Дух войны, витающий повсюду в воздухе, здесь не ощущался. Абсолютно. Метрошники жили себе, стараясь заполнить серые будни не менее серыми делами.
Мало кто думал о таком и тогда, пару десятков лет назад. Война? Я вас умоляю, о чем вы… Жить в метро?! Чо за бред вы тут несете… Мне убирать свиное дерьмо, копошиться в грибницах, посадках лука и топинамбура, мне?! Я же… Я… Твою…
А сейчас, на платформе, всем было без разницы – кем являлась во-о-он та личность. Наплевать. Менеджер среднего звена, бухгалтер, кадровик, секретарь, инженер по надсмотру за исполнением требований внутреннего трудового распорядка, инженер по технике безопасности, кассир, продавец, мясник… извините, прям мясник? И ножи точите и туши разделываете? Вы нам нужны, извольте отправиться на Клиническую и поучиться на медбрата с возможностью в дальнейшем помощи хирургам-недоучкам, а то они порой, когда старшие умелые товарищи заняты, не могут соединительную ткань от мускула отделить, если необходимо… ну, если впрямь необходимо… почему в моргах не пропадали, помогая прозекторам? Да кто их знает-то, так вот как-то вышло…
Беда сразу делит человеков на людей и людишек. Не умеешь особо ничего делать руками, но есть характер и воля? Найдешь, чем заняться. Сидела на попе ровно, перебирая бумажки, но дачу любила? Фермы и оранжереи созданы для тебя… что значит, не хочу?
А чего это вы делаете с шаровым краном и запоркой? Мастерите водоотвод, чтобы дети могли хотя бы руки мыть? Хм… а не желаете поучаствовать в жизни общины? Ну, да, первое время дневать и ночевать будем в коммуникациях, туда-сюда, проверки, наладки… да, конечно, за семью не переживайте, нет-нет… так, поставьте… вон ту женщину и мальчика?.. вон ту женщину и мальчика на довольствие патруля… не орите, гражданка… чем заниматься?.. Вы что умеете? Воспитатель? Очень хорошо, вот прямо сейчас и соберем детей, чтобы они под вашим чутким руководством вели себя подобающе. А родителей? Ну, как куда? Вот вам кирка, две лопаты и лом, извольте идти вон с тем хмурым гражданином, вооруженным АК, и рыть в указанном месте канаву нужной глубины. Зачем? За надом.
Хаунд иногда даже восхищался современной администрацией, особенно если та не перебарщивала с желанием из руководителей добраться в цари. Ну, или царицы, тут уж как выходило, йа.
Люди, к сожалению, порой не готовы ко многому, а уж к сложностям, терпению и жертвенности – так особенно. И, даже пройдя через лишения и беды, мигом забывают о прошлом, глядя на других бедолаг, как на скот, рабочие руки или просто как на говно. Но это лучше, чем если на кого-то смотрят как на полуфабрикат, состоящий из антрекотов, филеек, рулек и прочей мясной нарезки.
Спортивная, выживающая давно и привычно, в этот серый, совершенно не похожий на майский, день, жила своей обычной жизнь.
Дети, выполнив задания с уроками, уже носились взад-вперед, мешая и толкаясь.
Наказанные граждане, звякая позорными цепями, идущими от ошейников к поясам, мели, чистили, мыли и таскали что-то там. Хаунд, по опыту и никак не желавшей подчиняться памяти, прекрасно понимал – «что-то там» всегда найдется, было бы кого припахать.
У многих шалашей, палаток и картонных домишек вовсю пыхтели дымками жаровни. Несколько бродяг, без роду и племени, пригретых станцией, сидели у лестницы, тоскливо косясь на шипящее и булькающее под руками хозяек. Смотрели и пускали самую настоящую голодную слюну.
В закрытом тоннеле грохотали ремонтники. Откуда-то сверху доносился стук, явственно говоривший о заботе Клопа о населении. Чем там могли стучать? Да только вентиляцией, не иначе.
Вдалеке, у закрытого вестибюля, в своих палатках собирались аристократы, и даже отсюда было хорошо слышно недовольное скрипение Марьпалны.
А по путям особо провинившиеся катили большущую ванну на колесиках, прикрытую сверху туго натянутым брезентом. И как бы ни торопились товарищи-ассенизаторы, запах от них, ставших на неделю золотарями, выгребавшими общественные сортиры, шел тот еще…
Хотя даже это не мешало хозяйкам мешать и переворачивать свое варево-жарево, бродягам пускать слюну, а тем, кто был богат на монету, закрывать за собой клапан палатки «Ни рыба ни мясо…». И Хаунду следовало идти туда же. Только вот постоянное желание полюбоваться броуновским движением станции удерживало.
Терять время, конечно, не стоило, но и торопиться было опасно. Само место, где его женщину будут завтра передавать каким-то ушлепкам, было опасно: много открытого пространства, засядь хороший стрелок где подальше – и все может провалиться. По-настоящему толковых стрелков в городе было не так много, и Хаунд знал о каждом. Только легче не становилось от такого понимания, йа.
Но беспокоило его и кое-что другое. Вернее, кое-кто, натюрлих. Кто-то, кому мутант хотел выдрать язык прямо руками. Чиф.
Внутри «Ни рыбы…» воздух пропитался парами спиртного, запахами пота, табака и засохшей крови, исходившими от братии, густо сидевшей за столами. Хотя слово «густо» сейчас казалось почти кощунственным – сталкеров-то было тут не так много. Оно и верно, рихтиг, война на носу, нечего им прохлаждаться.
Лукьян оказался рядом не сразу – ходил, разговаривал, балагурил, подсаживался ко всем. Опасался, сразу видно было, и опасался все же своих – что могут сдать, йа… Люди-люди…
– Здравствуй, Хаунд.
– Гутен таг. – Мутанту пришлось отвлечься от заказанной маринованной крысы.
– Рад, что сдержал слово. – Клюв Лукьяна трогательно качнулся вслед полуулыбке.
Хаунд не ответил.
– Вышло?
Он кивнул и вопросительно поднял бровь.
– Что я тебе должен?
Хаунд, разорвав пополам крысу, чуть помолчал, потом выдал:
– РПГ и три заряда. Желательно хотя бы один кумулятивный. Если не все, йа.
– Что получу взамен?
– Тебя встретят, если понадобится, отвезут, оставят. Думаю, натюрлих, ехать тебе надо одному и сейчас. Без семьи. Разговор может сложиться.
Лукьян кивнул, уставился на Хаунда. Выдержал паузу, переварив информацию, и встал.
– В вестибюле встречу тебя сам. И сам все передам.
Так и вышло.
Вьюк с зарядами и сам РПГ в чехле приятно оттянули плечо. Хаунд зауважал Лукьяна еще больше.
– На Победе найдешь ребят с Прогресса. А там тебя ждет Савва – высокий, плотный, волосы светлые. Он все решит на месте.
Лукьян кивнул и незаметно растворился в тени небольшого прохода, спрятанного за совсем уж крохотной дверкой.
– Обалдеть… – протянул Кулибин, рассматривая бережно уложенные Хаундом смертоносные штуки. – Хаунд, мы собираемся воевать с танками?!
– Против «медведя» ни с чем другим особо не попрешь. И даже если ему пару колес пробить, на остальных выкатится. А у Чифа – «медведь»… То еще животное, – высказался Зуб.
– У него КрАЗ, натюрлих, – поделился Хаунд, – здоровенный, бронированный и даже отчасти блиндированный КрАЗ-лаптежник.
Кулибин присвистнул и сказал:
– И где же, юный бандерлог, они умудряются заправлять эту махину, жрущую бензин, как ты сейчас собственные сопли?
– Чо? Я не…
Зуба перебила прилетевшая от калеки затрещина.
– Ай! – вскрикнул мальчишка.
– Не перечь старшим, сколько раз говорить?! – Кулибин потряс ладонью. – Ходишь, шмурыгаешь своим хоботом и глотаешь, когда никто не видит… Тоже мне, взрослый суровый рейдер, опасный, как, как… как… Да ну тебя, юноша, достал ты меня, прости Господи.
– Топливо идет с Кинеля. – Хаунд кивнул своим мыслям. – Вороны вместе с Братьями взяли остатки железнодорожного музея в Зубчаге, а железо оттуда кинельским сильно нужно. Вот и торгуют, все нарываются на неприятности. Раньше так нагло «медведи» по городу не гоняли, а сейчас – точно поедет, йа. Против него кумулятивный – просто зер гут, камрад.
– Ну да… – Кулибин крякнул. – Кто фигачить-то с этой шайтан-трубы станет?
– Зуб.
– Я?!
– А кто, я, что ли? – Кулибин вздохнул.
– Хватит. – Хаунд зыркнул гневно на обоих. – Нашел время лаяться, механик-водитель… Поехали отсюда, пора двигать в Город.
– Город? – Кулибин вдруг заерзал на сиденье. – Город?!
– Карно сказал, что Гарпун попросил навесить на «волка» отвал, чтобы добраться до точки. Щепетильная сволочь, йа… и не сказал вроде ничего прямо, и должен мне не остался. Где нужен отвал для «волка»-внедорожника?
Где, где… в Городе. Там Волна прошлась так, что до сих пор ходить по улицам проблематично: куски кровель, выбитые рамы, поваленные мумии-деревья, прогнившие остовы автомобилей, рассыпавшиеся шлакоблоки старых домов, мусор с реки… Там отвал нужен был машинам даже с высокой посадкой, на базах джипов.
– И где там искать, не подскажешь, а?
Хаунд кивнул.
– За Девил, скорее всего, придет не лодка. За ней прилетят, на аэростате. А где такому пузану лучше приземлиться, чтобы выгрузить пять-шесть бочек горючки, закачанной в подземных хранилищах Курумоча?
– От ведь, пес, а… – протянул Кулибин. – Бассейн?
– Найн… – Хаунд усмехнулся. – Площадь Славы.
– Не Куйбышева?
– Там Город, йа… опасно. А до площади Славы просто так не доберутся. Самарская забита обломками, а Молодогвардейская… одну улицу они удержат, йа. Так что нам, полагаю, куда-то в район Пироговки надо двигать. Там пересидим, а утром и выкатимся, натюрлих.
– Пироговка?! – Зуб шмыгнул. – Ты правда хочешь идти туда?!
– А что, юноша, страшно? – усмехнулся Кулибин.
Парень побагровел, сопя и сочно булькая носопыркой. В Пироговку ему не хотелось совершенно. Слухи про нее, обвалившуюся и продуваемую насквозь, ходили разные. Только хороших среди них не было. Совсем.
– Не дрейфь, и не в таких местах бывали, да, Хаунд?
– Йа. – Мутант зевнул. – Оттуда и прогуляться можно, присмотреться, найти что-то полезное. Рихтиг, хорошее место.
– Да ну вас… – Зуб помотал головой. – В Пироговку, по собственной воле?
– Еще раз говорю, дикое ты создание, – ласково пропел Кулибин, – хватит ныть, все будет отлично.
Первый след от отвала заметил Зуб. Остановился в самом начале Полевого спуска, почти впритык к тротуару и ограде ТТУ.