— Это объяснимо. Горком — организация серьезная, — согласился Иван. — А какие покрышки подходят для замены оригинальных?
— Только от иностранных легковых машин. От наших — диаметр маловат и нагрузка должна быть поменьше…
Покинув здание горкома, оперативники постояли возле каменного крыльца, покурили, посовещались. И направились к ожидавшей их машине.
— Куда теперь, товарищи офицеры? — спросил водитель, когда те уселись на задний диван.
— Остался у нас Красностуденческий проезд, дом № 4, — назвал последний адрес Васильков.
— Красностуденческий? — почесал затылок водитель. — Ба, сколько живу в столице, никогда не слышал. Это где ж такой?
— Платформу «Тимирязево» знаешь?
— Бывал.
— Вот туда по Дмитровскому шоссе. Не доезжая пары километров до платформы, съезд влево.
— Ага, понял. Это мы зараз соорудим…
Легковушка тронулась и, плавно набирая скорость, побежала по улице в сторону ближайшего перекрестка.
Старцев посмотрел на часы, затем в небо. Вечерело. «Лишь бы этот инвалид оказался на месте, — подумал он. — Если адрес липовый или субъект скрылся в неизвестном направлении, дело опять забуксует…»
Глава седьмая
Венгрия, южная окраина Будапешта 15 февраля 1945 года
Штаб дивизии находился на окраине холмистой зеленой Буды. Здесь самый нижний по течению красавца Дуная мост соединялся с шоссе, опоясывающим южный пригород венгерской столицы. В мирное время город строился, разрастался. Накануне войны за этим шоссе стали появляться новые кварталы. В память об этом кое-где зияли котлованы или торчали остовы так и недостроенных зданий.
Южный пригород Буды нашим войскам удалось отбить у фашистов довольно быстро. Поэтому командир дивизии полковник Кононов распорядился обустроить штаб в подходящем пустующем доме.
Комполка майор Стародубцев подъехал к штабу дивизии за десять минут до начала совещания. Успевший освоить «Хорьх» сержант Епифанов лихо развернулся и тормознул между «Виллисом» и мотоциклом «М‑72». Все приглашенные на совещание: командиры полков, штабные и офицеры управления дивизии — курили у входа в парадный подъезд трехэтажного дома. Завидев подъехавший немецкий автомобиль, все, как по команде, побросали окурки и с интересом направились к его обладателю. Добыть такой знатный трофей удавалось далеко не каждому, и офицерам не терпелось учинить «виновнику» допрос.
— Поздравляю с обновкой, Семен Агафонович! — Первым пожал руку Стародубцеву молодой полковник — начальник штаба дивизии. — И как тебе новый конь?
Стародубцев был похож на именинника — смущался, краснел и что-то бубнил невпопад.
— Вот это аппарат! — восторгались офицеры.
— Красавица!
— Да не красавица, а красавец!
— «Хорьх» — понимать надо!.
Это был автомобиль, изготовленный противником на заводах ненавистной фашистской Германии. Тем не менее, обступив машину со всех сторон, советские офицеры отдавали должное необычной хищной форме кузова, качеству, технологиям и той аккуратности, с которой была исполнена каждая деталь технического чуда.
— Комдив!. — вдруг пронеслось среди офицеров.
Народ расступился, пропуская к «Хорьху» полковника.
Тот подошел, попыхивая папироской, огладил плавный изгиб темного крыла. Слегка наклонившись, поковырял пальцем наспех заделанную пулевую пробоину в дверке.
— Чей? — спросил он голосом военного прокурора.
Почуяв в груди неприятный холодок, Стародубцев шагнул вперед.
— Мой, товарищ полковник.
— Где добыл?
— Трофей, — использовал майор заготовку Скрипкина. — Тех немецких генералов, что мы захватили возле гостиницы.
— Это которых в госпиталь отправили?
— Так точно.
Полковник Кононов обошел «Хорьх» со всех сторон, заглянул внутрь кабины, легонько попинал переднее колесо. И, посмотрев на часы, заторопился:
— Через минуту начинаем, товарищи офицеры. Прошу всех в штаб…
На редких совещаниях, проводившихся в затишьях между войсковыми операциями, штурмами и передислокациями частей, «лить воду» и произносить длинные пустые речи было не принято. Говорили исключительно по делу: коротко и предельно ясно. Потому посиделки в штабе дивизии бывали недолгими.
Собрались в самой большой комнате вокруг длинного узкого стола, сооруженного из пустых снарядных ящиков. В комнате было сумрачно, так как почти все стекла в окнах повылетали от близких разрывов; солдаты, чтоб не сквозил холодный воздух, прикрыли их досками. В углу гудела буржуйка, труба от нее замысловатым образом петляла вдоль стены и выходила в ближайшее окно через небольшое отверстие.
В переднем углу стояло знамя дивизии. Рядом со входом на вбитых в стену гвоздях висели автоматы, фуражки, шапки, командирский бинокль. Рядом с печкой сушились стопки дровишек, а всю противоположную стену занимали карты Будапешта и его пригородов.
Устроились кто на чем: на уцелевших стульях, на тех же ящиках, на остатках мебели. Начало совещания не предвещало сюрпризов: комдив обвел усталым взглядом присутствующих, привычно кивнул сидящему справа Стародубцеву. Майор поднялся, расправил полы шинели и первым доложил о состоянии дел во вверенном полку. Следом похожие доклады прозвучали от других полковых командиров и командиров частей обеспечения.
Начальник штаба дивизии, выйдя к висящей карте, обрисовал оперативную обстановку. «Дирижируя» остро отточенным карандашом, он показал сместившуюся к северо-западу линию фронта, прошелся по изогнутым красным линиям наших армий, не забыл и про синие, обозначавшие войска вермахта. Заглядывая в планшетку, он назвал цифры безвозвратных и санитарных потерь в дивизии; упомянул про технику, про боеприпасы.
Далее комдив зачитал приказ командующего армией о начале Балатонской оборонительной операции.
— Нашей дивизии в этой операции отведена важная роль, — подытожил полковник Кононов. — Завтра в шесть часов утра мы начинаем передислокацию на линию населенных пунктов Гант — Замой. На юге новые позиции дивизии граничат с частями 1‑й Болгарской армии. Эта армия находится в оперативном подчинении 3‑го Украинского фронта и прикрывает операцию с юга в районе озера Балатон. С севера, в районе местечка Гант, дивизия соприкасается с соседями по корпусу — 2‑й гвардейской дивизией. Итак, задачи по передислокации. Давай, Степан Петрович…
И снова всеобщим вниманием завладел начальник штаба. Поводя острием карандаша по цветастой карте, стал объяснять полковым командирам задачи, рубежи, направления предполагаемых главных ударов.
Совещание продлилось ровно сорок минут. Покидая большую мрачную комнату, офицеры столпились у двери.
— Семен Агафонович! — окликнул Стародубцева Кононов.
Тот оглянулся:
— Я, товарищ полковник.
— Задержись на пять минут.
Майор неуверенным шагом подошел к длинному столу.
— Сидай, — кивнул полковник и ненадолго исчез в соседней комнате.
Вернувшись, поставил на стол котелок и пустую алюминиевую миску. Глубокой деревянной ложкой он аккуратно переложил из котелка в тарелку непонятное красное месиво.
В месиве майор разглядел кусочки красного перца, помидоров, моркови, лука. Комдив протянул ложку.
— Давай, пробуй.
Предложение показалось майору странным. Кононов в общении с подчиненными никогда не был жестким, не срывался и крайне редко вворачивал матерные словечки. Но в то же время ни разу не проявил мягкотелость, не давал слабину. В общем, всегда держал дистанцию. И вдруг вот так запросто угощает какими-то овощами.
Взяв ложку, Стародубцев медленно присел на табурет, когда-то бывший красивым стулом. Наклонившись над столом, недоверчиво понюхал месиво.
Вид у блюда не внушал доверия, но запах от него исходил аппетитный. Этакая смесь овощей в томатном соке с солью, чесночком и острыми приправами.
— Я ж из-под Ростова. Думал, только у нас такие чудеса в огородах произрастают, — продолжал полковник. — А тут венгерское! Зимой! И как приготовлено славно! Кушай-кушай, не стесняйся!.
Майор подцепил ложкой немного месива, потряс, попробовал. Разжевав и чмокнув губами, вскинул брови, улыбнулся.
— А ничего, товарищ полковник! Вкусно!
— Вот! А я что говорил? Ешь. И послушай, что я тебе растолкую…
Стародубцев слыл человеком от земли: мудрым, догадливым, прозорливым. Понимал он, почему комдив приказал задержаться, для чего усадил за стол и потчует необычным блюдом. Потому и поворот разговора воспринял спокойно.
— Ты же должен понимать, Семен Агафонович, что всякой должности обязано быть соответствие, — спокойно, с мягкой назидательностью произнес полковник. — Дали тебе полк в ноябре прошлого года, а вместе с ним и новый «Виллис» — езди на здоровье. А у меня дивизия. Стало быть, и сиденье под задницей должно быть помягче — пользуюсь стареньким «Опелем» со спиленной крышей. Как это по-ихнему? Кабриолет!
— Так нешто я не соображаю, товарищ полковник?. — пожал плечами майор. — Я и не собирался восстанавливать этот «Хорьх». Схватили генералов — и то слава богу. А «Хорьх»… — отмахнулся он. — Скрипкин прицепился: возьми да возьми! Чего, дескать, добру пропадать? Ну, я и приказал отбуксировать его к механикам.
Прогулявшись вдоль заколоченных досками окон, Кононов чиркнул спичкой, закурил папиросу.
— Это ты правильно сделал, что восстановил технику. Ты пойми: я ж тебя не ругаю, — одобрительно прогудел он. — Да и «Хорьх» распроклятый не себе забираю — не по Сеньке, как говорится, шапка. Командиру корпуса хочу его предложить. Он все-таки генерал. Как считаешь, Семен Агафонович?
— А я что? Я согласный: забирайте его с богом. Я вам только «спасибо» скажу.
— Значит, договорились?
— Договорились, товарищ командир.
— Не обижаешься?
— Нет, что вы!
— Ну и славно. Значит, давай договоримся так: возвращаешься в расположение полка на «Хорьхе» и на ночь сдаешь его механикам — пусть они как следует подлатают пробоины. А утром пусть твой Епифанов пригонит его ко мне в дивизию.