. Вы не возражали бы, если бы мы устроили прием здесь? Это самая прекрасная и большая комната.
Арчери поднялся и отдал ей еще три жемчужины. Когда теннисный мяч ударил в окно, 0н подпрыгнул. Звук был похож на пистолетный выстрел.
— Так, хватит, Джил, — резко сказала Миссис Кершоу. Все еще держа блюдце, полное жемчужин, она открыла окно. — Я уже говорила тебе, сотни раз говорила, я не хочу больше осколков.
Арчери смотрел на нее. Она раздражена оскорблена, даже слегка возмущена. Ему вдруг стало интересно — как она выглядела в тот воскресный вечер, когда полиция вломилась на ее территорию в каретном сарае, Была ли она способна на какую-нибудь еще эмоцию, чем это простое раздражение при вторжении в ее личный мир?
— С детьми просто невозможно посидеть спокойно и поговорить, не так ли?
В одно мгновение, как по команде, все семейство очутилось перед ними: девочка, грубая и протестующая, мальчик, с которым он встретился на подъездной дорожке, теперь требовавший чаю, и сам Кершоу, чье слегка морщинистое лицо не лишено было определенной проницательности.
— Сейчас же подойди и передай мне эти блюдца, Джил.
Блюдце девушка перенесла на каминную доску и воткнула между кружкой для пожертвований и карточкой, приглашавшей миссис Кершоу на утренний кофе Общества помощи раковым больным.
— Я должна попрощаться, мистер Арчери, — она протянула руку, — у вас такая долгая дорога, я знаю, вы уже собираетесь ехать. — Это было почти грубо и все-таки величественно. — Если мы не встретимся до великого дня, что ж, встретимся в церкви.
Дверь закрылась. Арчери остался стоять.
— Что мне делать? — просто спросил он.
— А на что вы рассчитывали? — ответил вопросом на вопрос Кершоу. — Своего рода неопровержимое доказательство, алиби, доказать которое может только она.
— Вы ей верите? — заинтересовался Арчери.
— А, это другое дело. Мне все равно, знаете ли. Так или иначе, меня это не касается. Это так просто — ни о чем не спрашивать, мистер Арчери, и ничего не предпринимать.
— Но меня это касается, — возразил Арчери. — Если Чарли женится на вашей падчерице, я должен буду оставить церковь. Не думаю, что вы сознаете, в каком месте я живу и с какими людьми…
— А-а! — Кершоу скривил рот и сердито махнул рукой. — Терпеть не могу весь этот вздор. Кто об этом знает? Все вокруг думают, что она мое дитя.
— Я буду знать.
— Какого черта она рассказала вам? Почему не держала рот на замке?
— Вы осуждаете ее за честность, Кершоу?
— Да, ей-богу, да!
Арчери поморщился на такую клятву и закрыл глаза от света. И увидел красный туман. Всего только веко, но ему это показалось целым озером крови.
— Эта нечестность — лучшая политика. Во всяком случае, что вы об этом волнуетесь? Вы чертовски хорошо знаете, что, если вы будете против, она замуж не выйдет.
Арчери резко возразил:
— А какие отношения после этого у меня будут с сыном? — Он взял себя в руки и сказал мягче: — Я должен попытаться найти выход. Я возвращусь в Кингсмаркхем. Довольно слабая надежда, не так ли? — И добавил: — Благодарю вас за попытку помочь и… и за прекрасный чай. — Нелепость этих слов он осознал, только когда они уже прозвучали.
Глава 6
Однако же, поскольку по всем признакам время его кончины приближается, то приуготовьте его к смертному часу.
Посещение больных
Человек лежал на спине посреди перехода «зебра». Инспектору Вердену, вышедшему из полицейской машины, не было надобности спрашивать, как это случилось. Все было у него перед глазами, словно в ужастике министерства транспорта, того сорта фильме, который заставляет женщин вздрагивать и быстренько переключаться на другой канал.
«Скорая помощь» уже ждала, но никто не делал никаких попыток перенести мужчину. Непреклонно и как бы даже безразлично продолжали ритмично мигать двойные желтые маяки. Перевернутая вверх колесами, уткнувшись тупым носом в опрокинутую тумбу, валялась белая «мини».
— Не могли убрать ее? — спросил Берден.
Доктор был лаконичен:
— Это из-за него. — Он опустился на колени, пощупал левое запястье и опять поднялся, отирая с пальцев кровь. — Я опасаюсь, что он повредил позвоночник и порвал печень. Дело в том, что он более или менее в сознании, и если попытаться его переместить, то начнется агония.
— Дьявольщина. — Берден обвел глазами кучку женщин среднего возраста в хлопчатобумажных платьях, поздним вечером возвращавшихся домой или прогуливавшихся парочками. Заходящее солнце мягко улыбалось на их лицах и на крови, украсившей черно-белый перекресток. Он узнал эту «мини». Он знал эту глупую эмблему на заднем стекле в виде черепа с подписью: «Сами вы — мини». Это никогда не было забавно, а теперь выглядело возмутительной, жестокой насмешкой над человеком на дороге.
Девушка лежала на рулевом колесе. В свои короткие черные колючие волосы она, не то в отчаянии, не то в раскаянии, запустила пальцы с длинными красными, словно яркие перья, ногтями.
— Не волнуйтесь за нее, — небрежно сказал врач, — у нее повреждений нет.
— Вы, мисс… — Берден выбрал самую спокойную, наименее возбужденную зрелищем свидетельницу, — не видели ли вы, случайно, как произошел несчастный случай?
— О-о, это было ужасно! Она неслась как зверь, эта маленькая сучка. Она делала, наверное, сотню миль в час.
Правильно выбрал, подумал Берден. Он повернулся к бледному мужчине с собакой на поводке:
— Может, вы мне поможете, сэр?
Поводок дернулся, собака уселась на поребрике.
— Этот джентльмен… — свидетель указал на раздавленное тело на полосе, — он, как полагается, посмотрел направо и налево. Никого не было. Но из-за моста не все хорошо видно.
— Да, да. Я вижу.
— Ну, он и начал переходить к островку безопасности, когда откуда-то возникла эта белая машина. Она неслась как сумасшедшая. Эти малолитражки, если у них мотор модернизирован, могут носиться с ужасной скоростью. Он как бы засомневался, потом попытался вернуться обратно. Знаете, это было так быстро. Я не могу точно вспомнить все детали.
— Все хорошо.
— Потом автомобиль сбил его. О, водитель изо всей силы жал на тормоза. Я до конца дней своих не забуду визг тормозов, его крик, как он выбросил руки и рухнул, словно кегля.
Берден оставил констебля собирать имена и адреса, а сам повернулся и направился к белой машине. Женщина коснулась его руки.
— Послушайте, — сказала она, — он хочет священника или что-то в этом роде. Он до вашего появления все просил. Он говорил: дайте отца Чивертона, словно знает, что уходит.
— Правда? — Берден остро взглянул на доктора Крокера.
Тот кивнул. Умирающий был уже накрыт, под головой лежал свернутый плащ.
— Он говорил об отце Чивертоне. Честно говоря, меня больше беспокоило его физическое, чем душевное состояние.
— Значит, он — из Красного Креста?
— Господи, нет. Вы, полицейские — кучка атеистов. Чивертон — наш новый викарий. Вы что, не читаете местный листок?
— Из отцов церкви?
— Очень важная персона. Коленопреклонение, благодарственный молебен и прочий джаз. — Доктор кашлянул. — Я сам — конгрегат.
Берден пошел к перекрестку. Лицо мужчины было белым в желтизну, но открытые глаза смотрели внимательно. С небольшим удивлением Берден увидел, что он очень молод, не более двадцати.
— Чего-нибудь хочешь, парень? — Он знал, что доктор уже сделал ему обезболивающий укол. Наклонившись, инспектор закрыл его от любопытных. — Ну, через минуту мы тебя увезем, — солгал он. — Можем мы что-нибудь для тебя сделать?
— Отца Чивертона… — был еле слышный шепот, столь же бесстрастный и бесчувственный, как порыв ветра, — отца Чивертона… — Судорога пересекла угасающее лицо. — Исповедаться… искупить…
— Кровавая религия, — сказал врач, — не может даже позволить человеку умереть в мире.
— Вы, наверное, ценный вклад для конгрегатов, — цапнул его Берден. — Он, очевидно, хочет исповедаться. Полагаю, в англиканской церкви принимают исповеди?
— Да, если вы представляете себе, что это такое.
Берден бросил на него убийственный взгляд.
— Не сердитесь на меня, — мягко сказал врач. — Мы посылали за Чивертоном, по и он, и его помощник на какой-то конференции.
— Констебль Гейтс! — Берден нетерпеливо окликнул человека, записывавшего адреса. — Смотайтесь в Стоуэртон и притащите мне… э… викария.
— Мы уже пытались найти викария в Стоуэртоне, сэр.
— О господи! — тихо сказал Берден.
— Извините, сэр, но сейчас на встрече со старшим инспектором священник. Я могу отправиться в участок и…
Берден вздернул брови:
— Давай, да быстро…
Он пробормотал что-то утешительное для мальчика и направился к девушке, которая начала всхлипывать.
Она плакала не от того, что наделала, а от того, что увидела два часа назад. Прошло уже два или три года этого, как она его называла, «неусыпного кошмара» — хотя одно время кошмар был более реален, чем действительность, — а плакала она потому, что он грозил начаться снова и средство, которое она попробовала, не стерло видений.
Она увидела ее в окне агента но недвижимости, когда шла домой с работы. Фотографию дома, но не такого, каким он стал сейчас, грязным и потрепанным непогодой, заросшим Агенты по недвижимости обманывают вас, они хотят, чтобы вы думали, что нечто подобное только что случившемуся было давно… Вас? Как только она подумала «вас», так сразу поняла, что это начинается снова, повторение ночных кошмаров. Тогда она села в «мини» и поехала во Флэгфорд, прочь от ассоциаций и воспоминаний и ненавистного голоса. И пить, пить, чтоб отогнать это.
Но оно не уходило, и ты опять была там, в большом доме, прислушиваясь к голосам, которые продолжали уговаривать и спорить, пока тебе не надоело, так надоело, что ты вышла в сад и встретила там маленькую девочку.
Ты подошла к ней, а она спросила:
— Вам нравится мое платье?
— Хорошенькое, — сказала она, но ей в голову не пришло подумать, что оно может быть лучше ее собственного.