я не уловила смысла того, что он сказал.
– Потом ее отослали в Башню, а Кардана отправили к Балекину, – продолжает он.
Снова думаю о хрустальном шаре, который держала в руках в кабинете Элдреда, о Кардане, одетом в обноски и смотревшем в ожидании одобрения на женщину, которая сидит у меня в комнате, но заслужившем благосклонного взгляда лишь за свой ужасный поступок. Брошенный принц, выросший в мире жестокости, вскормленный кошачьим молоком, бродивший по дворцу как маленькое привидение. Вспоминаю, как, съежившись, пряталась в башне Холлоу-Холла и смотрела на зачарованного Балекином смертного, который избивал его младшего брата в наказание за плохое владение мечом.
– Доставь ее назад в Башню, – велю я Таракану.
Он поднимает брови:
– Не хочешь узнать больше о своих родителях?
– Она получает слишком много удовольствия от болтовни. Я узнаю от нее информацию безо всякого торга. – Кроме того, я уже посеяла то, что собиралась. Теперь остается ждать, когда зернышко даст всходы.
Таракан слегка улыбается мне:
– Тебе это нравится, не так ли? Играть нами? Дергать за ниточки и смотреть, как мы танцуем?
– Ты имеешь в виду народ?
– Полагаю, ты могла бы делать это и со смертными, на нас ты только практикуешься. – В его голосе нет осуждения, но я чувствую себя бабочкой, насаженной на булавку. – И, возможно, опыты над некоторыми из нас доставляют тебе особое удовольствие.
Опустив свой кривой гоблинский нос, он сверху смотрит на меня, пока я не отвечаю:
– Это надо понимать как комплимент?
В ответ Таракан расцветает в улыбке:
– Это не оскорбление.
Глава 15
На следующий день доставляют наряды – коробки с платьями, накидки и изящные куртки, бархатные штаны и высокие сапоги. Выглядят все вещи так, словно принадлежат кому-то свирепому и беспощадному, кто одновременно и лучше, и хуже, чем я.
Не успеваю одеться, как появляется Таттерфелл. Она настаивает на том, чтобы я зачесала волосы назад и собрала наверху с помощью нового гребня, вырезанного в форме жабы с единственным глазом из цимофана.
Смотрю на себя в плаще из черного бархата, по кромкам отделанного серебром, и представляю, с каким тщанием Тарин подбирала вещи. Хочется думать только об этом и ни о чем другом.
Как-то раз она сказала, что немножко ненавидит меня за то, что я была свидетельницей ее унижения со стороны джентри. Интересно, не потому ли мне пришлось приложить столько сил, чтобы забыть историю с Локком? Она тоже разворачивалась на глазах у Тарин, и когда я вижу сестру, вспоминаю, что чувствуешь, когда из тебя делают дуру.
Но сейчас, глядя на свои новые наряды, я думаю, как это хорошо, когда есть кто-то, понимающий твои ожидания и страхи. Может, я и не рассказывала Тарин про все те ужасные вещи, что натворила, и про смертоносные навыки, которыми овладела, но одела она меня так, как это сделала бы я сама.
В новых одеждах направляюсь на спешно собранное заседание совета и слушаю бесконечные дебаты о том, должна ли Никасия доставить гневное послание Кардана к Орлаг и может ли рыба летать – это уж Фала.
– Не важно, должна или не должна, – заявляет Мадок. – Верховный Король ясно изложил свою позицию. Мы должны принять как факт, что если он не женится, то Орлаг выполнит свои угрозы. Это значит, что она собирается прийти за его кровью.
– Ты слишком спешишь, – говорит Рандалин. – Не следует ли нам пока исходить из того, что договор все еще может быть заключен?
– А какой в этом смысл? – спрашивает Миккел, искоса поглядывая на Нихар. – Неблагие Дворы не живут пожеланиями.
Насекомоподобная представительница Благих морщит свой маленький рот.
– Звезды говорят, что наступает время великих потрясений, – говорит Бафен. – Я вижу приход нового монарха, но означает ли это свержение Кардана или падение Орлаг и воцарение Никасии, сказать не могу.
– У меня есть план, – сообщает Мадок. – Очень скоро в Эльфхейм вернется Оук. Когда Орлаг пришлет за ним своих слуг, я собираюсь устроить им ловушку.
– Нет, – говорю я, и все удивленно смотрят на меня. – Ты не получишь Оука в качестве наживки.
Мадока мой выпад, похоже, не очень-то и задел.
– Можно подумать, то, что я делаю…
– Вот именно. Это ты и собираешься сделать. – Я гневно смотрю на него, припоминая, почему в свое время воспротивилась тому, чтобы Оук стал королем с Мадоком в качестве регента.
– Если Орлаг хочет устроить охоту на Оука, то лучше знать, когда она ударит, чем ждать ее хода. А наилучший способ знать – предоставить ей такую возможность.
– Как насчет того, чтобы просто исключить такую возможность? – спрашиваю я.
Мадок качает головой:
– Это не более чем пожелания, против которых предостерегал Миккел. Я уже написал Вивьен. Они планируют приехать через неделю.
– Оук не должен сюда приезжать, – возражаю я. – Раньше условия были достаточно сложными, но и сейчас не лучше.
– Думаешь, в мире смертных ему ничего не грозит? – Мадок скалит зубы. – Думаешь, Королева Орлаг не достанет его там? Оук – мой сын, я – Главный генерал Эльфхейма и знаю свое дело. Делай, что хочешь, чтобы защитить его, но остальное предоставь мне. Сейчас не время для истерик.
– Истерик? – Я стискиваю зубы.
Он пристально смотрит на меня.
– Поставить на кон собственную жизнь легко, не так ли? Примириться с опасностью. Но стратег иногда должен рисковать другими, даже теми, кого любит. – Он бросает на меня значительный взгляд – похоже, напоминает, что однажды я уже отравила его. – Во благо Эльфхейма.
Я снова прикусываю язык. Не собираюсь вести разговор на глазах всего совета. Особенно если не уверена, что права.
Мне нужно как можно скорее узнать о планах Орлаг. Если есть альтернатива тому риску, которому подвергается Оук, то ее надо найти.
У Рандалина возникли вопросы по личной охране Верховного Короля. Мадок желает, чтобы Нижние Дворы прислали больше, нежели обычно, войск. И у Нихар, и у Миккела есть возражения. Я пропускаю их споры мимо ушей и стараюсь собраться с мыслями.
В перерыве заседания появляется паж с двумя посланиями для меня. Одно из них доставлено во дворец от Виви. Сестра просит приехать через день и забрать ее, Оука и Хизер в Эльфхейм на свадьбу Тарин. Даже быстрее, чем предполагал Мадок. Второе от Кардана – он вызывает меня в тронный зал.