Зачем?
Да очень просто: чтобы впоследствии обмануть. Они, похоже, всегда к этому готовы. Нацелены на обман. Мужчины, которых оставляют женщины, часто недоумевают: почему так произошло? Ведь до этого все было прекрасно!
Да потому!
Не было ничего «нормального». Потому что мужчина не разглядел знаков, намеков, недоговоренностей. И не сумел сделать нужных выводов из общения. Не обезопасил себя от боли и мук. А женщина, помимо готовности обмануть, еще всегда готова быть обманутой. Поэтому и обманывает первой.
Иван Федорович тяжко вздохнул…
Вот и он не смог вовремя понять Ксению. А ведь были знаки и намеки. Например, эта фраза: «Мы редко теперь бываем вместе». Да не было ничего «редкого». Было, как всегда. А он пропустил эту фразу мимо ушей. А ведь это было воззвание к нему. И перевести его надлежало так: «Помоги мне, в моей жизни появился мужчина, который мне очень симпатизирует. И я начинаю сдаваться, ведь я так слаба! Если мы будем чаще бывать с тобою вместе, я буду меньше о нем думать, а может, и вовсе позабуду его. Но когда тебя нет рядом, у меня не получается не думать о нем. И это может плохо кончиться. Для тебя…»
Тогда он не понял этого призыва о помощи. Понял значительно позже, когда они с Ксенией уже расстались. Женщину понять можно. Но лишь тогда, когда бывает слишком поздно…
Ну, с бабами ясно: их сам черт не разберет. Но как он, Иван Федорович Воловцов, следователь по наиважнейшим делам, кавалер ордена Святого Станислава Третьей степени, раскрывший несколько дел, прогремевших на всю Российскую империю, не смог догадаться раньше, что человек по имени Георгий Полянский, убивший исправника Полубатько ударом кастета с шипом в висок, и человек, «похожий на помещика», убивший коммивояжера Стасько точно таким же ударом, точно таким же кастетом, – одно и то же лицо! Ведь столько было подсказок, и ни одну из них он не углядел и не почувствовал. До чего же он, выходит, неповоротлив мозгами…
Что ж, пора подбивать итоги. А они таковы, что беглый каторжник и рецидивист Георгий Николаевич Полянский, убивший ранее из мести исправника Полубатько, выследив богатого коммивояжера еще в Москве, последовал за ним в город Дмитров. Полянский остановился в тех же меблированных комнатах, что и коммивояжер Стасько, выждал удобный момент и убил его, завладев деньгами, документами и наиболее дорогими вещами из товара, находившегося при коммивояжере. Более того, он нашел себе сообщников, вернее, сообщниц в лице бывшей его любовницы Глафиры Малышевой, ныне содержательницы меблированных комнат в городе Дмитрове, и ее младшей сестры Киры, влюбившейся в Полянского по уши. В совершении непосредственно деяния преступления они ему не помогали, однако помогли ему скрыться, причем охотно, и долгое время поддерживали видимость того, что коммивояжер Стасько просто спит, поскольку лег очень поздно. Так же они лгали предварительному следствию, что позволило преступнику выиграть время и вернуться в Москву.
В Москве Георгий Полянский имел неосторожность проиграть мошеннику и шулеру Ивану Жилкину ворованные часы, а тот отдал их в качестве долга за удовольствие, полученное от девиц легкого поведения, содержательнице публичного дома на Грачевке мадам Жозефине, то бишь, мещанке Прасковье Степановне Волошиной. От которой сии часы оказались у него, судебного следователя Воловцова, и были приобщены к делу вместе с распиской самой Волошиной.
Все! Связались концы дмитровской и московской ниточек в единый и крепкий узелок. И тянуть за него надлежит уже в Москве…
Да, надо будет поинтересоваться у Лебедева в сыскном отделении, не было ли в самой Москве преступлений, связанных с применением кастета с шипом и последующим удушением жертвы…
– Я к вам, Панкратий Самсонович, разрешите?
– Проходите, Иван Федорович. – Начальник уездной полиции Разумовский, кажется, был рад визиту Воловцова. – Ну, господин судебный следователь, как идет ваше следствие?
– Продвигается понемногу, слава богу, – неопределенно ответил Иван Федорович, но старик Разумовский, конечно, заметил бодрое настроение Воловцова и сделал надлежащие выводы.
– А мне почему-то кажется, что вы уже знаете убийцу, – остро глянул на судебного следователя Панкратий Самсонович. – А, Иван Федорович? Я прав или ошибаюсь?
– От вас ничего не скроешь, – усмехнулся Воловцов. – Да, вы правы. Имя убийцы мне известно. Но его еще предстоит найти…
– В Москве? – догадался Разумовский.
– Да, – просто ответил судебный следователь.
– Знаете, я почему-то не сомневаюсь, что вы – найдете.
– Это будет не просто, – заметил Иван Федорович.
– Ну, так и вы не просто следователь, – со значением произнес Разумовский, – а следователь по наиважнейшим делам…
– Благодарю вас…
– А что вы можете сказать о нашей службе охраны порядка и благочиния? – спросил начальник уездной полиции.
– Все на должном уровне, – улыбнулся Воловцов и, почувствовав, что вышло это довольно фальшиво и это обязательно приметит старик Разумовский, добавил: – Городовой Самохин абсолютно на своем месте. Полагаю, что он способен исправлять и более высокую должность. Да и остальные, с кем мне пришлось иметь дело, службу знают и несут ее на должной высоте… Только надзирателя Поплавского, мне кажется, надлежит… – Иван Федорович на мгновение замолк, подбирая нужное слово, – расшевелить как-то, что ли. Встряхнуть…
– Это да, – согласился с судебным следователем начальник уездной полиции. – Поплавский как полицейский – сник. Потому что спит и видит себя на моем месте… – После этих слов Разумовский как-то беспомощно посмотрел на Воловцова: – Так мне что теперь, подавать в отставку и уходить со службы ради того, чтобы высвободить для него свое место? Чтоб он, так сказать, возродился в делах и помыслах? А я еще, клянусь честью, вполне в силах исправлять все свои служебные обязанности… – Он замолчал и несколько обиженно уставился куда-то поверх головы Воловцова.
– Нет, конечно, – поспешил заверить старика Иван Федорович. – Вам подавать в отставку абсолютно рано.
– Вы думаете? – с надеждой посмотрел на судебного следователя начальник уездной полиции.
– Уверен, – твердо ответил Воловцов.
– А как сестры Малышевы? – перевел разговор на иную тему Панкратий Самсонович с некоторым облегчением (мнение стороннего человека всегда важно, поскольку наиболее объективно, а потом, как ни говори, начальство в некотором роде). – Они и правда замешаны в деле коммивояжера Стасько?
– К сожалению, да, – ответил Иван Федорович.
– Ясно, – почему-то посмурнел Разумовский. – Что ж, получается, что вас в Дмитрове теперь ничего не держит… В Москву, стало быть, теперь?
– Да, – кивнул судебный следователь.
– И когда? – спросил начальник уездной полиции.
– Хотелось бы сегодня, – ответил Воловцов.
– Принято, – произнес Панкратий Самсонович. – О билетах можете не беспокоиться.
– Благодарю вас, – произнес Иван Федорович.
– Что ж, не смею вас более задерживать. Прощайте! – Разумовский встал из-за стола: – Был рад знакомству.
– Я тоже, – искренне ответил Воловцов и с удовольствием пожал протянутую руку…
– Вернулся? – Начальник сыскного отделения Первопрестольной Владимир Иванович Лебедев был искренне рад видеть друга.
– Вернулся, – ответил Воловцов, улыбаясь.
– И сразу ко мне? – иронически спросил Владимир Иванович.
– И сразу к тебе.
– Ну, никак вы не можете, следаки, без сыскарей обойтись, – заметил Лебедев.
– Не можем, – согласился судебный следователь.
– И что у тебя ко мне на этот раз? – не без любопытства спросил главный московский сыскарь.
– Пока пара вопросов.
– Слушаю тебя внимательно, – сразу сделался серьезным Лебедев.
– Вопрос первый, – начал Воловцов. – Имеются ли у тебя не раскрытые дела по убийствам?
– А за какой период?
– Ну, года за два последних, скажем.
– Имеются, как им не иметься, – ответил Владимир Иванович. – Большинство из них в производстве, но есть и такие дела, что вот-вот в архив лягут за «неимением подозреваемых»… Вот, ныне по весне возле кондитерской «Трабле», что на Кузнецком Мосту, супругу действительного статского советника Данилевского задушили. Прямо в ее экипаже. Вышла женщина из кафе, откушав горячего шоколаду, села в экипаж, а домой приехал уже ее остывший труп. До сих пор концов не можем найти. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Правда, извозчик ее говорит, что генеральша вышла из кафе в сопровождении мужчины, который помог ей сесть в экипаж. Но лица его он не видел, и, конечно, ни о каких приметах того человека, кроме того, что одет он был по-барски, сказать не может. – Начальник московского сыска покачал головой: – Ладно, что это я на тебя тоску навожу. Давай свой второй вопрос.
– Даю второй вопрос, – продолжил Воловцов. – А не было ли у тебя убийств с проломлением височной кости? Один удар – и конец. Будто кастетом с шипом ударили, а потом еще и придушили жертву, чтоб не хрипела.
Сыщик удивленно посмотрел на судебного следователя:
– Откуда ты это знаешь?
– Я не знаю, я только предполагаю, что таковые дела у тебя должны иметься, – ответил Иван Федорович, довольный, что попал в цель. – Поэтому и спросил…
– Отвечаю: такие дела у меня в производстве имеются. Причем не одно. – Сыщик посмотрел на Воловцова и хмыкнул: – Что, это твой дмитровский клиент такое вытворяет?
– Очень похоже на то, – ответил Иван Федорович. – Один удар кастетом с шипом. Смертельный удар. А потом тотчас душит, чтоб не хрипел и тем самым не производил шума.
Лебедев порылся в бумагах…
– Вот два похожих случая… Первый – двойное убийство на Четвертой Мещанской в прошлом году. Там, во дворе дома Пискуна, недалеко от флигеля липки растут, верно, от рощицы или старинного парка еще оставшиеся. Так вот, в прошлом году в липках этих были обнаружены два мужских трупа, убитых одинаково: сильнейший удар в висок предметом, похожим как раз на кастет с шипом, поскольку в дырку на виске можно было палец засунуть. А потом, уже после нанесения смертельного удара, убийца придушил свои жертвы, вероятно, чтобы не хрипели в предсмертной агонии.