Она идет со стороны моста по уставшей, пахавшей, как лошадь, принимая на свой асфальт фуры, «газели», самосвалы и орду легковушек, с семи до шести, рабочей Шоссейной. Плавно, не торопясь, наплевав на все вокруг. Просто движется себе вперед, к ежевечернему нарушению ПДД по проклинающей легковушки, тягачи, самосвалы и фуры улице. Автобусы здесь редки, и улица может их любить, кто знает?!
Она переходит через серый и уже дряхлый асфальт так же ровно. Ее пропустит даже женщина за рулем, самое нахальное и не уважающее женщин-пешеходов создание. Возможно, дорога переходится не менее божественно.
Она не красавица, не молода, не смахивает на Монику Беллуччи, чтобы ее пропускали не менее наглые и срать хотящие на всех пешеходов водители-мужики. Но сигарета дымится волшебным едва уловимым шлейфом, а балетно-гимнастическая «шишка» на голове напоминает про классную в школе. И любой автомобиль не свистит рассерженными тормозами.
Грустно лишь одно. Она может курить просто божественно, femme fatale of long-long-street, молчаливое синтоистское божество Товарной, дымящее своим Kiss-ом с ароматом зеленого пластикового яблока. Но Божество не может жить здесь. Просто не может. Это и грустно…
Дядюшка Тойво, просматривая такое вот кино, даже начинал порой грустить и подумывать вырезать глаз. Или выжечь.
Глава одиннадцатая. Разговор по душам и немного правды
Птах приходил в себя долго. Хаунд даже начал беспокоиться, поэтому Зуб, переживающий не меньше, решил прижечь рыжего угольком из почти остывшего очага.
– Сука! – зашипел Птах, встрепенувшись.
– Живой, йа… – Хаунд довольно кивнул. – Посадите его удобнее и примотайте к креслу. Руки, ноги, корпус… разговор будет сложным, натюрлих. А я…
Он повернулся к девкам, сидевшим, как было сказано, тихо и не рыпаясь.
– Идите сюда, шёйне фрёйляйн. – Хаунд сел на лавку, с любопытством разглядывая молодых женщин. – Одежонку снимите… у кого что осталось. Быстро. Эй, Зуб, ко мне!
– Чего я там не видел! – вспыхнул тот, тем самым сразу выдавая себя: понятно было, что если он и видел когда-то что-то, то явно немного.
– Думкопф… – протянул Хаунд. – Внимательно смотри, йа? Понимаешь?!
Пацаненок с багрово-красными щеками совсем растерялся от смущения.
– Куда ты смотришь, шайссе… – Хаунд рыкнул, поднял руку и влепил парнишке затрещину.
– Ай, бля! – вскрикнул тот.
– Зуб… Ты слушал, о чем мы говорили дома? Мотаешь своей тупой башкой, того и гляди оторвется, йа… только толку никакого. Понятно, куда ты пялишься, но смотреть надо на другое. Эй, повернулись все… О, гут. Вон та, с веснушками, видишь… Это что?
Зуб проследил траекторию и конечную точку выставленного пальца. Присмотрелся.
– Хвост?
Хаунд блеснул клыками.
– Рудимент, юноша. Так это называлось до войны… а сейчас, изволь видеть, просто мутация, йа? Фрёйляйн, вы же с Пятнашки?
Девушка с короткими рыжими волосами кивнула. Хаунд снова оскалился.
– Зуб, принеси их одежду и положи вот здесь, рядом со мной. И отойди. Так… красивые девы, подходим ко мне по очереди, шепчемся и потом, в зависимости от результата, одеваемся или… Или посмотрим. Рыжая, ком цу мир, шнеллер!
Веснушчатая, постукивая зубами, подошла, не смущаясь ни хвоста, ни своей наготы. Почему она стучала зубами? Потому как упавший в очаг повар и сорванная с вертела туша полностью погасили огонь. И стало холодновато. Вон, аж побелела рыженькая…
Шу-шу-шу… Хаунд шептал девушке на ухо, поглаживая ее по спине, по… ниже спины, по окрестностям спины… Она шептала что-то в ответ.
– Гут. – Мутант кивнул головой, тряхнув косичко-хвостом. – Одевайся. Та-а-а-к, теперь…
– Эй, паскуда!
Хаунд обернулся, глядя на восставшего к жизни Птаха, который сверкая глазами через корку крови на лице, шумно дышал, налившись ненавистью.
– Зуб, заткни ему пасть. Стащи с него сапог и сними его портянку. Только руки потом помой.
– Если там носок или чулок, тоже снимать?
– Леща?
– Да я так…
– Охренел совсем?! Ты, сука, себе приговор подписал! Я тебя гвоздями приколочу к этому самому столу и нарежу из тебя живого отбивных…
Зуб, верно проделав все манипуляции, вломил Птаху под дых и тут же воткнул ему в рот вязаный цветной носок. Потом добавил, для верности, пару оплеух.
– Не переусердствуй, юноша, – посоветовал Эдди. – Может задохнуться.
– Нос не сломан, – отрезал Зуб, – нормально все.
Гитарист вмешиваться не стал, лишь пожал плечами и вернулся к осмотру своего драгоценного инструмента.
Хаунд, поманив пальцем смуглую девицу, снова принялся за свое: шу-шу-шу, по теплому, гладкому, покрытому мурашками и…
– Гут! Следующая…
Следующая получила одобрительный шлепок по качнувшимся филеям, и взор Хаунда обратился на последнюю – тонкую блондинку, смотревшую зло и с вызовом.
– Так… ты, думаю, точно не с Пятнашки.
– Еще бы я была с той помойки! – Блондинка вздернула губу, блеснув поразительно целыми, белыми и ровными зубами. – Я человек, не то что эти шалавы!
– Это верно, йа… Ты точно не они. – Хаунд ухмыльнулся. – Ты же, если правильно помню, личная плотская любовь вон того наглого рыжего, что жрет шерсть с родным запахом из своих же сапог. Я тебя помню.
– И чо?
Хаунд пожал плечами.
– Да ничо, к слову пришлось, йа. Ком, ком, фрёйляйн!
Блондинка не сдвинулась с места.
– Храбрая… – уважительно протянул Хаунд. – Или дура, натюрлих. Зуб, свяжи ей руки. За спиной.
Девка, злобно поглядывая на молодого рейдера, все же не дергалась. Пока тот, сделав необходимое, не отошел немного, всего на пару шагов. Прикрыться пацан не успел. Тонкая блестящая коленка, по-кошачьи ловко и быстро, въехала ему прямо между ног. Зуб, охнув, согнулся, тут же заработав ногой в лицо. И…
Больше блондинка ничего не успела. Хаунд, оказавшись рядом в два прыжка, просто схватил ее за голову обеими ладонями и очень ласково свернул ей шею. Эдди, повернувшийся на хруст, икнул и… и, не успев отойти, начал блевать.
– Дура! – Зуб, охающий и вытирающий хлещущую из разбитого носа кровищу, сидел на полу и переводил дыхание. – На хера?
– Хайло на меня подними! – рявкнул Хаунд. – У-у-у, вундербар, как красиво. Глянь, Эдди… Эдди? Тебе точно надо показаться на Клинической хорошему врачу по требухе с потрохами. Чего ты блюешь постоянно, стоит тебе увидеть дерьмо какое-то? И чего не блевал, когда мы тут воевали?
– Я знаю?.. Ох… – протянул тот, стоя на карачках. – Она же женщина, Хаунд!
– Нам повезло, майн фрёйнд, что эта самая валькирия просто решила немного отомстить самому младшему из нас, йа… Будь у Зуба пистолет, она бы его забрала и начала палить.
– И ты б ей дал?!
Хаунд пожал плечами.
– Это же как русская рулетка, Эдди. Интересно, бодряще и с неизвестным исходом. Зуб, сядь на тот стул, сними с этой твари ремень и прикуси.
– Зачем?!
– У тебя твой назе… нос, под левым глазом. Надо выправить, йа. Ремень прикуси и смотри на меня. Шнеллер!
Парень, дрожа, выполнил приказ – зажал зубами тонкий ремешок и уставился на темно-волосатое лицо. Девки с Пятнашки, одевшись в бушлаты и куртки убитых, зачарованно наблюдали за шоу. Эдди, застонав, ушел в дальний проход.
Хаунд, критично осмотрев и прощупав объект операции, не обращая внимания на брызгавшие из глаз пациента слезы и его вой, недовольно поворчал, покачал ушастой головой и отправился следом за Эдди. Зуб, получив отсрочку, растекся по стулу.
– Надо вправлять, – поделилась смуглянка, – правда…
– А то совсем страшно, – вздохнула рыжая.
– И дышать никак не получится, – согласилась русая.
– Надо помочь мальчику, – проворковала темненькая, – и доктору. Подержать голову бедняге. Девочки, вы не против?
Те были не против. Зуб шумно сглотнул. Когда теплые мягкие женские руки легли сзади на его плечи, сглотнул еще раз. И засопел. Вышло потешно и страшно одновременно. Булькало и хлюпало внутри его собственной головы ужасно.
– О-о-о, фрёйляйн, вы решили мне помочь? – Хаунд, появившийся из самого нутра бункера, довольно кивнул. – Дас гут, йа. Рыжая, возьми бинты, они прокипяченные, сделай два тампона вот такой толщины, длиннее моего среднего пальца и чуть короче, чем… чем, йа. Смотри сюда, рейдер. Запоминай, пригодится. Вас?! А… Что, девочки?
Девочки смотрели на Зуба со странной смесью страха и нездорового удивления. На его голову. На так и не сбритый ало-черный ирокез.
– А-а-а… йа, фрёйляйн, наш юный друг самый настоящий рейдер, из Черных воронов, отважный и безжалостный бродяга, убийца и грабитель. Вы же любите таких, рихтиг?
– Я очень люблю, – пропела смуглянка на ухо Зубу, – особенно за храбрость.
– Дас гут, йа. – Хаунд подошел к погасшему очагу, ногой отодвинул подпаленного повара, присел на корточки. Кинул на едва тлеющие угли щепки для розжига, несколько раз, как-то особенно, дунул. Огонь появился сразу, жадно лизнул затравку, разгорелся, вцепился в предложенные тонкие чурочки.
– Знаешь, что такое дезинфекция, Зуб? – поинтересовался Хаунд. – На всякий случай поясню. Сейчас мне надо простерилизовать инструменты для операции. Какие, йа? Смотри.
Зуб глянул и задрожал сильнее. Хаунд притащил с собой две длинные и широкие плоские отвертки. Заметив дикий взгляд парня, направленный на начавший краснеть в пламени металл, мутант хохотнул.
– А как еще, йа, мне править твой клюв? Никак. Не бойся, дам им остыть.
Слово он сдержал – дал инструментам остыть, затем протер их и руки самогоном из найденной большой бутыли. Протянул Зубу, заставив хлебнуть пару-тройку раз прямо из горла. Пацан, закашлявшись, моментально осоловел и теперь только часто моргал, глядя на отвертки, медленно приближающиеся к его сломанной носовой перегородке.
– Потерпи, – промурлыкала смуглянка и провела тонким светло-коричневым языком по коже парня – от подбородка до уха, напоследок куснув. Так Зуб и пропустил момент, когда отвертки оказались внутри него. А потом…