– Тебе повезло, – не унимался Шайдаров, щелочки глаз так и блестели. Он вынул из вещмешка плитку с серебристой оберткой. – Вот, если попадешь, куда я покажу, то шоколад твой!
– Не нужен мне твой шоколад, – огрызнулся парень.
Все подходили к делянке, подходили к ней и штрафники. Они уже обрыскали вещи захваченных немцев, нашли несколько упаковок галет и сейчас с удовольствием занимали места на пеньках и брошенных на кусок брезента скатках, чтобы понаблюдать за спором двух стрелков.
– Эх, паря, да так и скажи, что нашему зоркому глазу боишься проиграть!
– Наш Шайдар ночью белке в глаз попадет!
– Сибирь сейчас утрет нос Югу!
Со всех сторон понеслись выкрики тех, кто болел за сибирского стрелка. От обидных слов горячая южная кровь мгновенно вскипела.
– Давай показывай свою цель! Попаду с первого раза. – Черные глаза метали молнии на побелевшем от волнения лице.
Логунов с Колей Бочкиным и Бабенко издалека поглядывали за оживленным сборищем на пятачке между деревьев. Они вместе с экипажем «тридцатьчетверки» «052» осматривали левый трак. Два пальца почти выскочили при перегонке танка по лесу с ямами, торчащими пнями и старыми корнями.
– Да. – Бабенко внимательно, словно врач над оперируемым больным, рассматривал повреждение. Он обратился к своим сослуживцам: – Николай, Василий Иванович, принесете ящик с инструментами из нашей «семерки»? Будем лечить. – Механик ласково похлопал поврежденную гусеницу, что держалась на «честном слове», и повернулся к командиру экипажа Русанову: – Доставайте запасные пальцы, снимайте с брони запасной трак. Пальцы погнуло, трак погнуло внутрь сильно, придется сначала кувалдой наружу выбивать. Но поменять гусеницу необходимо, иначе танк не дойдет даже по ровной дороге. А она у нас не очень гладкая, тяжелая техника и перепады температуры ее превратили в полосу препятствия для танка. Сейчас поменяю, часа три займет, должно хватить для перегона. Потом нагоните роту. Вы предупредите нашего командира, чтобы Алексей Иванович знал о задержке.
И он вновь склонился над искореженной деталью.
Василий Иванович нес ящик от «Зверобоя» вместе с Колей, а сам крутил головой, пытаясь высмотреть, чем чеченец вызвал такой ажиотаж. Привык он заботиться о порывистом парнишке не только как командир танка, но и как отец, удерживая того от поспешных поступков.
– Что они там хохочут, столпившись вокруг Руслана? Устроили балаган, – проворчал он, кивнул Николаю в сторону веселой толпы штрафников. – Приведи его сюда, пускай помогает. Нечего без дела болтаться, я ему сейчас настрогаю боевых задач.
Омаев тем временем уже вскинул винтовку Мосина, прищурил один глаз, упер приклад в плечо, нашел между веток далекого дерева замершего коростеля, на которого указал Шайдаров, выставил мушку посередине прорези, слегка надавил пальцем на спусковой крючок, задержал дыхание. Все, как учил дед в детстве. И вдруг резко опустил винтовку.
– Немцы! – Младший сержант бросился через дорогу к Соколову, который изучал маршрут, раскинув карту на броне танка. – Товарищ командир, там немцы! В лесу! Отряд! Метров семьсот до нас!
Завьялов, до этого хмуро глядевший на раскатанную колею впереди, мгновенно отдал приказ:
– Рота, в укрытие! Залечь за бронетранспортер! Оружие к бою! Командиры отделений, выставить огневые точки!
– Отделения, к бою! По машинам! Немецкий отряд семьсот метров! Ориентир лес! – Вслед за ним и Соколов начал раздавать команды танкистам, свернул карту в планшет. Поднялась досада на самого себя. Из-за своей беспечности чуть не нарвались на засаду. Взяли немецкую колонну и расселись практически на дороге, словно на чаепитии, хорошо, что Омаев успел заметить опасность.
Он нырнул в люк танка, на ходу надевая шлемофон, втыкая провод в разъем ТПУ.
– Я «семерка»! Всем экипажам приготовиться к ближнему бою! Ориентир лес! Немцы наступают! Атакуем по моему приказу!
Возле техники еще суетилась пехота, солдаты со скатками и винтовками в руках перебегали дорогу и падали за колеса «Ханомага». Сержанты, командиры взводов, укладывали особо нерасторопных на обочину дороги за гребень стылого земляного вала пинками и тычками. Появление немцев стало неожиданностью, тут уж не до церемоний, каждая секунда на счету. Солдаты шепотом чертыхались, морщились от ударов, но покорно шлепались в грязь у обочины, чтобы там лечь на изготовку для стрельбы из винтовки или автомата. Дорога и полянка в несколько минут опустели, установилась тяжелая давящая тишина ожидания. Подбитые немецкие танки со страшными пробоинами, трупы немецких танкистов, которые никто не успел стащить в одно место, присмиревший бронетранспортер со свастикой на борту и замершие на выбоинах советские танки. Молчание грозной техники и дорога со следами недавнего боя выглядели пугающе.
«Пускай подойдут поближе, – мысленно рассуждал Алексей. – Чтобы стрелять наверняка, если нет машин, а только люди, обычные немецкие солдаты или разведка, то Завьялов справится. Необходимо экономить боеприпас танков, неизвестно, сколько еще придется наступать в отрыве от основных частей батальона. Пускай немцы решат, что вся техника подбита и молчит после боя, а люди ушли прочь от места сражения.
Глава 3
Затрещали ветки, хлестко разошлась в сторону черная завеса. Из леса вышел мальчишка, высокий и худой. Белесые волосы торчали длинными прядками из-под слишком большой ушанки, тонкое тельце утопало в огромной истрепанной шинели немецкого офицера, на ногах были перевязаны веревками старенькие онучи. Паренек застыл у края дороги, сделал пару нерешительных шагов. Алексей наблюдал за ним в перископ, не понимая, что за немецкий отряд с такими нелепыми воинами в одежде явно с чужого плеча. Ну никак не может быть этот белобрысый мальчуган офицером вермахта. Парнишка тем временем прошелся вдоль искореженных немецких танков, приблизился к «тридцатьчетверкам», что затаились между деревьями у дороги. Он прижал руку к броне.
Борт танка даже еще не остыл, сейчас догадается, что мы внутри, – предположил лейтенант и оказался прав.
– Эй! Я из деревни! Я местный! Минька меня зовут! Эй, вы тут? – заколотил мальчишка грязными ладошками по броне.
Ответом ему был звук передернутого затвора.
– Отойди от танка! – захрипел из импровизированного окопа Завьялов.
Снова хруст веток, шуршание мха под ногами. Из леса начали выходить люди, стволы винтовок советских бойцов опустились вниз. В ватниках, потертых полушубках, изодранных шинелях не по размеру пятеро подростков, с ними седой старик в высокой меховой шапке.
– Мы свои, местные, – зычно протрубил старик, стянул с головы шапку и замахал в воздухе. – Ребята, красноармейцы, мы свои! Я дед Юрец, партизаны мы! У нас раненые. Помощь нужна срочно!
Соколов уже откидывал люк танка. Ноги в сапогах легко коснулись брони, и он спрыгнул на землю.
– Лейтенант Соколов. Показывайте, где раненый?
Старик торопливо кивал и вел танкиста к полянке, где на ровном участке молодая женщина в стареньком полушубке и стоптанном валенке караулила импровизированные носилки из прорезиненной зеленой накидки, что надевали немцы для полевых работ с техникой. Ее правая нога раздулась и загноилась от старого ранения, так что не налез даже валенок. Тряпьем девушке пришлось перемотать ногу и идти так несколько километров в надежде найти переправу на тот берег, к плацдарму советских войск, чтобы попасть в санчасть к хирургам. На полотнище лежал бледный мужчина, укутанный в темное одеяло. Он тяжело, со свистом дышал, кровь в области груди пропитала одеяло так сильно, что ткань засохла и выгнулась бугром. От каждого вздоха на губах у раненого вскипали кровавые пузырьки.
От каждого толчка его окатывало болью, кошмарной, раздирающей внутренности. Он сжимал кулаки, сцеплял зубы до дрожи, лишь бы не застонать. Нельзя показывать боль, пугать своей слабостью этих подростков, с которыми он уже целый год участвует в тихой войне с фашистами.
Чтобы не потерять сознание от пульсирующей боли, он раз за разом шептал одними губами отчет для штаба. Сколько они уже бродят по лесу, сколько качаются над ними кроны деревьев? День? Неделю? Они должны выйти к своим, обязательно. Главное – не останавливаться, линия фронта совсем близко, там за рекой советские войска, может быть, прямо сейчас форсируют Днепр. Мысли скручивались в беспорядочный клубок, рвались, словно тонкие нити. И его губы снова начинали двигаться, чтобы успеть рассказать важное:
«Капитан НКВД Мельников Василий Захарович, с ноября 1942 года заброшен в немецкий тыл. У меня партийное задание – собрать партизанские силы. Год координировал действия восьми партизанских отрядов из местного населения. Силами партизан проведена подрывная и разведывательная деятельность в Лоевском и Речицком районах, в укрепленных пунктах немецкой обороны. Докладываю о создании в Речице силами вермахта мощного плацдарма со сложной противотанковой обороной. Нами также были добыты сведения о том, что немецкие саперы готовят уничтожение моста через приток Днепра, переправу к Речице через поселок Озерщина. Фашистское командование привезло туда взрывчатку для минирования, чтобы взорвать переправу и не допустить маневра Красной армии в обхват Гомеля. В Озерщине расположился немецкий артиллерийский взвод, чтобы охранять процесс минирования».
Именно там у моста, когда они ночью ходили на разведку, он и получил эту пулю, что сейчас засела под ребрами и грызет его без перерыва.
Позавчера утром перед рассветом к их убежищу у болота на взмыленной лошади обходными путями из Речицы доехала Тамара Нарвич, которая все годы была его верной помощницей и руководила речицким диверсионным отрядом. На последнем задании, после подрыва состава, охранник поезда успел выстрелить девушке в ногу. Рана воспалилась, пуля засела внутри, и девушка из последних сил прискакала на болото за помощью, чтобы комиссар подпольщиков разузнал по связи, как переправиться через Днепр в медсанбат к хирургам. Ведь вот она, линия фронта, рядом. Привезла отважная Тома и плохие новости, что сообщили местные жители: через Казазаевку и Жмуровку ночью промчалась колонна грузовиков, которые тащили пушки на прицепах. Тамара, сжав зубы от боли, отчиталась – немцы что-то задумали, везут грузовиками технику к Днепру.