– А?
– Плохо, говорю. Скажи, Бес, почему ты вдруг перестал быть уверенным в себе?
– Я?
– Ты. Не я же. Гут, не отвечай, могу сказать за тебя, ты ж не против?
Бес явно был не против. И даже вид сохранял относительно спокойный.
– Знаешь, майн фрейнд, что меня злит? Не отвечай, это риторический вопрос. Предваряя твое любопытство, отвечу, не строя умное лицо… Риторический вопрос не требует ответа и задается самому себе. Злит меня, Бес, простая вещь… Болтовня вокруг меня последние несколько дней. Слушаю, внимаю, проникаюсь, впитывая, и говорю-говорю-говорю, шайссе! Если бы кто наблюдал за мной, йа… подумал бы, что Хаунд – просто трепло, только и умеет, натюрлих, молоть языком. Ты считаешь меня треплом?
– Нет, Хаунд, я…
– Головка от сто двадцатой мины, йа. Я – простая личность, Бес, и мне нравятся самые обычные вещи. Спать, есть, пить, выпускать кишки подонкам, выбивать им их тупые мозги, ломать гребаные кости и заставлять выть от боли и понимания своей неправоты. Своей, заметь, неправоты. Но… плюсы надо искать во всем, майн фрейнд Бес, йа.
Хаунд достал йо-йо, начал крутить туда-сюда, поставив руку на стол. Глаза Беса следили за разноцветными кругляшами не отрываясь.
– Ты знаешь, Бес, зачем я приперся к вам. Карно знает, потому и подошел сам. Ты видел её?
– Кого?
– Ай-ай, майн фрейнд, нехорошо обманывать дядю Хаунда… Мою Девил. Ее украли, а перед тобой я так широко распахиваю душу по простой причине – иногда проще сказать правду, не пытаясь юлить. Раз уж вы тут все только и ждали меня, а так оно и есть, то Карно идет еще один плюс в копилку уважения. И нам с тобой точно не нужно сидеть и, натюрлих, точить лясы просто так. Как бы время не вышло в ближайшие минуты. Бес, хочешь, покажу, как могу сломать ножку стула, сжав в кулаке?
Тот помотал головой.
– Не стоит пытаться встать, дернуться или отодвинуться. Я могу, майн фрейнд, такое оценить как начало атаки. Обрати внимание, Бес, как спокойно и добродушно я разговариваю с тобой. Ты ее видел?
Бес мотнул головой, хотя тут же начал открывать рот.
– Хорошо, и не стоит меня переубеждать, майн фрейнд. Данке, сразу снялся один из вопросов. Теперь самый важный… готов?
Тот опять кивнул.
– Куда Гарпун ее повез? Ну, давай думай, думай, Бес! Шнеллер, шнеллер, скрипи мозгами, вспоминай, ну!
– Не знаю я!
– Кто знает?!
Бес покосился в сторону.
Когда находишься где-то в опасном месте, важно запоминать расположение стратегически важных мест: дверей, ведущих на свободу или наоборот, толщину и материал стен, если вдруг понадобится прятаться от стрельбы, и вообще – что да как расположено, йа.
Бес смотрел в сторону небольшой конуры, где Карно устроил собственный рабочий кабинет. И даже сделал большое окно, установив туда стальную плиту с амбразурами. Нормально так, если разбираться, рихтиг.
– Странно, если бы получилось иначе… – Хаунд ухмыльнулся. – Бес, почему вы не освободили ее?
– Ты дурак, Хаунд?
– Думкопф? Найн, майн фрейнд. Смотри, как бы идиотами не оказались вы сами.
– Ты дурак, Хаунд… а я-то думал… Кому нужна какая-то там баба, пусть и красивая? Была бы она еще адекватная, а так… с такой придурью, что даже не по себе становится. У нас дела делаются, Хаунд, а ты тут пришел и выкобениваешься… рыцарь, блин, благородный.
– Знаешь, Бес, почему хорошо иметь в наличии все зубы?
– Есть чем жевать?
– Это тоже. Но самое главное, майн фрейнд, наличие всех зубов – это в первую очередь наличие обеих челюстей. А это, йа, как ни крути, признак жизни.
– Ты к чему?
Хаунд сгреб собеседника за воротник, рванул к себе, впечатав лицом в стол. Хрустнули, ломаясь, нос и передние зубы. Бес булькнул, хрипнул, пытаясь закричать. Не успел.
Гость, встав, впечатал свою мощную ладонь в приоткрывшийся рот шестерки Карно. Бес вытаращил глаза, замычав. Вокруг, увидев это зрелище, заорали посетители, тоненько завизжала какая-то баба.
Хаунд, рыкнув, уперся свободной рукой в лоб Беса, напрягся, рванул второй рукой вниз и на себя. Тетка завизжала еще громче.
Бес снова ударился лбом об стол. Тело шестерки задергалось. Карно, выглянувший на крики из кабинета, вытаращил глаза. Нижняя челюсть Беса, разбрызгивая кровь и липко мотыляя связками, шлепнулась под ноги хозяину заведения.
– Хаунд… – Он, покраснев, хлопнул себя по боку, ища кобуру. – Стой на месте, сволочь! Взять его и ее тоже!
Вломившиеся внутрь помещения из коридора серьезные парни, запнувшись, зашарили глазами, затем, как собаки на инстинктах, двое рванули к серокожему мутанту, двое – к пианистке. Только та не собиралась ждать своей участи: она, бойко простучав каблуками сапожек по ближайшей накрытой поляне, ловко спрыгнула, оказавшись прямо за Карно. И…
Выдернула его ТТ и приставила ствол к голове бывшего борца.
– Стоять!
Хаунд, уставившись на нее и двух замерших ребятишек с обрезами, ухмыльнулся.
– А она красотка, Карно.
– Да пошел ты.
– Пасть закрой, – спокойно посоветовала заложнику Куколка. – Сейчас ножками будем двигать и уходить отсюда. Скажи своим дебилам, что нам с тобой ОЗК нужны и прочая хрень. И не забудь от щедрот своих, отец всеблагой, выдать мне автомат и пару магазинов к нему.
– На ремни порежу.
– Пасть, говорю, захлопни, козел старый. Могу ведь и не сдержаться.
– Сука.
– Еще какая. Злая и опасная сука. Двигай давай, дядя, прямо вон туда, к ушастому. Знаю я, где у тебя отнорок, сам показал. Туда и пойдем.
«Ушастый», крутя в скользких от крови пальцах шнурок йо-йо, снова ухмыльнулся.
– Отнорок, красотка, это хорошо. Провожатый не нужен?
– Сама справлюсь.
Хаунд пожал плечами.
– Там опасно, а станет еще опаснее. На своих двоих не доберешься… куда там тебе нужно?
– Не твое дело, нелюдь.
– Как скажешь.
– В сторону!
Мутант, глядя в холодные глаза Карно, кивнул. Но не отошел.
– Ты, может, еще подумаешь, фрейляйн?
– Ты…
Закончить Куколка не смогла.
Йо-йо – штука не самая сложная. И не особо опасная… для обычных людей. Но игрушка эта, с подшипниками внутри, двумя кругами из алюминия, работающая по принципу гироскопа, превращалась в руке мутанта в настоящее оружие.
Куколка на своих выпендрежных сапожках с каблуками возвышалась над Карно, как вышка телецентра над округой. Это и показалось Хаунду удобным для совершения задуманного.
Раскрученная йо-йо ударила не в лицо девицы, прикрытое головой Карно, а в ключицу, податливо треснувшую с мягким хрустом. Куколка ахнула, разжимая от боли пальцы… дальше Карно все сделал сам. Захват, смещение, бросок, ТТ – ногой в сторону, удар в лицо, еще удар, еще…
– Убьешь ведь, майн фрейнд… – протянул Хаунд. – Йа, забьешь ее, как кролика.
Тот, оглянувшись, ощерился, блеснув багровым потным лицом.
Хаунд, не целясь, пнул пистолет, крутанувшийся к хозяину. Карно, глядя на это, замер.
– И?..
– Что и? Я тебе жизнь спас вообще-то, все видели, йа.
– Сука…
– Э-э-э… так-то, натюрлих, я кобель. Да еще какой. Но смысл верный.
Повернуть оружие против спасшего тебе жизнь… Тем более что все это видели…
– Чего надо, как говорится?
Хаунд, показав клыки, мерзко улыбнулся.
– Давай на ушко скажу… гут?
Карно, мотнув головой в сторону захлебывающейся кровью Куколки, встал.
– А если она с Прогресса, Хаунд? Ты же с ними точно путаешься, как говорится…
– И? Все видели, я предлагал этой думкопф помощь, а она отправила меня, натюрлих, в дальнее путешествие, йа. Да и какой Прогресс, о чем ты? И, майн фрейнд, кроме пошептаться, мне бы еще кое-чего.
– Что?!
– Прицеп автомобильный. Знаю, есть такой у тебя. И в него – две бочки соляры. Точно так, майн фрейнд. И пошептаться.
Город у реки (Memoriam)
Как-то, в самом начале, дядюшка Тойво взял хороший заказ. На банду странноватых ребят, повадившихся грабить караванщиков, идущих от складов у железки к метро. Почему странных?
Дядюшка Тойво, занявшись делом, долго рассматривал все имеющиеся следы, ведущие куда-то за рельсы. Тогда ему приходилось носить противогаз и жалеть, что нельзя втянуть носом воздух, понять, чем пахнет дичь на двух ногах. Сам он, с ног до головы в резине, изучал простые следы от обычной обуви и не мог в толк взять, почему эти странные люди не носят чулки ОЗК.
Тогда осознать и принять простую вещь, так спокойно сделавшую его не человеком, дядюшка Тойво не мог. Но мог и умел он многое другое: финны – охотники хорошие и след возьмут всегда и везде, если тот есть. А эти люди даже не прятались, почему-то уверенные в собственной безнаказанности.
Тойво, тогда молодой и немного горячий, что не совсем характерно для финнов (сказывалась, наверное, шведская кровь), пошел по следу сразу. Карабин, пуукко, запас патронов, три новых фильтра, фляга воды и сушеное мясо. Что или кто мог бы его остановить?
От стаи гнилопсов дядюшка Тойво смог оторваться, только добравшись до разбитого товарняка на путях. Под резиной по телу стекал липкий пот, хлюпая уже даже в сапогах. Псы гнались следом, отставая метров на пятьдесят. Он успел, добежал до накренившегося вагона, ухватился за сцепку, подтянулся, втаскивая себя вверх с насыпи. Клыки рванули воздух, но не зацепили.
Он шел по крышам до локомотива, стараясь не упасть. И только на середине пути, осознав, что не слышит привычного треска, понял – потерял счетчик. Сколько ядовитой дряни проникло тогда внутрь, отравляя тело и меняя его почти незаметно? Наверное, именно тогда Тойво и начал меняться.
По следу… по следу Тойво пошел после решения проблемы. Он не хотел стрелять, не хотел привлекать внимания, но псы шныряли внизу, поднимали свои мертво-разлагающиеся морды, выли и пускали слюну. Пришлось сжигать патроны, целых десять штук надежных, привезенных из дома патронов. «Манлихер», привычно ударяя в плечо, не подкачал, уничтожив всю стаю.
Дядюшка Тойво не ошибся. Его ждали – пальба никого не оставит равнодушным. Особенно, когда живешь разбоем.