— Вы боитесь, что Брудас пойдет против Церцериона, когда настанет время делить наследство.
— Я не просто боюсь, я в ужасе от самой мысли! Оба моих мальчика умны, сильны и амбициозны, и как только я умру, дворянство разделится на две половины, дабы стравить их друг с другом. Мой отец передал мне страну на грани гражданской войны, которая все же случилась и в которой я все же победил. Архаддир моим потом и кровью пришел к процветанию, я не могу позволить ему погибнуть вместе со мной. Наследие, мэтр Тобиус, именно наследие определяет место человека в истории.
— И поэтому вы решили вот так вот взять и завоевать для Брудаса отдельную страну, дабы ему не было обидно и они с братом жили в мире.
— Да, именно так. Не мог я противиться воле отцовского сердца, не мог…
— Значит, — свистящим шепотом заключил волшебник, — ради того, чтобы ваши сыновья не разругались, вот-вот начнется война, в которой погибнут, быть может, тысячи, если не десятки тысяч чужих сыновей, а также братьев и отцов? Я верно понимаю?
— Да, звучит и выглядит паршиво… паршиво оно и есть, но поймите и вы меня, я — отец, а еще я — король. Будучи политиком, ты волей-неволей учишься принимать тяжелейшие, а порой и просто страшные решения. Это отдаляет тебя от обычных норм и понятий человечности…
— Я знаю многое о потере человечности, поверьте.
— Верю.
— А что ваш союзник, король Радован, он понимает, что творит?
— Понимает ли? — усмехнулся Маэкарн Зельцбург. — Разумеется. Он искусно нагнетал напряжение в своей стране, готовил войска к завоеваниям. Авангардом его наступательной операции будут полки ильжберитских фанатиков, которые уже давно и упорно тренируются в своей провинции, наращивают потенциал в живой силе и вооружаются тем, что он им поставляет. Радован молод, умен, дерзок и амбициозен, он жаждет построить ни много, ни мало, свою империю.
— А ваши планы на будущее Марахога ему известны?
— Думаю, он догадывается о моих планах, как я догадываюсь о его. В итоге преуспеет тот, на чьей стороне окажется наш третий, м-м… соучастник.
— Шивариус.
— Да, Второй Учитель. Я уверен, что и Радован Багряный надеется перетянуть на себя благосклонность великого ренегата, и до последнего времени мне хотелось иметь на руках козырь в виде черновика и шкатулки, но, видно, не судьба. Да и сама моя жизнь уже ничего не значит, так что…
— Ваша смерть остановит военную машину?
— Что? Нет, конечно! — рассмеялся король. — Я так разогнал экономику, готовясь к войне, что даже моя казна опустеет наполовину, если все сейчас отменить! Нет! Генералы знают, что должны делать, дворянство жаждет битвы, а мои сыновья достойно закончат начатое мною дело. Церцерион завоюет для младшего брата страну, и вместе они будут решать будущее Вестеррайха. Мои мальчики любят друг друга настоящей братской любовью, и, достойно обеспечив каждого из них, я спасу свой дом от разорения.
— Ценой гибели других.
— За все надо платить, порой — очень щедро. Но оно того стоит.
— Почему именно меня вы решили использовать для устранения Дегерока?
— Глупый вопрос! Уже не раз было сказано, вы — непредсказуемый знаменатель, мэтр. Само ваше присутствие здесь говорит о том, что вы способны почти на что угодно! Задача по устранению помехи в виде Мистакора была невыполнима, но я пообещал Второму Учителю, что окажу ему помощь, и ваша непредсказуемость мне в этом помогла.
— Шивариус знал, что я работаю на вас?
— Боже, нет, конечно! Если бы он узнал, где вы, то немедля сам бы явился, чтобы вас схватить и выбить из вас книгу со шкатулкой, а мне бы не поздоровилось за укрывательство. Я решил пройтись по грани и не прогадал.
Тобиус некоторое время помолчал, обдумывая услышанное.
— Экселлент, прежде чем я окончательно уверюсь в том, что вы такое же чудовище, как Шивариус Многогранник, ответьте честно, вы не сомневаетесь в своих решениях? Вы не жалеете о содеянном?
— Нет, — твердо ответствовал король и зажмурился, готовясь принять смерть.
— Совсем?
— Нет!
— Совершенно?
— Говорю же: нет! Нет, нет и нет! Тысячу раз нет! Я делал то, что нужно ради своей семьи, и я не жалею об этом!
Внезапно сильный порыв ветра распахнул двери на веранду, и сквозь них в кабинет проник скудный свет месяца, который сверкнул на хищном лезвии штакхорна в руке серого мага.
— Мне не нужно было тысячи "нет", - глухо произнес Тобиус, пряча топор под плащ, — в принципе, хватило бы и восьми. Желаю вам долгой жизни, экселлент, прощайте.
Ночной визитер вышел в сад, а король, словно громом ударенный остался сидеть, но потом все же вскочил и, перевернув кресло, ринулся следом.
— Постойте! Вы что, не убьете меня?!
— Убью? — Волшебник обернулся, и его страшные глаза полыхнули особенно ярко. — Зачем мне вас убивать? Смерть, экселлент, это не наказание, а побег от наказания. Вы дрянной человек, прогнивший изнутри, и я верю, что всю оставшуюся жизнь вы будете вкушать горькие плоды своих дел. Уж поверьте, я сам дрянной человек и я знаю, о чем говорю. Живите дальше и страдайте так, как страдаю я, или как безвинно страдала Райла Балекас. Я не буду настолько милосерден, чтобы вас убивать.
Тобиус бесшумно вознесся в высь ночных небес и растворился на фоне звезд, оставив короля на грешной земле в полнейшем одиночестве, растерянного и не верящего в реальность происшедшего.
Пошатываясь на неверных ногах, Маэкарн вернулся в свой рабочий кабинет, закрыл двери, нашел волшебный подсвечник и мысленно приказал ему светить постоянно. Пошарив в потайном отделении, он изъял оттуда бутыль водки и хорошо к ней приложился, после чего, изрядно повеселев, зашаркал обратно в опочивальню. Он шел и думал, шел и посмеивался, шел и строил планы, шел и прокручивал в голове пережитое приключение
Да, ведь именно это и есть приключение, когда смерть, уже казавшаяся неминуемой, все-таки минует, и ты остаешься жив! В его, Маэкарна, жизни было крайне мало приключений, здоровье не располагало к лишнему риску, а вот теперь, под старость лет… Правда, что-то не давало королю покоя, что-то шевелилось у него в голове упрямым червячком сомнений. Все-таки Маэкарн Зельцбург был чрезвычайно умным человеком, который уделял огромнейшее внимание деталям и оговоркам. Вот и теперь он думал над словами, сказанными ривом: "Мне не нужно было тысячи "нет", в принципе хватило бы и восьми". Почему восьми? Что для Тобиуса Моли значила эта цифра? А что она значила для самого Маэкарна?
Король шел по своему дворцу и думал, что восемь — для него это… это… восемь — это… Он вдруг замер, и неяркий свет одинокой свечки еще сильнее исказил гримасу ужаса, застывшую на и без того некрасивом лице. Затем он бросился бежать так быстро, как не бегал и в годы своей юности. Король бежал, издавая протяжный, неиссякаемый вой ужаса и обреченности, которого никто не слышал. Он ворвался в свою опочивальню и бросился к ложу лишь только для того, чтобы обнаружить королеву Сельмару, мирно лежащую на своей половине… в то время как ее отрубленная голова лежала на подушке короля.
С воплем, переходящим в визг и рыдания, Маэкарн Пятый упал на колени, а потом просто завалился набок и судорожно задергался в конвульсиях, ибо у него было двое возлюбленных сыновей, пятеро возлюбленных дочерей и одна возлюбленная жена.
Было.
ЭПИЛОГ
Кто-то насвистывал приятную легкомысленную мелодию, быструю и свежую, как бег проснувшегося весеннего ручейка. Паскалю было приятно ее слушать, хотя она все настойчивее тянула его из объятий сна туда, куда он возвращаться не хотел. Что именно пугало его, он пока что не вспомнил, но твердо знал — там, вне сонной неги, что-то пошло не так.
Переливчатая мелодия все-таки выманила его, и все сразу стало плохо.
Воздух, едва-едва могший покинуть глотку, вместо крика превращался в тихий жалобный стон, не выражавший и крупицы той боли, что терзала мужчину, того ужаса, который грыз его потроха. Боль была столь сильна и всеобъемлюща, что если бы не магия, он бы уже давно умер, но нет, так легко изверг отпускать не желал. Берясь за нож, он предупредил, что наказание продлится долго, и им с сестрой придется оставаться в живых до самого конца.
Было темно, лишь несколько красных огоньков, паривших наверху, освещали ровный каменный потолок, серые каменные стены и очень редко являли очертания черного человека, изверга, затеявшего эту пытку.
Он повернулся, мигнули огненно-золотые глаза, и веселый свист оборвался.
— С возвращением, монсеньор. Надеюсь, вы успели перевести дух?
Мерат захрипел. Черный человек приблизился и склонился над прикованной к каменному столу жертвой.
— Смерти…
— Не надо молить о милосердии, — ответил изверг, — у меня его нет для вас. Для других людей есть, а для вас нет. Смотрите веселее, монсеньор, вырезать кости из ваших ног я уже закончил, скоро мы перейдем к рукам.
Мерат застонал, и из его глаз покатились слезы.
— Не беспокойтесь за свою жизнь, монсеньор, я тщательно слежу за состоянием органов, за кровеносной системой и не дам вам умереть. Самым сложным будет — разделить и вынуть череп, так чтобы не убить мозг, чтобы вы оставались в сознании и все чувствовали. Казалось бы, это просто невозможно, но ведь с мадемуазель Беатрис все получилось, верно? Посмотрите, она жива и даже может наблюдать, как я работаю над вами.
Мерат, из которого одну за другой вытаскивали кости, зарыдал горше, вспомнив об участи сестры. Он не хотел, не мог смотреть на тот бесформенный кожаный мешок, в котором теперь содержались ее внутренности. Тот живой и все чувствующий мешок, которому его самого уподобляли все сильнее с каждым часом этого прижизненного Пекла.
— Ну-ну, — строго укорил изверг, — не надо плакать, не надо чувствовать себя жертвой. Вы не заслуживаете сострадания и жалости, ибо пожинаете то, что сеяли, и жатва сия будет обильна. Как мне напомнили недавно, Молотодержец рек: "Судите их по делам их и воздавайте им по делам их", - но еще он сказал однажды: "Платите добром за добро, и добром же за зло, дабы зло само изжить из