Благая весть пришла на Петровку ранним утром. Стоило Старцеву войти в парадный подъезд Управления и подняться по ступенькам до уровня первого этажа, как его радостно окликнул дежурный:
— Иван Харитонович, приветствую! Наконец-то! До тебя тут телефон разрывался.
— Кому же я понадобился в такую рань?
— Так из отдела «А» НКГБ.
— Ах, черт! — воскликнул Старцев, вспомнив о главном. — Что сказали? Еще позвонят?
— Обещали. Спишь долго, Харитоныч!
— Да ладно тебе! Я сегодня на час раньше положенного приперся…
Повторный звонок раздался через десять минут. Дежурный переключил его в рабочий кабинет группы Старцева.
Вчерашний майор сухо поздоровался и попросил записать данные, которые ему удалось раздобыть за ночь. Иван схватил карандаш, раскрыл рабочий блокнот и записал: «Майор Седой Николай Николаевич, служил начальником военной контрразведки СМЕРШ при стрелковой дивизии, подразделения которой осуществили захват генерала СС Карла Пфеффера и с ним еще двух военнослужащих СС. В настоящее время подполковник Седой Н. Н. проходит службу во 2‑м Управлении НКГБ».
Поблагодарив майора, Иван положил трубку.
— 2‑е Управление… 2‑е Управление… — повторял он. — Это же контрразведка. Никого не знаю из контрразведки. Никого…
Докурив папиросу, он бросил ее в пепельницу, схватил трость и быстрым шагом покинул кабинет…
Старцев мог самостоятельно отправиться во 2‑е Управление НКГБ, но опасался, что без высокой помощи дело затянется. А времени и так в обрез. Того и гляди на железной дороге снова кого-нибудь убьют.
— Твоя правда, — согласился на его объяснение комиссар.
Он взялся помочь самым решительным образом. Не телефонными переговорами, а личным присутствием. Все же с человеком при генеральском чине в наших кабинетах разговаривают по-другому.
— Поехали. — Прихватив фуражку, Урусов вышел из-за стола.
С комиссаром и впрямь дело складывалось быстро. Охрана 2‑го Управления была серьезной — не то что в МУРе. На входе встретил их один офицер, провел к другому. Ответственный за пропускной режим дежурный проверил документы, выслушал цель визита, куда-то позвонил.
К счастью, нужный человек оказался на месте. Не в отпуске, не в командировке, а в своем кабинете, расположенном выше этажом. Буквально через минуту по широкой центральной лестнице спустился поджарый подполковник в новеньком, ладно сидящем мундире.
«Экий красавчик, черт бы его подрал, — невольно залюбовался им Иван. — Если меня когда-нибудь попросят описать советского чекиста, сразу вспомню о нем».
— Седой Николай Николаевич, — представился тот. — Чем могу быть полезен?
Узнав, что интересует сотрудников уголовного розыска, пригласил в кабинет.
— Да, хорошо помню те зимние дни в Венгрии, — кивнул он и даже позволил своему каменному лицу растянуться в легкой улыбке. — Потери были большие, но у дивизии полковника Кононова неплохо получалось: полностью окружили остатки 9‑го корпуса, а в ночь на 12 февраля, можно сказать, его и добили. Рота старшего лейтенанта Скрипкина обстреляла и тормознула легковой автомобиль с двумя генералами. Адъютанта убило взрывом гранаты, генералов задело пулями, а водитель отделался контузией. Короче говоря, взяли их тепленькими. Зато позже начались неприятности.
— Какие? — спросил Урусов.
— Всех троих пленных под усиленной охраной мы отправили в госпиталь на восточную окраину Будапешта. На рассвете умер один из них — оберфюрер СС Дернер. А к вечеру мне доложили о побеге водителя. Как же его звали?. Какой-то младший чин.
Старцев решил помочь:
— Шарфюрер СС Франц Фишер?
— Точно! — подтвердил Седой. — Сам бы не вспомнил, а с вашей подсказкой само на язык навернулось.
— На этом неприятности закончились?
— Скорее только начались. Через несколько дней погиб командир полка майор Стародубцев. Он возвращался из штаба дивизии в полк, ехал на генеральском «Хорьхе» по бульвару, а из придорожных кустов его и водителя расстреляли неизвестные лица. А в ночь на 16 февраля кто-то этот «Хорьх» угнал от штаба дивизии. По обоим случаям мы провели расследование, но так ничего и не выяснили.
— Про эти события мы наслышаны от полковника Кононова, — заметил Урусов.
Седой радостно вскинул брови:
— Он в Москве?
— В Краснодаре.
— Хороший мужик. И комдивом был толковым.
— Значит, не зря назначили начальником штаба округа. Николай Николаевич, — комиссар вернул беседу в нужное русло, — а об этом Фишере что-нибудь известно? Не всплывал больше ни в каких делах контрразведки?
— Как в воду канул. Будапешт — огромный город и затеряться там несложно.
— Внешность его не запомнили?
Подполковник развел руками. Однако, желая хоть чем-то помочь сыщикам, припомнил:
— А знаете, ведь мой помощник успел оформить карточки военнопленных.
— Карточки военнопленных?
— Это такой первичный документ, сопровождающий пленного по этапам до оформления личного дела. В карточке указываются все имеющиеся данные о человеке, за исключением характеристик и данных по родственникам. Фамилия, имя, национальность. Дата и место рождения. Звание, должность, род войск, часть, в которой служил. Где и при каких обстоятельствах попал в плен.
— А фотографии? — спросил Старцев и в ожидании ответа затаил дыхание.
— Само собой. Помощник лично сфотографировал в госпитале Пфеффера и его водителя. Второй генерал к тому моменту уже скончался.
Урусов понимал, насколько значимым и важным будет факт получения фотографии исчезнувшего водителя. Однако сохранял спокойствие.
— Мы могли бы на них взглянуть? — произнес он так буднично, словно спрашивал меню в ресторане.
— Думаю, они сохранились в нашем архиве. Минутку…
Седой поднял трубку телефона, набрал номер.
Вскоре в кабинет вошел старший лейтенант, которому подполковник объяснил задачу.
Кивнув, помощник удалился…
В Управление вернулись в одиннадцатом часу утра.
Поблагодарив Александра Михайловича за оказанную помощь, Старцев направился в рабочий кабинет. Сам же комиссар поспешил на совещание, которое пришлось перенести из-за поездки во 2‑е Управление НКГБ.
Все сотрудники группы находились на месте, ждали Ивана.
— Ну как? — встретил его Васильков.
На улице стояла жара, в кабинете было душно. Иван первым делом повесил свой пиджак на спинку стула, напился воды из чайника, подошел к окну, закурил.
— Встретились с подполковником контрразведки, которому 12 февраля в Будапеште передали раненых эсэсовцев, — начал он. — Нормальный мужик, деловой. И память неплохая — все события хорошо помнит. По его приказу в архиве нашли карточки военнопленных: Пфеффера и Фишера. Вот данные водителя, он разрешил их переписать…
Старцев вынул из кармана широких гражданских брюк блокнот, раскрыл последний исписанный лист, протянул товарищу.
Повернувшись к свету, тот начал читать:
— Франц Фишер, из поволжских немцев. Родился 1 марта 1909 года в Екатериненштадте Саратовской губернии…
Место рождения водителя тотчас вызвало недовольный гул:
— С-сука!
— Ну ни хрена себе!
— Взрастили гадину!
— Гнида продажная!. — роптали сыщики.
Васильков продолжил:
— Шарфюрер СС, водитель легковых и грузовых автомобилей при штабе 9‑го хорватского горного корпуса СС. Взят в плен в ночь на 12 февраля 1945 года в Будапеште при попытке прорыва из окружения.
В этой части карточки ничего нового не содержалось.
— И последнее, — объявил с подоконника Старцев. — Там к карточке была приклеена фотография этого подлеца.
— Где же она?! — воскликнул Егоров.
— Не гони лошадей, сейчас все объясню, — поморщился Иван, ломая окурок в жестяной банке. — Во-первых, фотография очень маленькая — ничего не разберешь. Во-вторых, эти карточки военнопленных, как и все остальные документы архива контрразведки, выносить за пределы Управления строжайше запрещено. Не дали. Даже погоны и авторитет Урусова не сработали. В общем, подполковник и в этом вопросе помог: отправил карточку в фотолабораторию и заказал дубликат фотографии большого формата, который по их внутренней инструкции уже не будет носить гриф секретности.
— Молоток! Вот это я понимаю! — не удержался от похвалы Егоров.
— Когда фото будет готово, он со своим посыльным переправит его в наше Управление. Так что, братцы-товарищи, ждем…
Посыльного Управления контрразведки никто из группы Старцева так и не увидел. Минут через пятьдесят в рабочий кабинет позвонил дежурный и сказал, что расписался за какой-то пакет, доставленный незнакомым лейтенантом. Позабыв о больной ноге, Иван Харитонович сам сорвался из кабинета…
Вернулся он, сильно хромая и неся в руке опечатанный сургучом пакет серо-коричневого цвета. На ходу разломав печати, майор вскрыл конверт и достал содержимое.
— О, неплохо сделали. Осветлили немного — оригинальное фото потемнее было. Вот, полюбуйтесь. — Он положил на стол фотографию и для верности включил настольную лампу.
С фотокарточки размером двадцать на тридцать сантиметров спокойно глядел кряжистый, крепко сложенный мужчина в форме немецкого унтер-офицера СС. На круглой голове белела бинтовая повязка, однако сверху пробивалась копна темных волос. Спереди повязка ложилась на высокий покатый лоб. Лицо было обычным, невыразительным, без запоминающихся особенностей. Разве что тяжелый слегка раздвоенный подбородок намекал на волевой характер водителя генерала Пфеффера.
— Это же Хлынов! — выдохнул Васильков.
— Точно, он, — подытожил Егоров. — Собственной персоной.
И тут Старцев, узнав «инвалида-фронтовика», грозно зарычал:
— Как? Как мы вчетвером могли так облажаться?
Подчиненные притихли. Это действительно было странно. Старцев с Васильковым, а днем позже Егоров с Горшеней побывали в гостях у изменника Родины, беседовали с ним и не смогли отличить его рожу от фотографии настоящего капитана Хлынова.