Дергаются ветви, пытаются запутаться в ногах лозы. Веспер пригибается и прыгает, где возможно, и пробивается там, где невозможно. Растет количество царапин и уколов, дают о себе знать ноющие мышцы, но все это отступает перед жаждой жить. Адреналин ее подгоняет, и внезапно лес кончается, а они практически кубарем влетают в город.
Земля непривычно твердая – как для ног, так и для копыт, издающих «цок-цок» по новой поверхности.
Диада падает на колени.
– Я не могу…
Веспер направляет пистолет туда, откуда они пришли. Целей не видно, но она все равно стоит на страже и задерживает дыхание.
Проходит время.
Из леса никто не появляется.
Ни охотники, ни дикие звери, ни жужжащие оскверненные насекомые. Если бы не дротики, торчащие из наплечных пластин Диады и воротника Веспер, можно было бы сделать вид, что никаких охотников вообще не было.
Свободной рукой девочка поспешно вытаскивает подзорную трубу и прикладывает к глазу. Через увеличительную линзу она сквозь тени видит, как от них удаляется спорящая о чем-то компания. Она не может прочитать по губам, но выражения лиц говорят сами за себя.
– Они боятся.
– Чего?
Веспер пожимает плечами.
– Не знаю. Нас?
Диада горько усмехается.
– Вряд ли.
– По крайней мере, они нас больше не преследуют.
– Пока что.
– Мудрая мысль. Пошли!
Диада вскидывает руку.
– Сомневаюсь, что я могу идти. Мой разбитый бок больше не выдержит бега.
На лице Веспер появляются беспокойные морщины, которые придают сходство с другим лицом, старше.
– Хорошо.
Она подбирает обломки – кусок обшивки и прогнившую половину водного бака – и закрывает ими Диаду, оставляя на виду только кончик ее шлема и носок правого ботинка.
– Я позову на помощь. Никуда не уходи.
– Смешно.
– Я скоро вернусь, обещаю. – Она смотрит на Диаду, подходит ближе, тянется к обшивке и крепко сжимает ее руку. – Обещаю.
– Ты в курсе, что лгать в присутствии Семерых – преступление?
Веспер слабо улыбается.
– В курсе.
Сумка с лекарствами лежит рядом с ней, так же как и остатки их припасов.
– Не знаю, как долго меня не будет, но, надеюсь, ты протянешь хотя бы несколько дней. Не то чтобы меня не будет так долго. Я вернусь через час, в крайнем случае. Может, два.
– Хватит болтать.
– Верно. – Она поворачивается и собирается уходить.
Спрятанные за забралом глаза выдают подобие улыбки.
– И чем быстрее ты уйдешь, тем быстрее вернешься.
– Верно, – оживляется Веспер.
– Верно.
Девочка убегает.
Из дыры в укрытии возникает маленькая голова. Темные глаза смотрят на нее – чуть дольше, чем ей бы хотелось. Затем козленок ускакивает.
Диада бормочет себе под нос, скашивая взгляд, чтобы глянуть через дыру в панели. Желтый лес все так же спокоен и таинствен.
Кажется, она осталась одна.
Одна рука покоится на боку, другая держит рукоять меча. Оба действия бесполезны. Она снова смотрит в дырку и видит, что ничего не изменилось. Кривясь от боли, Диада достает из сумки синюю таблетку. Этого недостаточно. Она тянется за второй и с удивлением обнаруживает сломанный и пустой контейнер. Воздух наполняется тихими проклятиями, а она более тщательно исследует сумку. Находятся разные таблетки, некоторые из них недоступны обычным подданным Крылатого Ока.
Она их перебирает, зная, что лучше бы их не принимать, и сгорает от стыда.
Над покатыми крышами Рухнувшего Дворца с жужжанием прокладывает свой путь муха. Очертание ожидает ее, с открытым ртом прислонившись к наклонившейся башне. Когда на уставших крыльях муха наконец достигает цели, она не садится, а вместо этого нарезает круги вокруг темной дыры на лице инферналя.
Это сперва сбивает Очертание с толку. Затем оно понимает, вытаскивает из глубин тела язык и кладет его на нижние зубы.
Муха тут же приземляется.
Голова Очертания закрывается, словно металлическая ловушка. Проливается капля крови, и вместе с ней – шепот сущности.
Медленно оно переваривает сообщение, раздумывая над его сутью. Лишь отойдя от окна, замечает стоящего на пороге Самаэля.
Очертание хмурится, пытаясь изобразить неудовольствие. Однако оно видело очень малое количество людей, и все они в те моменты испытывали жуткие страдания. Поэтому его попытки выглядят комично.
Из уст Самаэля вырывается хрип, и его плечи трясутся. Полукровка теперь редко смеется, поэтому делает все, чтобы насладиться моментом.
Очертание поворачивается к нему спиной. Кажется, сейчас его обычный контроль ослабевает. Оно сутулится, руки безвольно обвисают.
Самаэль с интересом подходит ближе. Слышит, как инферналь втягивает воздух, управляя им.
Внутри пещеры – желудка Очертания – происходит филигранная операция: мышцы сокращаются, кости сдвигаются. В конце концов он выталкивает воздух, порождая жужжащий отголосок.
– Я вновь тренировалось говорить. Что думаешь?
Самаэль поднимает плечи – они щелкают.
– Это все, что ты можешь сказать? Даже господин не умел говорить. Разумеется, никто из претендентов тоже не умеет. Я слышало, что Первый способен говорить, как и смертные. Поговори со мной. Я желаю попрактиковаться.
– Зачем?
Самаэль ненавидит звук своего голоса. Он слишком тих, в нем слишком много эха. Все как-то не так. С тех пор как создатель изменил Самаэля, с каждым годом он все больше теряет свой голос.
– Потому что, – отвечает Очертание, – только ты можешь мне помочь.
– В этом месте полно полукровок.
– Рожденных здесь. Их вопли меня не интересуют.
– Я готов с ним расстаться. Забирай его, если хочешь.
– Нет. Такие потери всегда болезненны, а ты должен оставаться невредимым, чтобы сохранить наследие господина.
Самаэль качает головой, и его волосы задевают плечи. Он устал от этих споров. Он не хочет править, он хочет… чего? Его стальной холм больше не безопасен. Его желание следить за Разломом и защищаться от вторженцев обернулось ничем. Против Тоски он – ничто. Идти некуда. Цели нет, поэтому он остается. По инерции.
Очертание продолжает:
– Ты когда-нибудь задумывался, почему мы такие?
– Нет.
– Нет?
– Да.
– Да. Конечно да. Как и ты, я почти не помню того, что было до господина. До того, как я сюда пришло, у меня не было формы, не было задач. Я всегда считало, что все это мне дал господин, но с недавних пор я начало сомневаться.
– Воля господина сформировала нашу волю. Все было создано ею. Наша иерархия, наша внешность – все произросло из желаний господина. Но где господин брал вдохновение?
– Я никогда не знало твоего господина.
Очертание продолжает речь, как будто Самаэль ничего не говорил.
– Мы отличаемся от смертных. Мы – выше, и все же мы их копии. Я думаю, это началось, когда господин вторгся в оболочку нашего врага, принял ее облик и, как мне кажется, вобрал куда больше, чем лишь часть ее мыслей. До того как принять эту форму, господин считал, что она абсолютно чиста, но, видимо, в ней осталось что-то от хозяйки. И затем, во время войн по изменению этого мира, мир изменил нас.
– К чему это приведет?
– Да, к чему это приведет? Я часто задаюсь этим вопросом.
– Скоро Тоска поглотит нас всех.
– Да? Мой Ноль из Нового Горизонта передал вести. Злость вернулась. Старый зуб в юных руках. С каждым днем он становится острее. Именно он станет нашим концом.
Самаэль кивает, принимая неизбежное, не чувствуя ни радости, ни грусти.
– Только если, – добавляет Очертание, – мы не возьмем его под контроль.
– Невозможно.
– Я собираюсь известить остальных. Они отследят Злость и найдут способ обернуть ее против Тоски. Это наш единственный шанс.
– Тогда вперед.
– Да. Но я хотело сперва сообщить тебе.
– Зачем?
– Чтобы дать тебе фору. Тот, кто это сделает, станет нашим новым монархом.
– Мне это не интересно.
– В таком случае кому из них ты предпочтешь служить?
Самаэль осекается. Хочет сказать, что ему все равно, но это не так. Не произнося больше ни слова, он направляется к выходу.
Раздается стук сапог по грязным ступеням, и Очертание улыбается нечеловеческой улыбкой.
Глава одиннадцатая
Когда-то давно Дивенбург украшали некротические трубы и столбы, неживые строения, интегрированные в сталь и пластик первоначального города. Ныне от них остались лишь гнилые пятна, вымытые дождями и уничтоженные мириадами живых существ, довольно поедающих старое мясо.
Веспер, задрав голову, бродит по пустынным улицам, во все глаза уставившись на умопомрачительные картины. На стенах крайних башен по каждую сторону виднеются выцветшие предупреждающие знаки. У подножия башен располагается барьер десяти метров в высоту, сооруженный из мусора, грязи и пожелтевших костей. Вся грязь одинаково серо-коричневая, а кости принадлежали людям, животным и тем, кто был чем-то средним между первыми и вторыми.
Она медлит перед барьером. Козленок останавливается рядом.
– Как ты думаешь, это стена из тех, которые не впускают внутрь, или тех, которые не дают вырваться наружу?
Козленок обнюхивает подножие барьера и тут же отступает назад.
Веспер понимает намек и втягивает носом воздух, прежде чем начать более внимательно рассматривать стену.
В некоторых местах заметна работа времени. Барьер частично обвалился, и теперь по нему можно забраться. Из-за дождя начало обнажаться гигантское тонкое предплечье. Когда-то – собственность инферналей, теперь – ключевой элемент стены. Веспер удивляется его размерам, затем радостно вскидывает брови. Извлекает из стены старую трубу и вставляет ее в отверстие между лучевой и локтевой костями. Обшарпанный пластик погружается все глубже в грязь, как и рука Веспер, пока она наконец не утыкается носом в смрадный барьер. Отдельные его капли стекают ей на плечи, застревают в волосах. Она пытается оттолкнуться, барьер затягивает руку все глубже, прежде чем ей удается что-то нащупать. Влажная земля заполняет пространство между ее расставленных пальцев, и она ощущает край чего-то, пока что спрятанного.