– Не подведу, – пообещал вдруг по-взрослому затихший Минька и спокойно спрятал дедовскую шапку за пазуху.
Кирилюк выскочил из окопа на свежий воздух, его трясло от услышанного. Об этом точно не написать передовицу, да даже рассказать кому-то страшно. В волнении подошел он к командиру группы Соколову, который помогал механику, подавал инструменты. После резких маневров Бабенко, как обычно, торопился убедиться, что вся ходовая часть и трансмиссионный отдел машины в порядке. Все экипажи танков в короткую передышку прежде всего обращали внимание на состояние своего железного товарища, ведь для них он и защита, и дом родной, и боевое оружие против неприятеля.
– Товарищ Соколов, вы что с пленными делать будете? – Кирилюк поправил очки, чувствуя, как руки мелко дрожат.
Алексей удивился:
– Ну как обычно, отправим в более крупную военную часть, где их смогут в лагерь переправить, наверное. Точно не знаю, куда их дальше. Сейчас с лейтенантом Завьяловым решим, как переправить раненых и пленных, чтобы не тормозили военные действия. А пока свяжемся с командным пунктом.
– А вы как думаете, хорошо штрафная рота в бою себя проявила?
Соколов в недоумении поднял брови:
– Товарищ Кирилюк, атаку мы отразили, ждем контратаку противника. Больше половины личного состава штрафной роты тяжело ранены или убиты. Это если вы про итоги боя спрашиваете. Ждем команды из штаба. Нам нужна пехота для поддержки танков, боеприпасы, горючее. Противник наступает и наступает, нелегко приходится, когда следует бой за боем.
– Да я немного не про то… – Корреспондент замолчал, не в силах сформулировать сложный вопрос. Алексей понравился ему тем, что сражался, не теряя человеческого лица, думал всегда о людях, а не просто о боевых единицах. И именно у него ему хотелось узнать, как же относиться к такому сложному вопросу. Когда преступник, он же и пострадавший, когда справедливое убийство – месть. Но все-таки ведь убийство. И ведь все за одно дело сражаются, защищают Родину!
– Наши, наши! – посередине пустой дороги появилась точка, которая становилась все ближе и ближе и наконец обрела очертания худенькой девочки лет шести. Она бежала со всех ног, а огромные сапоги то и дело слетали с босых пяток. Но она не останавливалась, подпрыгивала на худенькой ножке, ловила беглеца и дальше на ходу снова натягивала обувь.
На последних шагах от нетерпения девчушка засунула сапог под мышку и вдруг кинулась к высокому Завьялову:
– Вы ведь наши, да?
– Ваши, – еле сдержав улыбку, сказал Петр. – Ты откуда, из деревни?
– Да. – Худенький пальчик ткнул в серую извилистую ленту до первых домов. – Там вся деревня наша к вам бежит. Мы в подполе сидели, пока тут взрывы грохали. А потом фашисты как побежали! Вы немцев выбили! Они так торопились, на мотоциклах укатили и пушки увезли. Мы сразу поняли, что наши идут! Я самая первая прибежала.
Завьялов вгляделся в даль: со стороны деревни спешили черные фигуры, несколько женщин тянули вместо лошадей старенькую телегу.
– Дядь, – тонкие пальцы дернули Петра за шинель, – ты командир?
Завьялов подхватил босоногую егозу на руки и зашагал навстречу деревенским жительницам. Понес девочку подальше от горы трупов, сложенных в люльках немецких мотоциклов.
– Командир… На-ка. – Он сунул девчонке в руку кусок трофейного шоколада, который она немедленно отправила в рот.
Закрыла глаза от удовольствия и рассмеялась:
– Как смачна! – а потом серьезно спросила: – Ты тятьку моего встречал? Быков Василий Пантелеймонович, письма не пишет, пропал. Он высокий, как ты!
– Не встречал, – покачал головой Петр Максимович. – Но если встречу, что передать?
– Скажи, Лидка его дома ждет и велела письма писать, чтобы мамка не плакала.
– Передам, – серьезно пообещал лейтенант Завьялов и поставил девчушку на землю, провел загрубевшей ладонью по мягким детским волосам. – Ты беги, мы сейчас отдыхать в деревню твою придем.
И Лидка припустила обратно со всех ног к приближающейся процессии:
– Мамо, мамо! Он командир, тяте передаст, чтобы писал!
Петр поздоровался с женщинами и повел их к танкам, где высокий худощавый Алексей в промасленном черном комбинезоне разговаривал с Русановым-младшим, обсуждая техническое состояние танка после проведенного боя. Задавал вопросы, при этом внимательно разглядывал лицо парня. После гибели отца вместе с экипажем «052» машины тот отвечал коротко и неохотно, глаза смотрели в одну точку.
Одна из женщин тронула Завьялова за рукав шинели:
– Товарищ командир, раненые у вас есть? – Она кивнула на телегу, что тащили два человека в телогрейках. – Мы воды вам привезли, сухарей, простыню чистую. Скажите, кого перевязать, я умею, раньше коров в колхозе нашем лечила.
– Есть много раненых, – кивнул Петр Максимович. – Сейчас покажу.
И тут же к нему с вопросом обратилась другая женщина, постарше, к которой жалась Лидка:
– К вам партизанский отряд наш не выходил? Там парнишки, с ними из НКВД мужчина и дед наш Юрец.
– Вон в том рве парни, они с нами наравне немца били. – Лейтенант только успел махнуть рукой в сторону окопа, как туда бросилась женщина.
– Немцы из деревни ушли? – задал Соколов самый важный вопрос.
Женщины дружно закивали.
– Ушли, ушли! Спасибо вам!
– Неужели дождались вас! Как начало грохотать, мы думали, все – конец деревне.
– Побросали все и убежали.
– Ох, сколько погибло! Молодые какие все. Ах, и деде наш здесь!
При виде кровавой человеческой горы женщины заголосили, зарыдали, бросились к покойникам. Алексей растерялся от их криков и слез. Он отыскал взглядом женщину-ветеринара:
– Извините, нам помощь нужна. Партизанка Катя сказала, в деревне есть боеприпасы. Кто нас сможет отвести к ним?
– Марья отведет, которая в окоп убегла. Она знает ход. Сейчас приведу. – Женщина со всех ног помчалась к окопу.
Оставив местных жительниц заниматься ранеными и погибшими, боевая группа поспешила по выбоинам деревенской дороги к домам.
Соколов нервничал. Мост они отбили и даже умудрились сохранить в целости. Но вот связь со штабом пропала. Омаев безуспешно крутил ручки, вслушивался в треск эфира и выкрикивал позывные. Что дальше? Двигаться к Речице для соединения с остальным танковым батальоном? Или терпеливо ждать у отвоеванного моста, караулить, чтобы немцы не осуществили задуманное и не взорвали важную переправу?
Еще больше Соколова беспокоило, что большая часть горючего и боеприпасов для танков израсходована. Пехота довооружилась немецкими автоматами, рачительный Завьялов усадил стрелков за целые мотоциклы, чтобы экономить силы и время для передвижения. А вот ему пополнить запасы снарядов и горючки неоткуда.
Возле руин крайнего дома сопровождающая их Мария кивнула на черные головешки:
– Спалили немцы подчистую дом, со старостой внутри. Пытали его про ход, не признался. Вот и сожгли.
Она провела их на задворки, там ловко сдвинула пустую собачью будку, откинула кусок дерна, под которым темнела чернота спуска под землю. Вместе с Соколовым вниз спустился Бочкин. Под землей в сухом погребе он на ощупь отвинтил крышку на канистре и втянул знакомый запах:
– Товарищ командир, солярка есть! Раз, два, три… Ого, тут канистр десять, нам на все танки хватит.
– И фугасные есть. – Луч фонаря выхватил знакомые силуэты снарядов в ящиках.
Соколов обшарил погреб лучом фонаря и приказал:
– Так, Николай, собирай всех танкистов. Выдашь им горючее, боеприпасы. Аккуратно выносите, распределяйте по танкам.
– И вперед? Марш-бросок? Или в деревне у моста остаемся?
– Пока здесь, ждем приказа. – Ответ командира был сухим, на войне ситуация меняется мгновенно. Отдохнуть в самом центре наступательной операции не получится.
Сверху раздался голос Марии:
– Товарищ красный командир! Вас тут спрашивают.
Лейтенант выбрался на поверхность и зажмурился от яркого света. Сквозь прикрытые ресницы увидел, что от руин сгоревшей избы отделился приземистый сутулый мужчина в грязной милицейской форме. Он отдал честь:
– Участковый Пашутин, из партизанского отряда. Докладываю: немецкие войска Озерщину спешно покинули. Немцам удалось уйти в сторону Речицы. Я сам видел, как они уезжали вместе с техникой. Ушли с большими потерями. Танки вы их подбили, а штаб с пехотой, саперами и всем хозяйством рванул из деревни. Прямо по главной дороге фашисты шли.
– Кто там был, в какую сторону они пошли, на карте покажете? – засыпал вопросами Соколов участкового.
Ему нужна была информация для дальнейших действий. Связи со штабом не было, и молодой командир теперь пребывал в нетерпении. Ему хотелось как можно быстрее гнать немцев дальше, тем более горючее и боеприпасы они нашли.
Был приказ удерживать мост, но вражеские части после успешной атаки советских танков с поддержкой пехоты покинули деревню. Боевой приказ выполнен, и Соколов изнывал от бездействия. Все попытки Омаева доложить в штаб корпуса об успешной операции были безрезультатны. Дальность передачи с танковой радиостанции составляла всего 5–8 километров. Если нет связи, то либо порыв на линии, и чинить его будут связисты, скорее всего, ночью, либо линия фронта сдвинулась так, что мощности радиостанции не хватает. У него восемь танков и огромные потери десанта, немецкий пулеметчик на холме успел выкосить из рядов большую часть роты Завьялова. Его группе нужно пополнение из стрелков для сопровождения танков.
Соколов так отвлекся на свои мысли, что перестал слышать Пашутина. Увлеченно говоривший участковый не заметил, что молодой командир кивает в такт его словам и при этом думает о своем. Мужчина вдруг бросился к ограде и силком за шиворот плаща подтащил к командиру ударной группы седого дрожащего мужчину.
– Вот предатель родины! На дороге его поймал! На немцев работал!
Мужчина в грязном плаще что-то пытался взволнованно сказать, хватая воздух ртом, но из-за сильного заикания и тремора у него выходило только мычание.