Через двадцать минут она ворвалась в холл больницы. В комнате ожидания отделения экстренной медицинской помощи не было ни души. Она нажала звонок возле закрытой двери с матовым стеклом. Прошла пара минут, прежде чем кто-то удосужился открыть дверь.
– У вас моя дочь! – выкрикнула она. – Мне надо к ней. Немедленно. Она упала с пони и…
– Как ваша фамилия? – Парень с угреватым лицом, в голубом облачении больничного врача, привыкший к общению с взволнованными родственниками, не был удивлен и сохранял полное спокойствие.
– Финкбайнер. Где моя дочь? – Эмма попыталась посмотреть через его плечо, но увидела только пустой коридор.
– Пойдемте со мной, – сказал он, и она последовала за ним с колотящимся сердцем в одну из комнат для обследования.
Луиза лежала на кушетке, маленькая и бледная, с большим белым пластырем на лбу, на левую ручку была наложена шина. Эмма чуть было не разрыдалась от облегчения, когда увидела своего ребенка живым.
– Мама! – прошептала девочка и бессильно подняла руку. При этой картине у Эммы сердце облилось кровью.
– Ах, моя дорогая! – Она не видела ни Флориана, который стоял поблизости с побитым видом, ни врача. Эмма обняла Луизу и погладила ее по щеке. Она была такой нежной, ее кожа такой прозрачной, что видны были вены. Как мог только Флориан подвергнуть опасности это хрупкое создание?
– Ты не сердись на папу, – сказала Луиза тихо. – Это я упросила его покататься.
Где-то в глубине сердца у нее вспыхнула злобная ревность. Невероятно, как Флориан манипулирует ребенком.
– Фрау Финкбайнер?
– Что с моей дочерью? – Эмма посмотрела в лицо врача. – Она что-нибудь сломала?
– Да, левую руку. К сожалению, перелом со смещением, поэтому мы должны ее прооперировать. Сотрясение мозга пройдет через пару дней, – ответила врач, жилистая особа с коротко постриженными рыжеватыми волосами и светлыми зоркими глазами. – Кроме того…
Она сделала паузу.
– Что такое? – спросила Эмма нервно. – Еще какие-нибудь проблемы?
– Я должна с вами обоими поговорить. Сестра Ясмина пока останется с Луизой. Пожалуйста, пойдемте со мной.
Эмма никак не хотела оставлять свою дочку одну в большом стерильном помещении для обследований, но отправилась вместе с врачом и Флорианом в соседний кабинет. Врач села за письменный стол и указала обоим на стулья. Эмма ощутила неловкость, сев рядом со своим мужем и усиленно стараясь не касаться его.
– Мне несколько неприятно это вам говорить, но… – Врач посмотрела сначала на Флориана, потом на Эмму. – У вашей дочери есть повреждения, которые вызывают подозрения на то, что она могла быть… изнасилована.
– Что вы сказали? – воскликнули Эмма и Флориан одновременно.
– У нее ушибы и гематомы на внутренней стороне бедра и повреждения вагины.
Какое-то время в комнате воцарилась мертвая тишина. Эмму от ужаса словно парализовало. Луиза изнасилована?
– Мне кажется, вы потеряли рассудок! – Флориан вскочил с места. Его лицо то краснело, то бледнело. – Моя дочь упала с пони и, вероятно, при этом получила различные повреждения! Я сам врач и знаю, что такие травмы могут возникнуть в результате падения.
– Успокойтесь, пожалуйста, – сказала врач.
– Я думаю не о том, чтобы мне успокоиться! – кричал в ярости Флориан. – То, что вы сказали, – это неслыханное обвинение! По-вашему я должен терпеть это?!
Врач подняла брови и откинулась назад.
– Это только подозрение, – ответила она спокойно. – Ситуация очень щекотливая. Конечно, эти повреждения могли быть вызваны и другими причинами, но они очень типичны для сексуального насилия и получены не только что. Может быть, вам стоит спокойно подумать и поразмышлять, не изменилась ли ваша дочь в последнее время, не бросалось ли вам в глаза что-то в ее поведении, чего вы раньше в ней не замечали. Не стала ли она более замкнутой или, наоборот, более агрессивной?
Эмма невольно вспомнила о разрезанном плюшевом волке и об ужасной выходке Луизы недавно в саду свекра и свекрови. Ей стало очень холодно, и внутри что-то затрепетало. Когда она рассказывала Флориану о странном поведении Луизы, он отводил ее беспокойство объяснением, что это нормальная фаза развития. Было ли это так на самом деле? Ее инстинкт тогда подсказывал ей, что с ребенком что-то не так. Боже мой! Ее руки вцепились в подлокотники стула. Она не решалась додумать до конца чудовищную мысль, которая пронеслась у нее в голове, но от нее было невозможно избавиться. А что, если Флориан изнасиловал свою собственную дочь, которая его безумно любила и ему доверяла? А если она сама открыла своему мужу дорогу к этому преступлению, выставив его из дома? Сплошь и рядом можно услышать или прочитать в прессе о зверствах, которые происходят за закрытыми дверями квартир, об отцах, которые насилуют своих дочерей, приказывая им держать язык за зубами, некоторые из них даже беременеют. Эмма никогда не могла поверить, что жены и матери ничего об этом не знали, но, оказывается, такое все же возможно!
Она не могла поднять глаза на мужчину, ребенка которого носила под своим сердцем. Отец Луизы. Неожиданно он стал для нее настолько чужим, что у нее возникло ощущение, будто она его никогда раньше не видела.
Пия опустила крышку унитаза и села на нее. Клочком туалетной бумаги она вытерла со лба холодный пот и заставила себя дышать спокойно и равномерно. Она из последних сил добралась из реанимационной палаты Ханны Херцманн до дамского туалета, где ее вывернуло наизнанку так, что, казалось, душа расстается с телом. В прошлом году с ней впервые случилось нечто подобное во время вскрытия трупа жертвы убийства, и свидетелем этого был только Хеннинг, поэтому дальше информация не просочилась. С тех пор это повторялось постоянно – при виде жертвы насилия у нее возникало нарушение кровообращения, ее начинало мутить, и она была вынуждена капитулировать.
Пия подошла к раковине и посмотрела в зеркало, из которого на нее глянул бледный призрак с темными кругами под глазами. Она сама не могла понять, почему после двадцати лет работы в полиции у нее вдруг появилась такая странная реакция. До сих пор она ни с кем об этом не говорила – ни с Кристофом, ни тем более с кем-нибудь из коллег, так как ей не хотелось, чтобы шеф направила ее в психологическую службу и, возможно, перевела бы на кабинетную работу. Конечно, она могла бы избегать ситуаций, подобных этой, находить какие-то отговорки и отправлять вместо себя своих коллег, но она этого не делала совершенно осознанно. Если она поддастся этой слабости, то на ее профессии вскоре можно будет поставить крест.
Через четверть часа она вышла из туалета, спустилась на лифте на первый этаж и направилась к своему автомобилю. Боденштайн несколько раз звонил ей на мобильный телефон. Она ему перезвонила, но он не ответил.
Когда она приехала в комиссариат, то все еще была под впечатлением своего визита к Ханне Херцманн. Это были две совершенно разные вещи – прочитать о результатах жесточайшего насилия в сухом судебно-медицинском протоколе и увидеть все это собственными глазами. Женщина не была похожа на себя, ее лицо было страшно обезображено кровоподтеками, все тело усеяно ушибами, ссадинами и синяками. Пия содрогнулась, вспомнив безразличный, потухший взгляд Ханны Херцманн, который на пару секунд встретился с ее взглядом. Потом она закрыла глаза.
Пия из собственного опыта знала, что такое почувствовать себя замаранной и опозоренной. Летом после окончания школы на отдыхе она познакомилась с мужчиной, который не пожелал, чтобы их отношения ограничились лишь курортным флиртом. Он последовал за ней во Франкфурт, стал ее преследовать и в конце концов напал на нее в ее квартире и изнасиловал. Пия скрыла это событие даже от своего бывшего мужа и попыталась вырвать его из своей жизни и забыть, но ей это не удалось. Ни одна женщина, которой пришлось однажды столкнуться с тем, что она физически не могла противостоять яростной решимости мужчины, никогда не забудет это унизительное чувство беспомощности, бесконечные минуты смертельного страха и потерю физической чистоты и самоуверенности. Пия не могла больше жить в квартире, где все это произошло. Через два семестра она бросила учебу на юридическом факультете и пошла работать в полицию. Она часто размышляла над тем, почему она тогда приняла такое решение, и даже если это произошло скорее неосознанно, она была уверена, что изнасилование сыграло в этом важную роль. В роли полицейского она чувствовала себя в состоянии оказать сопротивление. Не из-за оружия, которое она имела право носить, – ее самосознание стало другим, а кроме того, в университете она узнала, как выиграть поединок, несмотря на физическое превосходство противника.
Она вошла в кабинет и ничуть не удивилась, увидев Кая, который, несмотря на выходной, сидел за письменным столом.
– Остальные все еще в Шванхайме, – сообщил он ей. – Когда они приехали, Ротемунда в вагончике не оказалось.
– Супер! – Пия бросила рюкзак на один из стульев для посетителей и села за свой стол. В желудке все еще было мерзко. – Где шеф?
– Где-то по семейным делам. Сейчас ты – шеф.
Этого еще не хватало.
– Кстати, есть новые результаты из лаборатории, – объявил Кай. – Сперма, обнаруженная в вагине Ханны Херцманн, согласно анализу ДНК, без сомнений принадлежит Килиану Ротемунду. Я послал полицейский наряд к Винценцу Корнбихлеру, и он среди фотографий четверки преступников уверенно указал на фото Ротемунда. Он тот самый человек, которой уехал с Ханной Херцманн той ночью.
Пия лениво кивнула. Таким образом, подозрение в отношении Ротемунда в совершении преступления подтверждалось. И хотя это не вызвало у нее удивления, она по-прежнему не могла этого понять. В системе POLAS она нашла фотографию Ротемунда и стала ее задумчиво рассматривать.
Что могла сделать Ханна, чтобы вызвать к себе такую ненависть? На первый взгляд Ротемунд выглядел ухоженным, довольно симпатичным мужчиной. Какие бездны скрывались за его лицом с правильными чертами и этими голубыми глазами?