— Торп, — сказала она. Это еще одна особенность. Она всегда называла меня по фамилии, потому что я так ей представился. — Рада тебя видеть. Сядь здесь, рядом.
Я подошел, сел. Она подтянулась, как будто стыдясь своей слабости, довольно удачно изобразила улыбку.
— Как дела? — спросила она.
— Да ничего. Латынь да алгебра… У меня все тип-топ, я в первых рядах.
— Умный ты, Торп.
— Жаль Томми, — вздохнул я. — Но еще не все потеряно.
— Боюсь, что все. — Глаза ее снова затуманились. — Разве что, конечно, вдруг что-нибудь новое выяснится. Адвокат говорит… — и она заплакала.
Я обнял ее за плечи — она несколько напряглась.
— Перестань, перестань. Томми не хотел бы видеть твои слезы.
Минут через пять она успокоилась.
Дафф Райан все это время сидел в уголке, поглядывая в окно.
— Я сыграю, — предложила она.
— Что-нибудь новенькое?
— Новенькое?
— Ну, что-нибудь модное.
— Нет, — ужаснулась она. — Я хотела…
— Гимны? — вскинулся я. — Только не это!
— Но почему, Торп?
— Слышать их не могу, к дьяволу. Сколько раз уже тебе твердил. Не хочешь играть ничего приличного, не подходи к пианино.
Я лихорадочно растирал ладони пальцами. Она не настаивала. Единственно о чем мы спорили — это ее гимны. Меня бесили все эти «Да приидет свет» и подобная бодяга.
— Хорошо-хорошо, — уступила она. — Только прошу тебя не ругаться в нашем доме.
— Извини. Больше не услышишь моей ругани в вашем доме.
— И вообще прекрати ругаться.
— Согласен и на это. Постараюсь.
Что ж, этот маленький спор отвлек ее от тяжких мыслей хотя бы на минуту. Но тут сверху спустилась Рут.
Рут не выше ростом, чем Мэри, даже, пожалуй, чуть пониже, хотя ей уже 19. Волосы ее темнее, а бледное лицо, смело можно сказать, поражало красотой. А какие у нее глаза! Кроме темно-синего халата, на Рут, похоже, ничего не было надето, но халат доставал до пят и плотно обтягивал ее тело.
— Мэри, тебе, пожалуй, лучше прилечь, — сказала Рут. — Привет, Торп.
— Привет, — отозвался я.
Мэри встала, пожала мою руку, снова улыбнулась и вышла. Рут задержалась в двери, как будто подавая сигнал Даффу Райану, — подозреваю, что так оно и было. Дафф поднялся.
— Пожалуй, нам пора, Мартин.
Я невнятно пробурчал нечто невразумительное.
Он кисло глянул на меня:
— У нас есть работка. Мы должны убить котенка. Бедного маленького котенка.
Я разинул рот… По позвоночнику потянуло ледком. Райан открыл дверь и пригласил меня выйти. Конечно, какое-то иносказание, подумал я, обычные фокусы этих хитроумных ищеек. Однако в коробке под ступеньками крыльца действительно лежал котенок. Райан поднял его и погладил:
— Попал под машину. Страшная боль и никакого шанса на выживание. Я ему вколол обезболивающее, но боль вернется. Его нужно убить.
Я хотел спросить, не слабо ли ему самому это было сделать сразу же, как только кота переехал автомобиль, но промолчал.
Мы зашагали к лагерю академии Кларка. В кромешной тьме пересекли футбольное поле.
— Хочу задать тебе еще ряд вопросов о ночи убийства, Мартин. Надо что-то делать, чтобы спасти Томми. Я сам его арестовал, но уверен, что парень невиновен. И хочу его спасти, пока еще не поздно. Похоже, мы что-то проморгали. Что-то важное.
— Уверен, что невиновен, или просто втрескался в Рут? — подколол я детектива.
— Уверен, что он невиновен, — спокойно повторил Райан. — Ты согласен помочь, Мартин? Ты же не хочешь, чтобы Томми умер?
— Хватит глупые вопросы задавать. Конечно, помогу. Только чем?
— Отлично. Итак, что ты делал в тот вечер?
— Да я уж двадцать раз отвечал. И в суде тоже. Пришел в гости к Мэри.
— Мистер Смит, ее отец, выгнал тебя?
— Он предложил мне покинуть дом.
— Не предложил, Мартин. Приказал в грубой форме. И запретил появляться в доме снова.
Я резко остановился:
— Откуда это известно?
— Мэри сказала. Она боялась, что Рут тоже запретит тебе приходить. И, к сожалению, считала, что это не оказывает влияния на судебное разбирательство.
— А что, оказывает?
— Не знаю. Итак, он тебя выгнал. Палкой угрожал?
— Не скажу.
— Что ж, ты не обязан. Но я хотел бы слышать от тебя только правду.
— Вы думаете, что я его убил? — Я повернулся к нему, затаив дыхание.
— Нет, не думаю, но…
— Что — но?
— Мартин, тебя вышибали чуть ли не из каждой школы штата.
— Ну не каждой…
— Но не из одной.
— Ну… было.
— Вот я и посмотрел твои документы. Надо было раньше этим заняться.
— Слышь…
— Не волнуйся. Это могло бы дать новую нить, только и всего. Против тебя ничего нет, но в школе в Хэддене ты затащил козленка, классного любимца, на второй этаж и спустил с лестницы, переломал ему все четыре ноги.
— Он поскользнулся.
— Возможно. — Дафф закурил, зажав коробку с искалеченным котенком под мышкой. — А ты стоял на верхней площадке и наблюдал за страданиями козленка, пока кто-то не прибежал на его вопли.
— Я так испугался, что не мог двигаться.
— В другой школе ты столкнул одноклассника в цистерну с мазутом и топил его, не давая вылезти, пока тебя не остановили.
— Он отвратный тип. А я просто пошутил.
— Из следующей школы тебя выгнали, когда ты связал теленка, заволок его на крышу, проткнул чем-то острым и наблюдал, как он истекает кровью.
— Не колол я его! Он напоролся на острый кусок жести. Не говорите это Мэри.
— Не скажу.
— А то, что я там вытворял, любой мог на моем месте сделать. Вы просто хотите спасти Томми и готовы навесить все на кого угодно, хоть на меня.
— Возможно, — мягко согласился Райан. Мы вошли в капеллу, он выплюнул изо рта сигарету, растоптал ее, погладил котенка. Через мутные окна в капеллу проникал неверный лунный свет, отражался в кошачьих глазах. — Ты еще и в колонии оказывался.
— Два раза, — признался я.
— И однажды в психлечебнице штата.
— Месяц. Один псих меня туда запаковал. Спасибо, папаша выручил.
— Угу. Псих запаковал, потому что ты отравил двух его псов, датских догов. Отец твой должен был дать кому-то на лапу, чтобы тебя выручить, а теперь он платит Кларку в двойном размере.
Все это я, конечно, знал, но слушать подобное от детектива малоприятно.
— Ну и что? Вы могли все это узнать и раньше.
— Нам не дали эти материалы. Мне пришлось подкупить персонал, чтобы их получить.
— Грязный трюк! — вырвалось у меня.
Он как-то странно улыбнулся, будто бы отодвинувшись от меня далеко-далеко. Еще раз погладил котенка. Меня трясло от страха.
— Жаль тебя убивать, милый, — сказал Райан котенку и тут же как будто сошел с ума.
Он размахнулся и с силой ударил животное головой о церковную колонну. Видно было, как окрасилась кровью голова котенка. Райан ударил еще и еще. Сердце у меня в груди бухало, как кузнечный молот. Мне захотелось ему помочь, схватить котенка и выдавить из него кишки, разметать мозг по всей капелле. Голова кружилась. Рука сама потянулась к зверьку.
Но я не дурак. Не зря я первый в классе. Я понял, что Райан меня проверял. Он призывал меня помочь. Хотел надуть. Не выйдет! Я отдернул руку, обе сунул за спину, сцепил их крепко-накрепко и отвернулся.
Звук падения. Котенок растянулся на бетонном полу. Я с трудом переводил дыхание. Дафф Райан спокойно посмотрел на меня, отвернулся и вышел. Долго я восстанавливал дыхание…
Зато спал отлично. Томми меня больше не интересовал. Скорей бы его вздернули. Проснулся я за 10 минут до подъема, помня, что черед дудеть Пуштона. Почувствовав в себе боевой задор, я сунул ноги в шлепанцы и прошел в крыло одиннадцатилеток. Пуштон сидел на краю кровати, тянулся и зевал. Этот пузан выглядел стариканом. Морда важная, что твой генерал.
— Чего тебе, Торп? — спросил он.
— Давай сюда свой дурацкий горн. Я его в куски разнесу.
— Ты от моего горна отстань. Мои родители люди небогатые, я на свой горн потратил всю свою копилку.
Все так. Школа выдавала горны, но весьма дерьмового качества, а Пуштон серьезно относился к музыке. Он накопил денег и купил собственный инструмент.
— Знаю-знаю. Еще лучше. Не привлекут за порчу школьного имущества. Где он? Куда ты его сунул? — Я заглянул под кровать, под подушку, схватил Пуштона за нос: — Где горн, Хейни?
— Отстань! — заорал он во все горло.
Народ стал поднимать головы, послышалось недовольное ворчание.
— Ладно, придурок, иди дуди. Чтоб тебе кишки выдуть.
Я вернулся в постель и зажал уши.
Пуштон продудел от души. Куда он прятал горн, я так и не узнал.
Оделся я бодро, настроение улучшилось. Еще два дня — и Томми повесят. Скорей бы. Может, Мэри скоро отнюнится, потому что больше ничего уже нельзя будет сделать. А потом и забудет. Для планеты один человек — величина несущественная, независимо от того, хороший это был парень или плохой.
В среду все шло путем. Завтрак, церковь, классы. Случайно наткнулся на Пуштона, он зажимал горн под мышкой.
— Торп, будешь приставать, я доложу по команде.
— Топай-топай, придурок. Погоди, я до тебя доберусь.
Зол я на него был — не передать.
Я все так же злился на Пуштона, когда представился счастливый случай. Счастливый для меня, не для Пуштона.
Ближе к вечеру нас отпустили из классов на двухчасовой отдых. Я заскочил в главное здание, точнее, прокрался туда, чтобы взять из-под подушки книжку. И услышал какой-то стук. Доносился стук из крыла одиннадцатилеток. Дойдя дотуда, я глазам своим не поверил.
Пуштон! Дело в том, что дежурному горнисту поручается обход здания, но я-то об этом забыл. Чуть было в Бога не поверил снова. Пуштон возился с новым переносным радиоприемником с наушниками, очевидно общим с соседом, потому что провода тянулись и к соседней койке.
Пуштон, высунувшись из окна, приколачивал наружную антенну.
Чего еще желать? Шесть этажей, внизу бетонная отмостка. Никто не знает, что я в здании. В виски ударила кровь, в глотке пересохло. Кошачьим шагом, затаив дыхание, я двинулся вперед.