– Никак нет, товарищ генерал! – бодро отрапортовал лейтенант, который был рад, что его размышления и идея нашли поддержку у командования. – Есть выполнять приказ.
Генерал вгляделся в лицо парня – не дрогнет, стоя перед пушками немцев, выдержит? План Соколова ему показался разумным. Продуманный вариант, чтобы раскрыть координаты артиллерийских позиций противника. Но перед тем как бросать людей в бой, молодому танкисту лично необходимо проверить слова девушки из партизанского отряда. Он кивнул на грузовичок с пленными:
– Молодцы, разгромили колонну. Пленных и раненых я забираю с собой, освобожу тебя от груза. Сейчас за мной проследуют до ближайшей переправы. Девушку давай ко мне в броневик, побеседую лично. Как, ты говоришь, ее зовут?
– Тамара, но все называют ее Катя, это ее позывной в отряде. Товарищ генерал, ранена она, требуется срочная медицинская помощь. Еле ходит, – объяснил Соколов, ну не мог он про девушку докладывать как про единицу личного состава, опять вот в голосе мелькнуло беспокойство за нее.
Генерал вдруг прищурился:
– Бандит Катя! Наслышан! Поедет со мной, доставлю и лично прослежу, чтобы вылечили ногу! Еще потанцует после войны. – Генерал кивнул адъютанту: – Помоги даме, с нами поедет до санитарного эшелона.
Тот мгновенно оказался возле танка, подхватил на руки хрупкую фигурку и понес усаживать в бронированную машину.
Командующий напоследок пожал Соколову руку:
– Ты молодец, настоящий советский командир. Задачу выполнил, людей не растерял. Направляйся в сторону моста, на подводе отправим тебе запас боеприпасов и солярки. «Ханомаг» и немецкое трофейное оружие остается у твоей группы на вооружении. Еще бы немецкие танки отдал в подкрепление, но свободных водителей нет, у меня потери по линии наступления. Жду после заката доклада разведки местности. – Статная фигура в распахнутой шинели взобралась на броневик и махнула рукой: «Трогай».
Командир корпуса ничего не сказал на прощание, уезжал с тяжелым ощущением в груди. Служил он уже много лет, прекрасно понимал силу военного приказа, что часто жизнь одного человека может спасти сотни или тысячи мирных граждан и единиц личного состава. Но вот каждый раз трудно подбирать слова, вставал в горле ком при виде таких вот рано повзрослевших лейтенантов, которые понимают смертельную опасность маневра и рвутся в смертельный, скорее всего, последний бой. Этими толковыми и смелыми ребятами отвоеваны у фашистов многие километры, благодаря им линия фронта сдвигается, советские войска гонят противника прочь с оккупированных земель. Но каждый раз тяжело при виде горящих глаз и решения парня рисковать жизнью, чтобы проложить путь целой армии.
Лейтенант, наоборот, воодушевленный одобрением командира, заторопил подчиненных. Штрафники уже почти закончили закапывать могилы – отдельно в лесу неподалеку от полянки соорудили большую яму для немецких солдат, танкистов и офицеров. В соседней скромной могиле захоронили тело Мельникова, ему дед Юрец даже успел выстругать на могилу крест из стволов тонких березок и сейчас сосредоточенно выводил лезвием ножа имя и фамилию капитана.
Грузовик с пленными и ранеными уехал вслед за генералом до ближайшего крупного формирования. Возле захваченной переправы ближе к центру боев установили палаточный госпиталь, чтобы делать перевязки бойцам и формировать из тяжелораненых санитарный обоз для отправки в тыл.
Бабенко подошел к командиру:
– Алексей Иванович, ремонт «пятерки» закончили, танки готовы к марш-броску.
С другой стороны появился Завьялов, в руках он держал свою фуражку. Снял, пока седой партизан по его разрешению читал молитву над немецкими мертвецами, а потом и над русскими солдатами в свежих могилах. Пока его бойцы закидывали неглубокие ямы землей и сооружали временные знаки, Петр Максимович передал политруку две солдатские книжки, а перед этим проверил в нагрудных карманах гимнастерки у мертвых ребят самодельные солдатские смертники – гильзы от патрона к винтовке, куда солдаты упаковывали записки со своими данными. Пускай официальные документы хранятся у начальства, если вдруг и забудутся имена героев, сотрутся их имена с самодельного памятника – крепкого бревна с именами и датами, – то всегда можно опознать погибших по вот таким именным жетонам. По кругу возле могил танкисты и стрелки пустили фляжки со спиртом. Пили, не чокаясь, поминая погибших.
После быстро прошедших похорон командир роты штрафников нашел Соколова возле замерших танков.
– Товарищ Соколов, закончили с могилами. Командую сбор?
– Да, выдвигаемся в направлении моста у поселка Озерщина, три танка в голове колонны, и одна машина пойдет замыкающей. Пехота садится в немецкий бронетранспортер, найдите у себя место для старика. Партизан-мальчишек на броню посадим. Они знают хорошо местность, пригодятся на разведке полей у моста. Водители нашлись?
Завьялов кивнул.
– Тогда по машинам.
Соколов пропустил вперед Бабенко, взобрался на броню, присоединил разъем ТПУ, отдал приказ по внутренней связи к построению.
– Говорит «семерка». «Двадцатка», Кравченко, «одинадцатый» со мной в голове. Кравченко – левый фланг для наблюдения, Коробов – правый. В замыкающие два экипажа Русановых. Сектора наблюдений по флангам, машина «шестьдесят первая» – поле, «двадцать первая» – лес.
Бронированные машины зафырчали, загудели двигатели, выпуская сизый дымок. Танки плавно тронулись, и за ними потянулся шумный бронетранспортер с пулеметами на турелях и автоматчиками для наблюдения за обстановкой. Завершал процессию «052» номер, машина Русанова-старшего, и рядом шел Т-34 номер «050» под командованием его сына. «Пятерку» после ремонта по просьбе Бабенко командир поставил в хвосте, чтобы по внутренней связи командир отделения и механик-водитель могли заранее получать предупреждения о больших ямах и рытвинах, страшных для поврежденной гусеницы. Вся дорога была в больших провалах и вздыбленных волнах грязи, что застыли при первых заморозках. Танки утюжили неровности, следом по ухабам переваливался броневик с солдатами. Черная влажная грязь взлетала под гусеницами, тянулись голые обнаженные поля и редкий лес. После напряженного дня и от однообразной картинки у наблюдающих слипались глаза. Часовой с автоматом на турели немецкого пулемета затянул песню, чтобы взбодриться, а нестройный хор соратников подхватил:
…По пыльной дороге устало рота
штрафная идет…
Лица нахмурены, брови суровые,
только вперед и вперед,
искупленье нас ждет…
Кто там, кто там захныкал,
вспомнил жену или мать —
ты не один, а нас целая рота,
и каждый готов умирать…
Глава 5
Чем шире становилась дорога, тем больше нервничал Алексей. Нельзя близко подходить к мосту, впереди огромное поле, где его танковая рота будет как на ладони. Хотя уже давно смеркалось, осеннее солнце на глазах тонуло за горизонтом, а небо затянуло черными облаками, они все еще не остановились на ночную стоянку. Лес стал совсем редким, кругом растянулись широкие колхозные поля, где раньше зажиточное село собирало урожаи. Теперь на черных полях громоздились лишь остатки брошенной техники – остовы грузовиков, а некоторые квадраты были густо опутаны комками железной проволоки – минные немецкие поля, чтобы перекрыть все подходы к населенному пункту. Алексей то и дело командовал:
– Короткая. – Он вглядывался в пометки, что нарисовала Тома из партизанского отряда. Немецкие саперы постарались превратить подход к мосту в непроходимую зону, густо уложив ряды из мин.
Он уже должен доложить генералу о результатах разведки, а сам до сих пор даже не нашел для своей группы безопасное место, чтобы отдохнуть несколько коротких часов. Они еле тащатся, выверяя каждый метр по карте минных полей, даже парнишки-партизаны затихли на танковой броне, а унылая песня штрафников утонула в машинном шуме. Черную колонну из бронетранспортера и нескольких танков с выключенными фарами практически не было видно, но в прохладной тишине по пересеченной местности рычание и лязг техники разносились далеко. Опасная близость к вражеским позициям.
Да, весь берег в результате успешного наступления теперь принадлежит советским войскам, но немец может в любой момент нанести контрудар. А командиру ударной группы сейчас важно не выдать переброску сил, сохранить личный состав, боеприпасы и технику для завтрашнего боя.
Вот дорога идет под уклон, в низину, сюда уже спускаться не стоит, чтобы не оказаться на виду противника, если вдруг фашисты вышлют группу захвата по обходному проселку.
– Короткая, Бабенко. – Соколов повторил команду остальным экипажам в ларингофон, откинул люк и высунулся из него до пояса.
В окулярах бинокля на краю поля мелькнул черный остов постройки. Соколов глянул назад – парни из партизанского отряда, усталые, сморенные долгой дорогой, с трудом держались на броне танков, но старались не показать военным свою усталость.
– Ребята! Там что такое в поле черное? – выкрикнул он, чтобы они услышали его сквозь гудение машин.
Тощий Минька приподнялся со своего места:
– Силос! Он – сгоревший, там немцы пожгли комсомольцев из деревни.
Лейтенант Соколов кивнул в знак благодарности, нырнул обратно.
– Командирам танков, держим влево триста метров! Ориентир – склад для хранения! По краю поля быстрым ходом к лесу.
После приказа командира роты, отданного по ТПУ, колонна развернулась и последовала общим маршем к обугленным руинам.
– Для ночевки, чтобы не рубить мерзлые деревья, можно будет остатки силоса разобрать, – предложил вслух Алексей.
Логунов приподнялся со своего места и прижал лицо к перископу:
– Да там одна часть строения целая, может, сохранилось что-нибудь из старого урожая. Картошка. Сварим на костре и съедим с консервами.
Но надеждам сибиряка не суждено было сбыться. Деревенские парни сразу объяснили, что весь старый картофель и порушенное зерно потаскали местные жители в первый год войны. После в здании и вовсе немцы провели карательную акцию. Когда поймали в деревне комсомольцев с пропагандой – листовками, то согнали всю деревню к помещению для хранения силоса, повесили пойманных на высокой балке, а потом подожгли здание.