— А… что-нибудь еще ангел вам сказал?
— Нет, отче, я бреду в потемках, выискивая крупицу света.
— Надо же. Такой молодой человек, а уже так тесно приобщились к вере. Похвально, но так необычно в наши лихие времена.
Тобиус мысленно обозвал себя последними словами. Он так привык носить личину в последнее время, что не подумал о том, что, при входе в храм ложная внешность растает в мгновение ока, а ведь это было естественно! Священник явно видел настоящее лицо, и, несомненно, глаза мага. Люди замечали их необычную природу реже, чем можно было бы ожидать, но уж если замечали, то больше не забывали. Эти мысли пролетели в голове Тобиуса мгновенно, однако бледное лицо осталось невозмутимым, и он взял себя в руки. В конце концов, не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.
— На то есть причина, отче. Когда я был еще в утробе матери, та стала жертвой проклятья богомерзкой ведьмы. Тварь схватили и сожгли, а матушка моя перешла под защиту Святой Церкви и родила меня на святой земле. Лишь потому облик мой не стал совсем ужасным, обошлось глазами. Сызмальства мне рассказывали об этом, и, преодолев порог отрочества, я решил посвятить себя вере, но прежде чем идти в послушники, захотел пуститься в паломничество. Когда-нибудь я увижу светлый град Йершалаим, а вернувшись, пойду учиться к братьям святого Якова.
Ложь придумывалась быстро и ладно, а говорил Тобиус непринужденно, что не способствовало лишней подозрительности.
— Проводите меня, отче, я не знаю, куда идти дальше, и в дом божий явился за указанием пути.
Верующий человек, сразу не принявший историю появления желтоглазого "паломника", не смог, однако, найти причину, чтобы отказать в просьбе. Сама ситуация была необычна, так что готовой манеры поведения не существовало. Отцу Эмилю потребовалось немного времени, чтобы сменить рабочую одежку на священническую сутану, после чего он вышел на дышавшие зноем улочки Шем-ду-Махгритэ.
Сердце этого поселения составляли обширные дворы, которые за несколько веков существования превратились в малые подобия настоящих замков. Конечно, там были лишь большие дома вместо донжонов, часто в несколько этажей, хозяйственные пристройки вместо казарм, прочные заборы вместо крепостных стен и клумбы вместо рвов, но какой-то уютный дух "замковости" в них жил. Ворота одного из тех дворов, к которому привел священник, были распахнуты, и присматривал за ними одинокий пейзан с жердиной, сидевший в тени раскидистого сливового дерева. Охранник быстро встал и поклонился, сняв перед клириком замызганную треуголку, а на вопрос о хозяине указал на увитую стеблями монастырской розы беседку.
— Я переговорю с месье Летье сперва, а вы постойте здесь, сын мой. Он человек крутого нрава, подозрительный и резкий, не любит чужаков, так что…
— Не нужно лишних слов, я подожду.
Тобиус остался стоять на солнцепеке, прекрасно понимая, что сейчас святой отец подготовит местного хозяина к встрече с явно сомнительным типом, наверняка шарлатаном и авантюристом, явившимся в надежде поживиться на чужом горе. Что ж, молодец, человек божий, ведь мир, каким он должен быть по заветам Молотодержца, и мир, который есть на самом деле, — это, увы, два совершенно разных мира. Наивные выживают редко.
— Подойдите, сын мой.
Тобиус пошел вперед, готовясь окунуться в неприятную приторную сладость цветочного аромата, но зря — маленькие черные бутончики роз не пахли, а при ближайшем рассмотрении оказалось, что обвивавшие беседку заросли мертвы, высохли без достаточного количества воды либо же были неосмотрительно политы утром и погибли, когда летнее солнце перегрело напитавшую их влагу.
В беседке за круглым столиком сидел немолодой широкоплечий мужчина с совершенно седыми волосами до плеч, сильно загорелым морщинистым лицом, покрытым щетиной, недобрым взглядом и огромными кулаками. Простая одежда пейзана, потная рубаха, вязаная жилетка, бриджи, длившиеся чуть ниже колен, и пыльная обувка из толстой кожи; темная широкополая шляпа лежала на столешнице.
— Паломник? — грубым голосом произнес месье Летье. — По виду — урожденный головорез. Морда недобрая.
— Вы тоже не образец небесной красоты, месье, — насколько получалось вежливо, улыбнулся волшебник, — но все мы таковы, каковыми были созданы Господом-Кузнецом. Это не значит, что мы не должны стараться быть лучше, — должны, и еще как. Однако со своей рожей я ничего поделать не могу, так что несправедливо судить меня лишь по ней. "Судите их по делам их", - так сказано в Слове Кузнеца. Правда, отче?
— М-м, — священник неуверенно повел плечами.
— Ты знаешь, что произошло с моей дочерью? — спросил Летье.
— Вы и сами не знаете, — Тобиус без приглашения сел, чувствуя, что собеседник ему выпал из тех, которые уважают напор, а не изысканные манеры, — но подозреваете одержимость демоном. Это надо уточнить.
— А ангел тебе разве не все напел, что положено знать? — прямо и с явным вызовом спросил местный хозяин.
— Полагаю, что слуга Господень рассчитывал на вашу помощь. Все, что я знаю, — это то, что должен попытаться помочь…
— Вот как? Позволь спросить, зачем тебе это? Ты ведь знаешь, что я никаких наград за помощь не обещал?
— Лучшая награда для меня — это понимание того, что я смог совершить богоугодное дело, — ответил Тобиус и тут же понял, что допустил ошибку.
Летье относился к той породе людей, которые считали, что всему есть своя цена, и цена эта должна быть уплачена. Такие люди не принимали и не уважали дармовщину, никогда и ничего не делали задаром, а тех, кто провозглашал противоположные сему мировоззрению суждения, считали либо дураками, либо жуликами. Первыми Летье брезговал, вторых — презирал. Он сморщился от слов мага, словно куснув неспелого лимона, и уже набрал в грудь воздуха, чтобы отборной бранью погнать чужака вон, но Тобиус быстро продолжил говорить.
— Ладно, забудем об этом бреде. Еще не хватало, чтобы ангелы водили беседы с таким паскудным грешником, как я. — У отца Эмиля от этих слов глаза на лоб полезли, он, конечно, был практически уверен в неискренности чужака, но не ожидал, что тот так бесцеремонно разоблачит сам себя. — Я случайно узнал о вашем горе и поспешил сюда в надежде помочь, ибо у меня есть небольшой опыт в общении с потусторонними тварями. Дабы сие не было истолковано превратно, поясню — я с ними сражался и даже побеждал. То, что вы послали человека за савлитом[43], - это правильно, однако успеет монах приехать или нет, мы можем лишь гадать и молиться. Дайте я взгляну на девочку, возможно, мне удастся помочь.
Отец Эмиль повернулся к хозяину и быстро зачастил, но тот остановил его, подняв широкую, как лопата, ладонь. Безусловно, священник имел авторитет в Шем-ду-Махгритэ, как и полагалось защитнику душ человеческих, но и сам Летье являлся человеком достаточно властным.
— Зачем? — повторил он.
— Вам нужна помощь, — пожал плечами волшебник, — очень нужна. Я чувствую скорбь и страх, разлитый в воздухе. И отчаяние. Сам вдоволь напился этой горькой воды, знаю, каково это — медленно подыхать с пониманием, что никто тебе не поможет, никто не спасет. Дайте мне шанс помочь, а если преуспею, то приму любую благодарность, которую вы сочтете достойной.
Издали слышались голоса скотины, шелестела листва в лесу, шлепали по воде весла маленьких рыбацких лодочек на озере, журчала под приглядом больших фахверковых домов река, в траве на лугу стрекотали сверчки, а чужак отстраненно глядел пейзану в глаза.
— В дом, — прогудел Летье, тяжело поднимаясь и водружая на седую голову шляпу. Если священник и хотел что-то возразить на его решение, то воздержался.
Дом семейства Летье был просторным, рассчитанным на большое количество людей, однако внутри ничто не удивляло и не притягивало заинтересованных взглядов, обычный блеклый быт. Лишь ощущение тревоги и страха, словно въевшееся в стены живучей плесенью, заставляло напрячься и готовиться к чему-то недоброму. Нужная дверь находилась под охраной… нет, не так, она была забаррикадирована, и за тем, чтобы все так и оставалось, следили четверо крепких взрослых мужчин с дубинками. На лице одного из них темным пятном расплылся синяк, у другого была перебинтована рука, третий заметно хромал, а четвертый явно недавно потерял пару зубов.
— Видите эти битые рожи? — обратился к Тобиусу Летье. — Это ее работа. Отродясь никому не причинила боли, а как это началось…
— Вижу.
— Позапрошлым днем, — продолжил пейзан, глядя на забаррикадированную дверь, — когда мы шли на вознесенную службу, ей стало плохо. Она начала плакать, жаловаться на здоровье, просила отпустить ее домой, но об этом не могло быть и речи — моя жена очень набожна, к тому же мы должны были возблагодарить Господа-Кузнеца за ниспосланное нам чудо, всей семьей, без никаких. Чем ближе мы подходили к церкви, тем хуже она себя вела, теребила новое платье, чесала сквозь него грудь так, словно пыталась разодрать, кричала и лила слезы…
— Выла как тысяча безумных демонов, — внес свою лепту отец Эмиль, качая головой, — я стоял на пороге храма, встречал прихожан и видел, как малышка извивалась в руках своей матушки. Она вырвалась и попыталась убежать, месье Летье успел схватить ее за шкирку, ткань платья порвалась и стали видны ожоги на теле, там, где к коже прикасалась цепочка с нательным костерком. Она порвала ее. Потом мы пытались надеть другую, но легче было бы посадить на цепь бешеную собаку, прости Господи. — Он осенил себя знаком Святого Костра.
Пейзаны нехотя стали отодвигать большой сундук, подпиравший дверь, а сделав это, отступили, сжимая дубинки. Никто изнутри не вырвался, было тихо и страшно. Тобиус вздохнул, распахнул дверь и шагнул в темный смрад перевернутой вверх тормашками комнаты. Кто-то заколотил окна — то ли чтобы одержимая не сбежала, то ли потому, что ей не нравился свет. Глаза быстро приспособились к перемене освещения, вертикальные зрачки расширились, и как раз вовремя — волшебник успел схватить бросившуюся на него девчонку. Пошатнулся. Он представлял ее совсем маленькой, а оказалось, что все время речь шла о девице шестнадцати лет, рослой, по-пейзански крепкой и сильной. Щелкали зубы, доносились нечленораздельные рычащие звуки, и пена стекала по подбородку.