Наконец, я дорвался до старших, хватая каждого то за ворот, то за рукав и вопрошая:
— Был вчера дома? Газету видел? Что с Томми Смитом?
Вот что я хотел узнать — что с Томми Смитом.
— Завернули, — проронил, наконец, один из старших.
— Губернатор отказал?
— Да. В пятницу вздернут.
Меня как молотом по затылку огрело. Слова застряли в горле. В животе как будто все перевернулось. Почему-то я уверен был, что смертную казнь ему заменят пожизненным. Ведь у них явно не хватало доказательств, чтобы его повесить.
Конечно, какое мне до этого дело, но он жил через улицу. Его забрали за то, что он воткнул нож в спину своего родителя, — в этом его обвиняли. И две его сестры остались теперь без отца и без брата. А это уже задевало и меня. Я втрескался в младшую, Мэри. Ей 15, на год больше, чем мне. Ну я ж говорил, я не какой-то недоумок из средней школы, меня и вундеркиндом можно обозвать.
И вот они вздернут Томми, а Мэри будет рыдать у меня на плече полгода, если не всю жизнь. Может быть, стоило бы от нее отделаться. Только женских слез мне не хватало!
Я стоял правофланговым сержантом в роте двенадцатилеток. Пошел марш с равнением на знамя. Настроение — хоть удавись.
Пуштон снова дудел. Я жег его взглядом. Ненавижу горнистов, а Пуштона и без горна трудно полюбить, очкарика толстомордого. Задница как воздушный шар, а башка словно прыщ. Физиономия как вчерашняя овсянка. А воображала-то! Велика шишка — горнист. А вышагивал как архангел Гавриил. Грудь выпятил, зад оттопырил…
Я глядел на Пуштона, но все мысли были о Томми Смите. В вечер убийства я наведался к Мэри, слышал часть спора Томми с папашей. Оба несли чушь собачью. Но папаша Томми так не считал, как и девица, на которой Томми собирался жениться. Я б сказал, что папаша этот на свете зажился, ему давно на тот свет было пора, старому придурку. Он и за мной со своей клюкой гонялся. Мэри говорила, что он по ночам бродил по дому да палкой своей стучал.
Главный аргумент защиты Томми — что старый хрен, мол, замахнулся на сына палкой. Адвокат хотел представить дело таким образом, чтобы Томми признал вину, и можно было бы давить на оправдание. Но Томми уперся и все отрицал. Утверждал, что отца не убивал. Ну, прокурор представил его вруном-алкоголиком, и присяжные подпели обвинителю.
Вообще-то Томми нормальный парень. Играл в футбол в университете. Высокий блондин, кровь с молоком, глаза голубые. Улыбка как с рекламы зубной пасты. Но насчет девицы той папаша, похоже, прав оказался. Едва Томми взяли — только ее и видели. Смылась в Нью-Йорк к мамочке с папочкой.
Я продолжал думать о Томми, когда нас снова погнали маршем, а затем, перед завтраком, начали еще одну идиотскую забаву под названием физподготовка. Мало нас без этого гоняли целыми днями, так тут еще и какие-то кретинские упражнения.
Наконец, завтрак.
Я колупал вареное яйцо и смотрел на парня напротив. Он давился уже шестым. Смех, да и только. Народишко воображает, что большие частные школы — верх шика и их сынишки вращаются в высшем обществе. Ха! Есть, конечно, пара-другая парней с фамилиями, которые видишь на вывесках, есть и дети кинозвезд, но большинство из нас — серая публика, не справляющаяся с обычной учебной программой и никому не нужная дома. Преподавателям мы тоже ни к черту не нужны. И вот мы здесь. Кларк возьмет любого, за кого платят. И напялит на него свою престижную форму. Во всем штате не найдется другой школы, частной или общественной, которая бы меня приняла, ознакомившись с моими характеристиками. Но старику Кларку главное — какая пачка баксов зажата в ладони, и плевал он на характеристики и отметки.
Итак, я любовался этим боровом, который впихивал в себя яйца, не боясь несварения и колик, когда парень справа вдруг ляпнул:
— Томми Смита-то вздернут.
— Да, — согласился я. — Жаль мужика.
— Жаль? — удивился он. — Туда ему и дорога! Получит что заслужил.
— Заткнись, — бросил я ему. — Или вздую.
— Неужто?
— Если хочешь — выйдем, и вздую прямо сейчас.
Старший стола заорал:
— Эй, вы, двое, кончайте базар! О чем вы, кстати?
— Томми Смита собираются вздернуть. А он невиннее младенца.
— Ха-ха… Ты поешь под дудку Мэри Смит.
— Юбочник! — заорал обжора, брызнув полупережеванной яичной смесью пополам со слюной.
Я выплеснул ему в морду воду из стакана и встал:
— Слушайте, Томми Смит не виноват. Я был у них в доме как раз перед убийством. И после этого был. И с детективами разговаривал. А вы только и знаете, что в газетах напечатано.
Зол я был, как собака, но пришлось усесться за стол, потому что в столовку вошел дежурный офицер. Все стали паиньками и замолкли. Дежурный вышел, и старший стола ухмыльнулся:
— Поганка твой Томми Смит. Отца убить, а! В спину, сзади, подло!
— Враки! — крикнул я.
— Да ты-то откуда знаешь?
— Знаю, и все.
— Нет, вы на него только гляньте! Знающий какой. Курам на смех.
— Знаешь, так нам скажи. Кто тогда, если не он?
— А почему не я? Что ты на это скажешь?
— Ты! — вылупил глаза старший. — Нос не дорос, салага четырнадцатилетняя.
— Иди ты к черту! — послал я его.
— Четырнадцатилетний прыщик кого-то убил! — крикнул старший стола и зашелся приступом смеха, схватившись за бока.
Весь понедельник я безрадостно размышлял о Томми, о том, какой он хороший парень, всегда готовый рассмеяться, ободряюще похлопать по спине. А теперь он заперт в камере в Сан-Квентине, считает часы, может, слышит, как сколачивают для него эшафот.
Я представил, каково человеку ожидать этого, шагая по камере, дымя сигаретами, пытаясь понять, что это значит — умереть. Читал я о таких вещах. О Краули Два Ствола, так, кажется, его звали. Он вроде прошествовал к электростулу как на праздник, гордо задрав подбородок. Но, думаю, что-то было и под этой маской, и Краули знал, что его ждет. В реальной жизни это происходит не так, как описывают в газетах.
К Мэри я не пошел, хотя запросто мог сбегать к ним домой, она живет совсем рядом с лагерем. Но она и ее старшая сестра Рут, а также молодой детектив Дафф Райан, арестовавший Томми — как он сказал, это был его служебный долг, — рассчитывали на изменение меры пресечения. Они надеялись, что суд прояснит сомнительные моменты, которыми дело пестрело. Представляю, что меня ожидало, если бы я заявился к Мэри! Она вряд ли благосклонно приняла бы мои утешения и заливалась бы слезами всякий раз при упоминании Томми. Нет уж, спасибо.
Полпонедельника я просидел в комнате для занятий, раздумывая над судьбой Томми. На небе уже появились звезды. Несмотря на тепло, сохранившееся в помещении, меня бил озноб. В 8.30 мы промаршировали в спальню. Симмонс, старший стола, все донимал меня насчет моей наивности.
— Слушай, — сказал я ему. — Получишь.
— Ладно-ладно, молчу. У тебя головка бо-бо.
— У тебя сейчас морда будет бо-бо, если не заткнешься.
Лежа в постели, я корчился от звуков насилуемого Пуштоном горна и радовался, что завтра очередь дудеть Майерсу.
Заснуть не удавалось. Все те же мысли. Сколько можно! Если б мы с Богом не разошлись разными путями, я б Ему вознес какую-нибудь молитву. Однако, поворочавшись с полтора часа, примерно в 10 я уснул.
Во вторник вечером я тоже не пошел к Мэри. Но после шамовки, то есть ужина, в комнату для занятий прибежал дневальный и вызвал меня в главное здание к телефону. Звонил Дафф Райан, тот самый молодой детектив.
— Ты взвалил на меня непосильную ношу, парень, — начал Райан.
— Что-что? Нельзя без загадок? — Таким тоном лучше с детективами не разговаривать, но очень уж меня взвинтили события.
Казалось, что я физически ощутил на себе взгляд Райана, как его серые глаза сверлят меня сквозь разделяющие нас стены и расстояния.
— Рут чувствует себя сам представляешь как, — продолжил Райан спокойно. — Я ее утешаю как могу. Но Мэри тоже не лучше. И мне не разорваться.
— Ну и что? — упрямо «не понимал» я.
— Она твоя девушка, Мартин.
— У нас в школе положено называть парней по фамилии. Мартин — звучит несолидно. Моя фамилия Торп.
— Извини, что я тебя беспокою, Мартин, — как будто не расслышал Райан. — Если не хочешь сотрудничать…
Этого еще не хватало!
— Хочу, хочу. Сейчас. То есть, если отпустят.
— Уже отпустили, — заверил Дафф. — Иди, не заходя ни в какие канцелярии.
— Уже иду, — сказал я, повесил трубку и посидел с минуту. Чего ему от меня надо? Черт разберет этих детективов!
Что ж, я затрусил к дому Смитов. Мать их умерла уже давно, а теперь… Отец покойник, брат тоже скоро… Останутся две сиротинушки.
Мне открыл Дафф. Ну и видок у него был! Физиономия серая, под глазами синяки… не боевые честно заработанные синяки, а те, которые выскакивают от бессонницы или от большой заботы. Здоровенный лось, плечи широкие, стрижка — как поле скошено. А вот смотрел он на меня… Терпеть не могу таких взглядов. Как будто допрашивал.
Но на настоящего детектива он не тянул. Я предпочитаю бойцов, которые палят напропалую и кладут гангстеров пачками направо и налево. А у Райана я и пушки-то ни разу не видал!
— Рад, что ты пришел, Мартин.
— Торп я.
Он не ответил, отступил в сторону, и я увидел Мэри. Она сидела на диване, поджав ноги, спрятав лицо. В руке сжат платок. Мэри девушка стройная, но в то же время фигуристая, из-за чего меня все время доставали в школе. Как и Томми, Мэри блондинка, но волосы, разумеется, до плеч, а не короткий ежик. Она подняла красное заплаканное — и все равно красивое — лицо. Мне она в любом виде нравилась. Мне все женщины нравятся, начиная с девяти лет.
У Мэри широко посаженные зеленые глаза, розовая кожа, большой рот. Только вот недотрога она. И с другими парнями, кроме меня, даже не разговаривала. Может, думаете, я против этого возражал? Однажды я увидел, как она выходила из воскресной школы. После этого всякий раз поджидал ее, спрятавшись, и четыре воскресенья подряд тащился вместе с ней до самого ее дома. А она со мной не разговаривала, даже на вопросы не отвечала. Наконец, я пропустил одно воскресенье, и она спросила, где я был. Так все у нас и началось.