[903]. Оказалось, что более 60 % возникающих инфекционных заболеваний вызваны зоонозными патогенами, 70 % которых приходят не от домашних, а от диких животных, — и это указывает, что контакты человека с дикой природой возросли, поскольку люди заселяют малоплодородные земли, а в Восточной Азии продолжают работать «рынки дичи», где зверей продают живьем[904]. В-третьих, из-за непрестанного и стремительного возрастания международных авиаперевозок растет и риск заражения, равный любым параллельным достижениям в медицинской науке, а возможно, даже и превышающий их[905]. По словам вирусолога Стивена Морса, человечество изменило правила «вирусного трафика». Как выразился Джошуа Ледерберг, из-за этого наш вид становится, «по сути, более уязвимым, чем раньше»[906]. И, в-четвертых, изменение климата создает новые охотничьи угодья для болезней, особенно малярии и диарейных инфекций, прежде встречавшихся лишь в тропиках[907].
Было легко предсказать пандемию, когда пандемии шли одна за другой. О коронавирусах прекрасно знали и до 2003 года — разве что полагали, что они не особо опасны. HKU1, NL63, OC43 и 229E ассоциировались с легкими симптомами. Потом, в конце 2002 года, с продуктового рынка в Шэньчжэне явился SARS (SARS-CoV)[908]. Да, никакой пандемии атипичной пневмонии не произошло. В целом было зарегистрировано всего 8098 случаев заболевания и 774 случая смерти. Но атипичная пневмония выявила шесть тревожащих фактов. Во-первых, новый коронавирус был смертельным: коэффициент летальности среди подтвержденных случаев (CFR) приближался к 10 %. Во-вторых, этот вирус был особенно опасен для пожилых: у пациентов старше 64 лет CFR составил 52 %[909]. (Поскольку бессимптомных больных, по всей видимости, не было, коэффициент летальности среди подтвержденных случаев для атипичной пневмонии был, по сути, таким же, как и коэффициент летальности в целом.) В-третьих, большинство заражений имело место в больницах, и это наводит на мысль, что даже малая небрежность в лечении могла бы привести к распространению болезни. В-четвертых, у коронавируса, вызывавшего атипичную пневмонию, был низкий коэффициент дисперсии — даже меньше, чем у ВИЧ, — а значит, большую долю случаев инфицирования можно было проследить до нескольких суперраспространителей. Некий врач из южнокитайской провинции Гуандун, остановившийся в гонконгском отеле «Метрополь» 21 февраля 2003 года, прямо или косвенно заразил половину всех зарегистрированных больных. В Сингапуре не менее 144 из 206 пациентов с диагнозом «атипичная пневмония» (70 %) были связаны с цепочкой из пяти человек, в которую входили четыре суперраспространителя[910]. В одной важной статье, опубликованной в журнале Nature, Джейми Ллойд-Смит и его соавторы объяснили, почему это так важно. Вирусы с низким коэффициентом дисперсии (k), подобные SARS-CoV — иными словами, такие, большая часть передач которого происходит от малого числа людей, — по всей вероятности, вызывают меньше вспышек, чем вирусы с более высоким k, но эти вспышки намного мощнее и похожи на взрыв. У атипичной пневмонии коэффициент дисперсии составлял 0,16 (для сравнения, у «испанки» 1918 года — 1,0). Из-за этого эпидемия атипичной пневмонии менее вероятна, чем эпидемия гриппа, но она способна к взрывному росту при наличии достаточного числа суперраспространителей[911]. Это означает, что эпидемиологические модели, предполагающие однородное население и единое репродуктивное число (R0), скорее всего, неправильно определяют траекторию пандемии коронавируса.
В-пятых, весьма встревожила реакция международного сообщества на вспышку заболевания[912]. Всемирная организация здравоохранения с кризисом совладала — ею железной рукой правила Гру Харлем Брунтланн, бывшая премьер-министр Норвегии. Глобальная сеть оповещения о вспышках заболеваний и ответных действий (GOARN) Майкла Райана забила тревогу поразительно быстро, и Брунтланн одобрила раннее глобальное оповещение. Немецкий вирусолог Клаус Штёр прекрасно справлялся с координированием международных разработок, не позволяя проявиться той мелкой конкуренции, которая когда-то так мешала исследованиям ВИЧ. Возможно, ВОЗ допустила лишь одну-единственную ошибку: назвала новый вирус SARS (severe acute respiratory syndrome[913]) и упустила из виду, что эта аббревиатура всего на одну букву отличается от SAR, — так обозначен официальный статус Гонконга как специального административного района КНР[914]. Впрочем, реальная проблема состояла в том, что ВОЗ с огромным трудом получала оперативные и правдивые сводки из Пекина. 9 апреля 2003 года Брунтланн заявила прессе: «…лучше бы китайское правительство было более откровенным на первых этапах, с ноября по март». Это дало желаемый эффект — китайские власти сняли Чжана Вэнькана с поста министра здравоохранения и пошли на гораздо более активное сотрудничество, что позволило западным и китайским исследователям проследить вирус до источника — одного из видов подковоносой летучей мыши[915]. И, наконец, в-шестых, вспышка атипичной пневмонии нанесла пострадавшим странам немалый экономический ущерб[916]. В Восточной Азии он составил от 20 до 60 миллиардов долларов, поскольку страх перед заражением резко снизил число иностранцев и розничных продаж. В одном исследовании, проведенном в 2005 году, был сделан вывод: если столь малая вспышка способна нанести такой урон, то пандемия, затрагивающая 25 % населения мира, может привести к убыткам до 30 % мирового ВВП[917].
Угроза, которую таят новые коронавирусы, была четко обозначена в 2012 году, когда в Саудовской Аравии, Иордании и Южной Корее появился ближневосточный респираторный синдром (MERS). Вирус снова оказался зоонозным — на сей раз его источником стали верблюды-дромадеры. И вспышку снова удалось обуздать: на 27 стран — 2494 случая и 858 смертей. И летальность среди подтвержденных случаев снова была высокой: около 34 %. И заражались по большей части снова в больницах. И коэффициент дисперсии снова был низким — около 0,25. В Южной Корее 166 случаев (из 186) не привели к передаче болезни другим, но пять суперраспространителей были в ответе за 154 случая, когда заражение происходило. Нулевой пациент (индексный случай) передал вирус MERS двадцати восьми людям, трое из которых сами стали суперраспространителями и заразили, соответственно, первый — восемьдесят четыре человека, второй — троих, третий — семерых[918].
И SARS, и MERS оказались смертоносными. Кроме того, их было легко обнаружить. У SARS инкубационный период составлял от двух до семи дней, а интервал от появления симптомов до максимальной заразности — от пяти до семи[919]. Именно поэтому вспышки и получилось удержать под контролем. То же справедливо и для совершенно иной болезни, приковавшей внимание мира в 2014 году. Мы говорим об Эболе — одной из группы вирусных геморрагических лихорадок (среди других — марбургская геморрагическая лихорадка, лихорадка Ласса и хантавирус), которые издавна грозили обитателям Западной Африки. Вирус Эбола приводит к разрыву мелких кровеносных сосудов по всему телу, отчего начинается внутреннее кровотечение в плевральной полости, вокруг легких, и в перикардиальной полости, вокруг сердца, а также наружное кровотечение из отверстий тела и из кожи. Потеря крови влечет за собой кому и смерть; жертвы как будто «растворяются в своих постелях»[920]. Для всех таких вирусов требуется животное-резервуар. Они настолько смертоносны, что в человеческих популяциях просто вымирают, — скажем, у лихорадки Эбола коэффициент летальности при заражении составляет от 80 до 90 %. Из-за того, что в местных культурах принято употреблять в пищу мясо диких зверей и омывать тела во время погребальных ритуалов, вспышки заболеваний — совершенно обычное явление. По данным Всемирной организации здравоохранения, с 1976 по 2012 год зафиксировано 24 вспышки лихорадки Эболы, 2387 случаев заражения и 1590 смертей. Самая масштабная из тех, что случились в наши дни, началась в отдаленной гвинейской деревне Мелианду в декабре 2013 года, после того как малыш Эмиль Уамуно поиграл с летучими мышами, которых местные называют лолибело (вероятно, это были ангольские складчатогубы) — и стал первым заболевшим. Эмиль умер 26 декабря, его бабушка — через два дня. Болезнь стремительно распространилась из их деревни на север Либерии (в город Фойю) и в Конакри, столицу Гвинеи. Почему ВОЗ, сумевшая столь эффективно справиться с атипичной пневмонией, так плохо проявила себя в кризис 2014 года — по-прежнему загадка.
Отчасти причина была в том, что после финансового кризиса 2008–2009 годов был урезан бюджет, в результате чего сократили 130 сотрудников GOARN. Но не обошлось и без грубых ошибок в оценках[921]. 23 марта пресс-секретарь ВОЗ Грегори Хартл написал в Twitter: «Ни в одной из вспышек Эболы число случаев не превышало пары сотен». Два дня спустя он настаивал на том, что «Эбола всегда оставалась локальным явлением»[922]