Нож в спину Гримсена до того, как он сделает корону. В своих способностях сенешаля я подчас сомневаюсь, но убийцы – никогда.
– Рыбешка, – говорит Орлаг, обращая на меня внимание. – Расскажи, что Кардан обещал тебе за помощь?
– Но она… – начинает Никасия. Королева Морская взглядом заставляет ее замолчать.
– Дочь, – наставительно произносит Орлаг, – ты не замечаешь того, что прямо у тебя под носом. Кардан получил от этой девушки трон. Прекрати доискиваться, как она им управляет, и задайся вопросом, как он управляет ею.
Никасия бросает на меня обиженный взгляд:
– Что ты хочешь сказать?
– Ты говорила, что Кардан не очень заботился о ней. И все же она сделала его Верховным Королем. Пойми – возможно, он сообразил, что она может быть полезной, и использовал ее с помощью поцелуев и лести. На маленького кузнеца ты воздействовала теми же приемами.
Никасия выглядит озадаченной, словно все ее представления о мире перевернулись вверх дном. Вероятно, ей и в голову не приходило, что Кардан способен плести интриги. И все же видно, что она осталась довольна. Если Кардан соблазнил меня ради собственных интересов, то ей можно не беспокоиться. Остается только решить, какая от меня польза.
– Что он обещал тебе за Корону Эльфхейма? – с изысканной небрежностью спрашивает Орлаг.
– Я всегда хотела занять достойное место в Фейриленде. Он сказал, что сделает меня своим сенешалем и правой рукой, как Вал Морена при Дворе Элдреда. Позаботится о том, чтобы меня уважали и даже боялись. – Само собой, я лгу. Он никогда мне ничего не обещал, а Даин обещал гораздо меньше того, что я сказала. Но если бы кто-нибудь – например, Мадок – сделал такое предложение, то отказаться было бы очень непросто.
– Хочешь сказать, что предала отца и посадила этого дурака на трон в обмен на работу? – недоверчиво произносит Балекин.
– Быть Верховным Королем Эльфхейма – тоже работа, – возражаю я. – Вспомните, какие жертвы ради этого были принесены. – Я умолкаю, подумав, не слишком ли резко для заколдованной разговариваю с ними, но Орлаг только улыбается.
– Правильно, дорогая, – говорит она, помедлив. – И разве мы не возлагаем надежды на Гримсена, пообещав ему более чем скромную плату?
Балекин выглядит недовольным, но не спорит с Королевой Морской. Гораздо легче поверить, что верховодит всем Кардан, а не смертная девушка.
Успеваю съесть еще три кусочка рыбы и выпиваю что-то вроде чая из водорослей с жареным рисом; пить приходится через хитрую соломинку, чтобы напиток не смешивался с морской водой. Потом меня уводят в пещеру. Никасия сопровождает мерфолков, доставляющих меня к месту заточения.
Теперь это уже не спальня, а какая-то клетка. Когда меня в нее заталкивают, обнаруживаю, что, хотя сама я мокрая, все вокруг сухое и заполнено воздухом, а я опять не могу дышать.
Тело сводит судорогой от кашля. Из легких выходит вода вместе с кусочками частично переваренной рыбы из желудка.
Никасия хохочет, а потом произносит чарующим голосом:
– Разве не замечательная комната?
Вижу под ногами только грубый каменный пол – ни мебели, ничего.
Голос ее звучит завораживающе:
– Тебе понравится эта кровать с балдахином, убранная покрывалами. И затейливый прикроватный столик, и твой собственный чайничек с еще горячим чаем. И когда бы ты его ни пила, он будет все таким же восхитительно ароматным и согревающим.
Никасия ставит на пол стакан с морской водой. Полагаю, это и есть чай. Если ее пить, организм быстро обезвоживается. Смертные могут несколько дней обходиться без пресной воды, но поскольку я дышала морской водой, то, может быть, мне уже грозит опасность.
– Ты знаешь, – говорит она, пока я восторгаюсь комнатой, обвожу ее благоговейным взглядом, чувствуя себя при этом полной дурой, – я не сумею причинить тебе большего вреда, чем ты сама себе.
Поворачиваюсь к ней и хмурю брови, чтобы выглядеть растерянной.
– Не обращай внимания, – говорит принцесса и уходит, предоставляя мне остаток вечера крутиться и ворочаться на жестком полу, пытаясь изобразить, будто я на вершине блаженства.
Глава 23
Просыпаюсь в страшных судорогах и с головной болью. На лбу каплями выступил пот, все тело непроизвольно содрогается от спазмов.
Большую часть года я ежедневно травила ядами свой организм. Кровь привыкла к дозам гораздо более серьезным, чем те, с которых я начинала. Тело пристрастилось к ядам и теперь требует того, что раньше отвергало. Я не могу обходиться без отравы.
Лежу на каменном полу и пытаюсь привести мысли в порядок. Стараюсь вспомнить, как много раз Мадок уходил на войну и рассказывал мне, что всегда терпел неудобства. Иногда спал на земле, положив голову на обрубок дерева или на собственную руку. Бывал ранен и все равно продолжал сражаться. И не пропал.
И я не собираюсь пропадать.
Твержу себе это, но особой уверенности уже нет.
Проходят дни, но никто не появляется.
Сдаюсь и начинаю пить морскую воду.
Пока лежу, то и дело думаю о Кардане. Размышляю, каково это – вырасти членом почитаемой королевской семьи, могущественным и нелюбимым. Вырасти на кошачьем молоке, в небрежении. Постоянно терпеть побои от брата, на которого ты так похож и который вроде бы должен о тебе заботиться.
Воображаю себе всех этих придворных, которые тебе кланяются, позволяют шлепать и шипеть на них. Но сколько бы ты их ни унижал, сколько бы ни вредил им, ты всегда знаешь, что они найдут кого-то более достойного любви, а тебя никто не сочтет достойным.
Я выросла среди Воздушного народа и никогда не могла понять, как они мыслят или что чувствуют. Очень похожи на смертных, хотя не желают в этом признаваться. И всякий раз, когда я позволяла себе забыть, что они не люди, тут же они что-нибудь вытворяли. Уже по одной этой причине глупо предполагать, что я постигла душу Кардана, раз знаю его историю. Но я думаю о нем.
И гадаю: а что бы произошло, если бы я сказала ему, что не выбросила его из головы?
Наконец они приходят за мной. Дают немного воды, немного еды. К тому времени я слишком слаба, чтобы волноваться, похожа ли я на зачарованную.
Рассказываю им, что помню, про кабинет военного планирования Мадока и его предположениях о намерениях Орлаг. Детально описываю убийство моих родителей. Вспоминаю про день рождения, клятву верности, объясняю, как лишилась пальца и как наврала про это.
Даже лгу им – по их же приказанию.
Потом приходится делать вид, что забыла – когда они велят забыть. Изображать из себя наевшуюся до отвала, когда мне говорят, что я сытно поела и напилась воображаемого вина, хотя все, что мне досталось, – это кубок с водой.
Позволяю бить себя по щекам.
Мне нельзя плакать.
Иногда, лежа на холодном каменном полу, спрашиваю себя: есть ли предел моему терпению, что еще я позволю им с собою сделать, найдется ли такое, чему я воспротивлюсь, даже если это обречет меня на смерть.
Если найдется, то я буду дурой.
Но если не найдется, то, может быть, я чудовище.
– Смертная девушка, – обращается ко мне Балекин как-то днем, когда мы с ним оказываемся наедине в покоях подводного дворца. Он не любит называть меня по имени – может, не хочет его запоминать, поскольку считает меня расходным материалом, как тех смертных девушек, что прошли через Холлоу-Холл.
Я ослабела от обезвоживания. Они постоянно забывают кормить и поить меня свежей водой, а когда я прошу, наколдовывают иллюзорную пищу. Я уже с трудом могу концентрироваться на чем-то.
Хотя мы с Балекином в коралловом зале одни, а плавучие патрули, как я машинально отмечаю, появляются лишь периодически, я не могу ни напасть на него, ни сбежать. У меня нет ни оружия, ни сил. Даже если бы я сумела убить Балекина, я не такая хорошая пловчиха, чтобы достичь поверхности прежде, чем меня поймают.
Все мои планы свелись к терпению и выживанию – час за часом, день за днем.
Допустим, зачаровать меня нельзя, но это не значит, что я не могу сломаться.
Никасия говорила, что у ее матери много дворцов в подводном мире, и этот, построенный в камнях Инсуила на морском дне у побережья, только один из них. Меня постоянно мучает мысль, что дом совсем рядом, – я на несколько лиг ниже.
По всему дворцу в воде висят клетки – некоторые пустые, но во многих содержатся смертные с посеревшей кожей; выглядят они как мертвые, но время от времени шевелятся. Утопленники, называют их иногда стражники, и я больше всего боюсь стать одной из них. Вспоминаю, как на коронации Дайна вывела из дома Балекина одну из его служанок, а она бросилась в море и, конечно, утонула. Теперь я почти уверена, что тогда не ошиблась.
– Расскажи мне, – говорит Балекин сегодня, – почему Кардан украл мою корону? Орлаг считает, что знает ответ, потому что она понимает только жажду власти, но она не понимает Кардана. Он никогда не годился для упорной работы. Конечно, ему нравилось очаровывать людей. Он любил причинять неприятности, но необходимость предпринять настоящее усилие повергала его в отчаяние. Никасия не хочет этого признать, но она тоже его не понимает. Кардан, которого она знает, мог манипулировать тобой, но не всем этим.
«Это проверка, – вяло думаю я. – Проверка, в ходе которой мне придется лгать, но, боюсь, способность улавливать смысл покинула меня».
– Я не оракул, – отвечаю ему, думая про Вал Морена и то прибежище, которое он находил в загадках.
– Попробуй, – говорит он. – Когда ты выставляла себя напоказ перед моей камерой в Башне забвения, ты предположила: все из-за того, что я воспитывал его твердой рукой. Но тебе лучше других известно, как ему не хватало дисциплины и как я старался его перевоспитать.
Должно быть, он напоминает о турнире, где мы с Карданом сражались, и о том, как он меня мучил. Я запуталась в воспоминаниях и вранье. И слишком истощена, чтобы выдумывать истории.
– Когда я познакомилась с ним, он пьяный въехал верхом на урок очень уважаемого преподавателя, пытался скормить меня никси и на кого-то набросился на пиру, – рассказываю я. – Не думаю, что его наказывали. Похоже, он всегда добивался своего.