– Ну, думаю, ломать морской принцессе пальцы было бы политически недальновидно.
Снова смотрю на него, на этот мягкий рот и высокие скулы, и невольно любуюсь жестокой красотой его лица.
– Ломать не нужно. Справишься сам. Пойдешь к Никасии и очаруешь ее.
Он вскидывает брови.
– Ах, перестань, – говорю я; план складывается в голове по мере того, как я его излагаю. Пусть он не очень мне нравится, но в его эффективности сомнений у меня нет. – Всякий раз, когда я вижу тебя, придворные дамы так и вьются вокруг.
– Я – король, – говорит он.
– Они вьются вокруг тебя гораздо дольше. – Меня раздражает, что приходится объяснять это. Он наверняка и сам знает, как относится к нему народ.
Кардан делает нетерпеливый жест.
– Ты имеешь в виду, с тех пор, когда я был простым принцем?
– Используй свои уловки, – смущаясь, говорю я сердито. – Уверена, они у тебя есть. Она тебя хочет. Это будет нетрудно.
Брови у него так и лезут вверх, хотя выше уже некуда.
– Ты серьезно предлагаешь мне так поступить?
Вздыхаю, понимая необходимость убеждать его в том, что это сработает. Я знаю, что мне поможет, и выкладываю свой аргумент:
– Это Никасия прошла по тайному ходу и стреляла в девушку, которую ты целовал.
– Хочешь сказать, она пыталась убить меня? – спрашивает Кардан. – Скажи честно, Джуд, сколько еще секретов ты хранишь?
Я снова думаю о его матери и прикусываю язык. Слишком много.
– Она стреляла в девушку, не в тебя. Увидела тебя в постели с кем-то и выстрелила дважды. К несчастью для тебя и к счастью всех остальных, стрелок из нее никакой. Теперь веришь, что она тебя хочет?
– Я не знаю, чему верить, – отвечает он, явно сердясь, может, на нее, может, на меня, а может, на нас обеих.
– Она рассчитывала своим появлением в твоей спальне поразить тебя. Дай ей то, чего она хочет, и забери информацию, которая поможет нам избежать войны.
Он направляется ко мне и останавливается так близко, что я чувствую, как от его дыхания шевелятся мои волосы.
– Ты мною командуешь?
– Нет. – Я изумлена и не смею смотреть ему в глаза. – Конечно же нет.
Его пальцы касаются моего подбородка и поднимают голову, так что я смотрю вверх, в его черные глаза, и вижу, что они пылают гневом, как угли.
– Ты только думаешь, что я должен. Что я могу. Что я в этом хорош. Ну что же, Джуд. Расскажи мне, как это делается. Значит, ты считаешь, что ей понравится, если я подойду к ней вот так, если загляну ей в глаза?
Все мое тело трепещет, оно охвачено каким-то болезненным желанием, и я смущена его глубиной.
Он это знает. Я знаю, что он знает.
– Наверное, – отвечаю я, и мой голос слегка дрожит. – Ты же обычно так делаешь.
– Ну, давай же, – говорит он, а в его голосе слышится едва сдерживаемая ярость. – Если решила сыграть сводню, то по крайней мере не оставь меня без твоих советов.
Он проводит окольцованными пальцами по моему лицу, очерчивает губы и скользит вниз по горлу. Я ошеломлена, у меня голова идет кругом.
– Я должен трогать ее так? – спрашивает он, опуская ресницы. На его скуластое лицо ложатся тени, и оно смотрится как застывший рельеф.
– Не знаю, – отвечаю я, но голос меня выдает. Он звучит неправильно, высоко и прерывисто.
Потом он касается губами кожи возле моего уха и целует. Руки его скользят по моим плечам, вызывая дрожь.
– А потом вот так? Вот так я должен соблазнять ее? – Я чувствую, как его губы произносят эти слова, не отрываясь от моей кожи. – Думаешь, это сработает?
Чтобы удержаться и не прильнуть к нему, я вонзаю ногти себе в ладони. Все мое тело дрожит от напряжения.
– Да.
Рот его прижимается к моему, и мои губы раскрываются. В ужасе от того, что вот-вот случится, я закрываю глаза. Пальцы погружаются в его черные кудри. Он целует не так, словно злится. Поцелуй его нежен и страстен.
Все вокруг замедляется, плавится и растекается. И мысли тоже.
Я этого хотела и боялась, и теперь это происходит. Не знаю, как я могла хотеть чего-то иного.
Качнувшись назад, мы оказываемся возле дивана. Он опускает меня на подушки, и я тяну его вниз, на себя. В его лице, как в зеркале, отражается то, что я чувствую, – изумление и легкий испуг.
– Скажи снова, что говорила мне на празднике, – просит он, прижимаясь к моему телу и плавно двигаясь.
– Что? – Я почти ничего не понимаю.
– Что ненавидишь меня, – говорит он хриплым голосом. – Скажи, что ненавидишь меня.
– Я тебя ненавижу, – легко говорю я. Повторяю опять, снова и снова. Как молитву. Как заклинание. Как заговор против того, что на самом деле чувствую. – Я тебя ненавижу. Я тебя ненавижу. Я тебя ненавижу.
Он целует меня крепче.
– Я тебя ненавижу, – выдыхаю ему в рот. – Ненавижу так сильно, что больше ни о чем и думать не могу.
Резкий, глухой стон вырывается из его горла.
Его рука скользит по моему животу, отслеживая изгибы тела. Он снова целует меня, и это как падение с утеса. Как лавина, набирающая ход с каждой секундой и сметающая все на своем пути.
Никогда еще я не чувствовала ничего подобного.
Кардан начинает расстегивать на мне камзол, и я стараюсь не остолбенеть, не выдать своей неопытности. Мне не хочется, чтобы он останавливался.
Это похоже на наваждение. Острое удовольствие, как от бегства из дома, и возбуждение, как после удачной кражи. Напоминает то чувство, которое я испытала перед тем, как пронзить себе кинжалом ладонь, – изумление перед своей способностью к самопожертвованию.
Он привстает, чтобы сбросить жилет, а я стараюсь избавиться от своего. Он смотрит на меня и моргает, как в тумане.
– Это совершенно безумная мысль, – говорит он с изумлением в голосе.
– Да, – соглашаюсь я, пытаясь скинуть сапоги.
На мне рейтузы, и я раздумываю над тем, как бы мне поэлегантнее их снять. Само собой, ничего не приходит в голову. Запутавшись в материи и чувствуя себя дурой, осознаю, что сейчас еще не поздно остановиться. Могу схватить свои вещи и уйти. Но не делаю этого.
Одним ловким движением Кардан стаскивает через голову рубашку, обнажая тело, покрытое шрамами. У меня дрожат руки. Он хватает их и покрывает пальцы благоговейными поцелуями.
– Я хотел сказать тебе так много лжи, – говорит он.
Вздрагиваю, сердце колотится, а его ладони скользят по моей коже, и одна опускается между бедер. Повторяя его движения, начинаю возиться с пуговицами на его бриджах. Он помогает мне снять их; хвост сначала обвивается вокруг его ноги, потом касается моей и охватывает ее кольцом, мягкий, как шепот. Протягиваю руку и глажу его плоский живот. Не позволяю себе колебаться, но моя неопытность очевидна. Я скольжу мозолистыми ладонями по его горячей коже. А у него искушенные пальцы.
Чувствую, что тону в собственных ощущениях.
Широко распахнутыми глазами он наблюдает за моим разгоряченным лицом, отмечает прерывистое дыхание. Стараюсь сдержаться и не издать удивленного возгласа. Этот взгляд даже интимнее, чем прикосновения рук. Ненавижу его за то, что он знает, что делает, а я – нет. Ненавижу свою беспомощность. Ненавижу себя за то, что закидываю голову, подставляя горло, прижимаюсь к нему, впиваюсь ногтями ему в спину. Сознание расщепляется, и в голове остается одна, последняя, мысль: он мне нравится больше, чем кто-либо еще, и из всех вещей, что он когда-либо делал со мной, заставить полюбить его – самая ужасная.
Глава 16
Одно из труднейших умений для шпиона, стратега и даже самого обычного человека – это умение ждать. Вспоминаю уроки Призрака, когда он заставлял меня часами сидеть с арбалетом в руках, ни о чем не думая, и ждать возможности выстрелить наверняка.
Победа в значительной степени зависит от умения ждать.
Остается еще умение выстрелить, когда до этого дойдет. Высвободить ту силу, которая таится в оружии.
Размышляю об этом уже в своих покоях. Не могу позволить себе рассеянности. Завтра мне нужно забрать Виви и Оука из мира смертных, и сейчас необходимо либо придумать план лучше, чем у Мадока, либо изобрести способ, как сделать план Мадока более безопасным для Оука.
Сосредоточиваюсь на том, что скажу Виви, и гоню мысли о Кардане. Не хочу вспоминать о том, что случилось между нами. Не хочу вспоминать тугие переливы мышц, упругость кожи, его прерывистое дыхание и то, как блуждали по моему телу его губы.
Определенно не хочется думать о том, как мне пришлось закусить губу, чтобы не вскрикнуть. Или насколько очевидно было, что я не искушена в том, чем мы занимались, а тем более в том, чем не успели заняться.
Всякий раз, когда в голове всплывает что-то из минувшей ночи, я решительно гоню воспоминания прочь. Гоню вместе с этим чувством собственной уязвимости, с постыдным ощущением того, что я обнажилась до самых нервов. Не знаю, как посмотрю теперь Кардану в глаза; наверное, буду чувствовать себя последней дурой.
Если нельзя заниматься проблемой Подводной королевы и проблемой Кардана, можно заняться чем-нибудь еще.
Какое облегчение надеть костюм из черного бархата и высокие кожаные сапоги, пристегнуть на предплечья и голени ножны с кинжалами.
Получаю удовольствие от физической нагрузки – иду через лес, потом крадусь к дому, который почти не охраняется, и проникаю внутрь. Когда появляется один из жильцов, мой нож касается его горла быстрее, чем он успевает заговорить.
– Локк, – ласково говорю я. – Удивлен?
Он оборачивается ко мне, пытаясь изобразить улыбку:
– Мой цветочек. Что это значит?
Сначала я ошарашена, но потом понимаю, что он принимает меня за Тарин. Неужели действительно не видит разницы между нами?
Эта мысль слегка утешает мою уязвленную гордость.
– Если считаешь, что моя сестра способна приставить нож к твоему горлу, тебе лучше отложить бракосочетание, – говорю я, отступаю на шаг и показываю клинком на стул: – Сядь.
Он садится как раз в тот момент, когда я пинком вышибаю из-под него стул, и растягивается на полу. Перевернувшись на спину, Локк с негодованием смотрит на меня.