Ничего не обнаружив в одежде, они стали обыскивать камеру. Один из них сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее так осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться бомба.
Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, отфутболил ее в сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за нее, но перевернуть и поискать под ней не сообразили. Тем не менее, их долгая возня со скамьей начала действовать Лимиту на нервы, и он решил, что пора прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он прошествовал по коридору.
Офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот так и вылетел из камеры, голося, чтобы Лиминг остановился. На шум из-за угла коридора появился четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг повернулся и ретировался.
Подойдя к офицеру, который вышел из камеры и уже кипел от злости, он остановился, принял скромную позу и сказал:
— Взгляните — «Сентябрьское утро».
Для офицера это был пустой звук.
Размахивай петлей, он подпрыгнул от ярости и заорал:
— Это что такое?
— Моя собственность, — с неприкрытым достоинством заявил Лиминг.
— Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не разрешается ничего иметь при себе.
— Кто это сказал?
— Это я вам говорю! — довольно злобно ответил педик.
— А кто вы собственно такой? — поинтересовался Лиминг, демонстрируя чисто научный интерес.
— Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой! Стража, взять его в камеру и…
— Вы здесь не начальник, — перебил его Лиминг с наглой самоуверенностью. — Здесь все решает комендант. Тут мы с ним заодно. Если не верите, пойдите и спросите его.
Охранники мешкали в явной нерешительности. Они единодушно отдали всю инициативу офицеру. Но герой что-то утратил свой пыл Недоверчиво уставившись на узника, он колебался.
— Вы что же, утверждаете, что комендант позволил вам держать при себе этот предмет?
— Я говорю, что он не возражал. Значит, и вы не можете возражать. Катитесь-ка в свой свинарник и не старайтесь перепрыгнуть через голову начальства.
— Свинарник? Это еще что такое?
— Не ваше дело.
— Я справлюсь у коменданта.
Утратив спесь и уверенность, офицер повернулся к охранникам.
— Возвратите его обратно в камеру и пусть ему принесут обычный завтрак.
— Надеюсь, мне вернут мою собственность, энк? — напомнил Лиминг.
— Не раньше, чем я увижусь с комендантом.
Охранники затолкали его в камеру. Он оделся.
Прибыл завтрак — обычная миска размазни. Он обругал стражников за то, что ему не принесли яичницу с беконом, и сделал это нарочно, с дальним прицелом. Демонстрация самоуверенности и некоторой агрессивности была необходимым условием для продолжения игры.
Учитель почему-то не явился, так что Лиминг провел все утро, шлифуя по книгам беглость речи. Днем его выпустили во двор, и он, смешавшись с толпой, не смог обнаружить признаков какой-то особой слежки.
Его знакомый прошептал:
— Мне удалось стащить еще моток проволоки. Я его захватил с собой на тот случай, если он тебе понадобится. — Он сунул проволоку Лимиту и, убедившись, что она исчезла в его кармане, добавил: — Это все, что я сумел достать. Больше не проси. Нельзя слишком часто испытывать судьбу.
— В чем дело? Это становится опасным? Тебя подозревают?
— Пока все тихо. — Ригелианин настороженно огляделся. — Но если другие узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно последуют моему примеру. Они разворуют ее на всякий случай, надеясь пронюхать, зачем она мне понадобилась, чтобы потом использовать таким же образом. За два года в тюрьме все мы стали отъявленными эгоистами. Каждый так и старается оттяпать у ближнего лишний кусок — неважно, настоящий или воображаемый. От этой собачьей жизни все худшее в нас вылезает на поверхность — как, впрочем, и лучшее.
— Понятно.
— Пары моточков никто не хватится, — продолжал собеседник. — Но если поднимется паника, проволока начнет исчезать в огромных количествах. И тогда не миновать жутких разборок. Я вовсе не хочу давать повод для повального шмона.
— То есть, ты хочешь сказать, что как раз сейчас твои товарищи не могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску?
Ригелианин шарахнулся, как испуганный конь.
— Я тебе этого не говорил.
— Но я-то не хуже других знаю, сколько будет дважды два. — Лиминг ободряюще подмигнул собеседнику. — А еще я умею держать язык за зубами.
Он проводил взглядом проковылявшего прочь ригелианина. Потом обыскал двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но безуспешно. Ну и ладно, не в них дело. В крайнем случае можно обойтись и так.
Послеобеденное время он посвятил упражнениям в языке и сумел сосредоточиться на учебе без всяких помех. В тюремной жизни есть одно, пожалуй единственное, преимущество: можно заняться самообразованием.
Когда дневной свет стал меркнуть и сквозь решетку засияли первые бледные звезды, он стал так дубасить ногой в дверь, что грохот разнесся по всему зданию.
Глава 8
Топот бегущих ног. Глазок открылся. За ним был все тот же Марсин.
— А, это ты, фаплап! — приветствовал его Лиминг. Он презрительно фыркнул. — Ты, конечно, уже натрепался. Наябедничал офицеру, чтобы выслужиться. — Он выпрямился, во весь рост. — Что ж, мне тебя жаль. Я бы сто раз предпочел оказаться в своей шкуре, чем в твоей.
— Тебе жаль? Меня? — Марсин всполошился. — Это еще почему?
— Потому что тебе несдобровать.
— Мне?
— Кому же еще? Не сразу, если тебе от этого легче. Сначала подождешь, помучаешься. А уж потом получишь сполна. Можешь, конечно, мне не верить. Поживем — увидим.
— Я только выполнял свой долг, — чуть ли не извиняясь, оправдывался Марсин.
— Это тебе зачтется, — утешил его Лиминг, — за все получишь по заслугам.
— Не понимаю, — заныл Марсин, нутром ощущая беду.
— Поймешь — не обрадуешься. И те вонючие фаплапы, которые лупили меня во дворе, — тоже. Можешь передать, что наказание для них уже отмерено.
— Я не должен с тобой разговаривать, — сказал Марсин, смутно сознавая, что чем дольше он стоит у глазка, тем прочнее к нему прилипает. — Мне пора идти.
— Ступай. Только мне кое-что нужно.
— Что?
— Мне нужен мой боцамагилви — та штука, которую забрал офицер.
— Ты ее не получишь без разрешения коменданта. А его нет и не будет до завтрашнего утра.
— А мне-то что. Мне он нужен сейчас.
— Сейчас нельзя.
— Ну и ладно. — Лиминг небрежно махнул рукой. — Сделаю еще один.
— Не положено, — крайне неуверенно напомнил ему Марсин.
— Ха-ха! — ответил Лиминг.
После того, как совсем стемнело, он вынул из-под скамьи проволоку и соорудил вторую штуковину — точную копию первой. Его дважды прерывали, но не застукали ни разу.
Закончив работу, он поставил скамью дыбом и влез на нее. Вынув из кармана недавно полученный моток проволоки, крепко привязал один конец к среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Разведя слюной пыль, он старательно замазал блестящую поверхность проволочного кольца, так что заметить его можно было разве что уткнувшись в решетку носом. Потом соскользнул на пол и водворил скамью на место. Оконце располагалось так высоко, что нижняя часть решетки с пола была не видна.
Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент, спросил:
— Ты меня слышишь?
Когда показался свет и глазок открылся, он нюхом почуял, что за дверью сгрудилась целая толпа охранников, а глаз в отверстии принадлежит вовсе не Марсину.
С головой уйдя в свое занятие, он принялся медленно и осторожно поворачивать петлю, одновременно вопрошая:
— Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?
Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал голосу выражение нескрываемого восторга и воскликнул:
— Наконец-то явился! Ты уж лучше держись поблизости, чтобы можно было поговорить нормально и не вызывать тебя через спираль.
Потом замолчал, изобразив на лице такую мину, как будто внимательно слушает. Глаз в отверстии выпучился, затем исчез и тут же сменился другим.
— Договорились, — сказал Лиминг, устраиваясь поудобнее, как будто для задушевной беседы. — При первой же возможности я их тебе покажу, а уж ты делай с ними, что пожелаешь. Давай-ка перейдем на свой язык. А то вокруг слишком много любопытных. — Набрав побольше воздуха, он стремительно затараторил без всяких пауз: — Отверзлась ткань и в тот же миг растрескался зеркальный лик сбылось проклятье взвился крик владычицы…
Отверзлась дверь, и в тот же миг два охранника чуть не рухнули в камеру головами вперед, стремясь поскорее завладеть добычей. Еще двое маячили в коридоре, между ними красовался педик. На заднем плане боязливо переминался Марата.
С криком «готово!» охранник схватил спираль и выскочил обратно в коридор. Его спутник пулей вылетел следом. Оба чуть не спятили от восторга. Дверь закрылась только секунд через десять, и Лиминг не преминул воспользоваться их оплошностью. Сделав охранникам «козу», он потыкал в их сторону растопыренными пальцами. В детстве они называли это «чертовы рожки» — классический жест для насылания порчи.
— Видел? — произнес он с выражением, обращаясь к невидимому собеседнику. — Вот они, те самые с чешуйчатой шкурой, про которых я тебе говорил. Ведь так и напрашиваются на беду. Любят ее, обожают, просто жить без нее не могут! Ты уж выдай им от души.
Вся компания явно оробела, потом дверь захлопнулась со зловещим лязгом. Припав ухом к глазку, Лиминг услышал их удаляющиеся шаги и монотонное бормотание.
За десять минут он отломал кусок проволоки от висевшего за окном мотка и снова замаскировал разведенной в слюне пылью конец проволоки, привязанной к решетке. Через полчаса очередной безупречно выполненный боцамагилви был готов. Благодаря постоянной практике Лиминг становился специалистом по быстрому и точному изготовлению этих штуковин.