Существо с рычанием ползет на нее.
Нож Диады не знает страха и отвечает тихим треском. Но толстая чешуя с легкостью останавливает и отводит клинок. Прежде чем вновь опустятся клюв и челюсти, она метает нож. Крутясь, он летит в скулящую волчью голову, которая удивленно смотрит на отскочившее от бронированного века лезвие.
На мгновение чудовище замирает – достаточно, чтобы гармоната успела вскочить и обнажить меч.
Рука Веспер по инерции тянется к карману. Только когда пистолет оказывается в ее ладони, она вспоминает, что он разряжен. В другой руке гневно трясется меч в ножнах, стремясь к оскверненному созданию.
Диада уклоняется от клацающего клюва и режет существо по шее и плечу. Снова отпрыгивает от очередной атаки и проверяет, ранен ли зверь.
Нет. Голова двигается точно так же, шея цела. Ни одной царапины на чешуе.
– Дерьмо!
На стратегию не остается времени. Тварь снова наступает на нее, на этот раз агрессивнее, ибо ощущает, как уверенность Диады тает с каждой секундой.
Она парирует и уворачивается, снова бьет, на этот раз целясь в ноги. Кажется, что она сражается со стеной. Коготь задевает ее бедро, цепляется за броню, отчего Диада кружится, подобно чрезмерно увлеченному танцору.
Она падает лицом вниз.
Глаз отрывает взгляд от твари и смотрит на девочку.
Веспер завороженно отвечает на взгляд. Она не замечает, как из руки выпадает пистолет.
Тварь наступает на Диаду.
Все еще ошеломленная, она отчаянно двигается наугад – все лучше бездействия. Тварь набрасывается на катящуюся жертву, зубы соскальзывают с ее брони.
Будто во сне, Веспер протягивает руку к рукояти меча. Крылья воодушевленно подрагивают.
Становится очень душно, как будто в вакууме.
Веспер моргает, переводя взгляд с меча на борющуюся Диаду и обратно. На девочку накатывает понимание, и с ее лица сходит краска. Необходимо действовать, и меч ожидает, требуя, чтобы его пустили в дело.
В отчаянии Диада отрывает обломок скалы и выставляет перед собой в качестве щита. Тварь хватает его клювом и отбрасывает за спину.
Безоружная и уставшая Диада вопит от страха и злости.
Тварь разевает пасть, открывает клюв и отвечает ревом.
Мимо пролетает шмат мяса и смачно падает на землю рядом с когтями твари.
Она замирает, затем подцепляет кусок.
Вскоре рядом падает еще один.
– Назад, – шепчет Веспер. – Очень медленно.
Диада на локтях отползает назад.
Тварь рычит на нее, обнажая зубы.
Диада останавливается.
Веспер обходит ее по кругу и становится в поле ее зрения, держа меч в ножнах в одной руке, а длинную полоску мяса – в другой.
– Вот так. Не нужно драться. У нас полно еды.
Тварь смотрит на нее с подозрением. Она напрягается, будто готовясь к прыжку, но затем, взглянув на меч, замирает.
Веспер кладет мясо на землю.
– Вот, все для тебя.
Как только девочка исчезает из поля ее зрения, тварь набрасывается на мясо. Пока одна голова занята едой, другая наблюдает и отпугивает людей.
С деланым спокойствием они собирают вещи. Иногда Веспер отвлекается и кидает новые шматы чудищу под нос.
Козленок просыпается. Не успев прозеваться, замечает тварь. Закатив глаза и сжав челюсти, снова теряет сознание.
Веспер берет его на руки, и они медленно уходят, сохраняя размеренный шаг, пока не оказываются на достаточном расстоянии от твари.
Затем переходят на бег.
На стоянке остается больше половины крысы и разряженный пистолет.
Джем мчится по улице, покрытой коркой грязи, сжимая в кулаке что-то маленькое. Он не один. Те, у кого есть дом, возвращаются в них и рефлекторно захлопывают двери. Менее удачливые молят о пристанище. Лишь к немногим проявляют милосердие, остальные делают то же, что и всегда: бегут до тех пор, пока могут, а затем прячутся.
Лишь у Джема есть причина бежать. Остальные понимают, что приближаются неприятности, и этого достаточно; в Новом Горизонте тебя с большей вероятностью накажут за то, что ты был рядом, даже если ты не виноват.
Позади них по оскверненному городу рассредоточиваются войска Демагога. Месиво из инферналей и полукровок, рабов и приспособленцев, сочащееся из дворца подобно вони. В самом конце за ними тащится Образина.
Всего несколько улиц отделяет Джема от выхода, но он все равно замедляется – длительное недоедание сказывается на его здоровье. Когда он сгибается, упираясь одной рукой в колено и прижимая к груди вторую, в которой зажато что-то небольшое, узкие переулки начинают расплываться перед глазами.
Сердце колотится, как у хрупкой маленькой птички. Пробиваясь сквозь стучащую в ушах кровь, до сознания доносится звук размашистых шагов.
Он оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть в начале улицы Образину: тот исследует грязные здания, а его дети, стрекоча, клубятся вокруг его раздутых ног, гнездятся в жировых складках, в нетерпении ожидая следующего развлечения.
Они пришли за ним.
Образина поднимает рыхлую руку толщиной с дерево, и ехидные твари заводят радостную песню.
Он захлебывается рыданием.
Образина указывает на него.
На трясущихся ногах он уходит за угол и временно скрывается из поля зрения инферналя. Спотыкается, смотрит на свои ноги, как будто они принадлежат кому-то другому. Поверхность пола скользит из-за слоя какой-то неопознанной дряни. Он поскальзывается и наклоняется вперед, хватаясь за случайных прохожих, чтобы не упасть.
Цепляется за чей-то рукав. Поношенная ткань трещит, но не рвется, и за это ему достается злобный взгляд, но также он выигрывает достаточно времени, чтобы вновь обрести равновесие. Честная сделка, как ни крути.
В любом другом месте человек в таком состоянии точно привлек бы внимание: с волос падают капли пота, в жестких чертах лица отпечатались страх и решимость, он определенно куда-то спешит. Но в Новый Горизонт он вписывается идеально.
Джем проходит мимо грязных попрошаек и престарелых торговцев, но удостаивается не больше чем косого взгляда. Он думает, что идет на юг, но боится, что это не так. Во время его заключения город изменился, многие старые ориентиры исчезли и сменились более простыми и невзрачными зданиями.
Он идет дальше, проскальзывает в переулок, заставляя себя пройти еще несколько шагов, пока в глазах не начинает мерцать, а мысли не начинают разбегаться, перенося его в другое место и время – тогда жизнь тоже казалась мрачной, но по сравнению с нынешней – полная ерунда.
Передышка оказывается краткой. Реальность возвращается будто по щелчку.
Впереди тупик.
Он останавливается, смотрит на здания, наваленные друг на друга, будто сошедшиеся в битве обломки разрушенной архитектуры. Будь он сильнее, он бы смог взобраться наверх. Но сил у него нет, да и времени тоже.
А теперь он слышит его – безумное детское хихиканье, с каждым вздохом подбирающееся все ближе.
Он раскрывает ладонь, смотрит на содержимое. От одного взгляда на это крутит живот, но его не рвет – нечем.
Проглатывая желчь, он подходит к руинам, полным тайных закоулков, по-своему идеальных. Да, думает он, это произойдет здесь.
Образина резко останавливается. Он знает, что Самаэль должен быть рядом, он чувствует присутствие его сущности, призрачные отпечатки пальцев, марающие воздух.
И снова почти неощутимый запах. Образина поворачивается и указывает на узкий переулок, и его дети радостно визжат.
На первый взгляд, переулок не представляет интереса. В одном углу – женщина, завернутая в пластиковую сеть, сквозь которую виднеются синяки. В другом – человек, который пытается не смотреть на них. Оба источают страх. Несколько крыс отрываются от изучения женских ног и испуганно разбегаются по норам.
Дети Образины спешат занять их место, желая поиграть. Один запрыгивает женщине на грудь, другой впивается зубами в лодыжку мужчине. У женщины нет сил, чтобы закричать, у мужчины есть.
Образина снова заносит руку над головами окруженных людей и указывает на руины в конце переулка. Но его дети слишком заняты – они играют, тыкают и дергают конечности, подражают звукам страдающих людей.
Сущность вспыхивает гневом, и дети замирают. Образина хватает ближайшего и бросает его в конец переулка. Остальные следуют за ним по своей воле.
Вскоре мужчина и последние крысы исчезают, оставляя стонущую женщину умирать.
Пока инфернали занимаются поиском, по кирпичу разбирая руины, Образина ощущает: Самаэль близко настолько, что до него практически можно дотронуться, но все же он ожидал более сильного запаха. Он ожидал большего. Ожидал, что Самаэль будет сражаться, а не зароется вот так вот в землю. Возможно, он был ранен в предыдущей схватке, а возможно, отпрыск узурпета слабее, чем он предполагал.
Остальные инфернали двора Демагога прибывают раньше, чем дети Образины что-либо находят. Некоторые присоединяются к поискам, а остальные в это время разминают когти. Раздается удовлетворенный писк и гогот детей, спешащих к ногам Образины. Кто-то когтями дергает ошметок кожи на его колене, привлекая внимание.
Образина смотрит вниз и видит сборище повернутых к нему лиц с отраженной в их острых чертах надеждой.
Они чуют Самаэля, но вблизи от него нет и следа. Глубоко внутри своей оболочки Образина ощущает беспокойство.
Кто-то его снова дергает, и он видит, что ему принесли подношение.
Палец ноги с наполовину почерневшим ногтем. Твердый, сухой. Внутри него переливается тончайший сгусток сущности Самаэля. Единственная мысль повторяется снова и снова:
«Здесь! Здесь! Здесь! Здесь!»
Медленно плетутся три одинокие фигуры. Вокруг них до гор на горизонте распростерлась унылая пыльная равнина.
Веспер вздыхает. Те мышцы, существование которых обычно остается тайной, теперь присоединились к остальным – ноют и болят, а водяные мозоли на ногах с каждым шагом саднят все сильнее. Меч тяжелее, чем обычно, и натирает кожу в местах соприкосновения.