— Да, — кивнул Макаров. — Было такое. Я в жизни не интересовался пауками, но вдруг выяснилось, что я знаю про них все.
— В общем, самым неприятным образом выяснилось, что некоторые подопытные — прости за термин — просто съезжают с катушек от таких нагрузок. Мозг у них недостаточно эластичен. Встала контрзадача — как, грубо говоря, отменить последнее действие. Стереть излишне вложенную информацию. Выяснилось — никак. Но в процессе решения этой задачи мы неожиданно для самих себя решили другую.
— Метод блокирования?
— Умница. Пирожок хочешь?
— Спасибо, перебьюсь.
— Итак, мы нашли способ блокирования сознания на определенной ступени. Это, условно, пробка в сосуде. То, что нам не нужно, остается в нем, но не может вылиться. Стереть однажды полученную информацию из человеческого мозга невозможно. В нем фиксируется все и навсегда. Некоторыми методами, например, с помощью гипноза, можно заставить человека что-то забыть. Но это ненадежно. Все равно что банковский сейф запереть на вертушок. Наш метод решал эту проблему. Наша пробка создавалась сложным методом с использованием психологического кодирования, аудио- и визуальной стимуляции, медикаментозного фактора и отчасти гипнотических практик. Работало отлично. Единственное ограничение — блок надо ставить достаточно быстро. Если информация расползалась по мозгу, то вычистить ее становится очень сложно, а иногда и просто невозможно. Хвосты остаются.
— Это как удаление программ с компьютера, — вставил Виктор. — Даже с помощью самых продвинутых методов невозможно вычистить до конца. Какие-то обрывки остаются в системном реестре, звенья кодов прописываются в другие системные файлы. И если часто переустанавливать программы, то рано или поздно эти обрывки начинают тормозить всю систему, комп становится медленным, тупым, виснет. Тогда остается только переустановить саму операционку.
— Хорошая аналогия. В нашем случае, если пользоваться той же компьютерной терминологией, создавалась «точка восстановления». Если ученик не выдерживал нагрузки и шел вразнос, ему просто ставили блок на нужной точке, запирая внутри то, что ему сорвало крышу. И переводили его в группы меньшей интенсивности. То есть он продолжал учиться в нашем интернате, получал блестящее образование, и его родители были счастливы. Но из реального проекта он исключался. На самом деле, мы ведь гуманные люди и ставили перед собой самые гуманные цели.
— То есть блок отменить нельзя? — напрягся Макаров.
— Не спеши. Нашим методом тут же заинтересовались спецслужбы. И по их заданию мы начали разрабатывать отменяемый блок. Руководил направлением твой отец. И мы достигли определенных успехов. Представляешь, какие возможности это открывало? Едет разведчик на Запад. Его пасут, провоцируют. Могут делать, что угодно — шантажировать, пытать, колоть сыворотку правды. Бес-по-лез-но! Он не может ничего разболтать, потому что просто-напросто ничего не знает. У него стоит блок! А в нужный момент человек дает ему выпить коктейль с определенными компонентами, под нужную музыку показывает нужную фотографию и произносит нужные слова. И вуаля! В голове агента уже заранее выученная — опять же по нашим методам — информация об агентурной сети, понимание, как собрать бомбу из стирального порошка и картошки и как с ее помощью снести с лица Земли Тауэр.
— Впечатляет.
— Да, но… Как всегда но. Это очень серьезное вмешательство в мозг. И если блок срабатывает в девяносто девяти процентах случаев, то деблокировка снижает эту вероятность процентов до семидесяти. У остальных после нее просто едет крыша.
— Семьдесят процентов — неплохой шанс, — хмыкнул Макаров.
Басаргин молчал. Макаров занервничал.
— Что не так?
— Видишь ли… Тебе блок ставили два раза. Это понижает шансы еще сильнее. А учитывая, что тебя попытались криво разблокировать, эти шансы вообще убийственно малы.
— Два раза? — переспросил Макаров.
— Да. Ты был очень впечатлительным ребенком. Когда твоя мама ушла от отца к другому, Семен настоял на том, чтобы ты остался с ним. Мать согласилась. Но до того, как попасть в интернат, тебя воспитывала она. Ты был мягким, добрым, доверчивым. И ты очень страдал из-за того, что мама ушла. По просьбе Семена я поставил тебе блок.
— Витя… — прошептал Макаров.
— Что?
— Я зову его Витей. Он добрый и честный, но он трус, слабак и нытик.
— А второй?
— Он как самонаводящаяся боеголовка. Идет к цели по трупам. Именно его я боюсь.
— Да, это он, Злой ребенок, — вздохнул Басаргин. — Это то, что в тебя вложили за время обучения.
— А потом я ушел в самоволку с девчонкой, ее убили, а я поехал головой, и мне снова поставили блок. Как тем, с не эластичным мозгом, — скривился Макаров. — Вывели из проекта и просто дали доучиться.
— Да, — кивнул Басаргин, бросив на Макарова немного удивленный взгляд. — Это оказалось страшным ударом для Семена. А Захаров не был бы собой, если бы не использовал это на полную катушку. Развод, собственный сын в проекте, блок, срыв, новый блок. Это сильно подпортило репутацию Даурского. Захаров поработал с кураторами. Те надавили на Даурского. И в итоге, несмотря на огромные заслуги, Семену предложили выйти из руководства и взять себе одну лабораторию. Смешно. Даурскому — лабораторию. Он просто ушел.
— Что же мне делать? — Макаров с надеждой посмотрел на Басаргина.
Старый доктор резко откинулся на спинку стула.
— Пытаться тебя сейчас разблокировать — это самоубийство. У тебя двойной блок, да еще со сбитыми настройками. Я могу просто выжечь тебе мозг. И кто из троих после процедуры станет твоей основной личностью — не предскажет никакой осьминог Пауль.
— Это не имеет значения, — бесцветным голосом сказала Ольга.
Это было так неожиданно, что оба мужчины уставились на нее, едва не открыв рты.
— Это не имеет значения, — повторила Ольга. — Злой ребенок возьмет верх в любом случае. Ты ничем не рискуешь.
46
Он открыл глаза.
— Кто ты? — напряженно спросил лысый человек, пристально его рассматривая. За его плечом стояла женщина чуть за тридцать. Красивая, но очень усталая.
Он подумал несколько секунд, собираясь с мыслями.
Это было непросто. В голове царил хаос. Он бессмысленным взором смотрел перед собой. Лицо лысого окаменело.
— Твою мать, — вздохнула женщина.
— Ольга, — сказал он.
— Ты — Ольга? — переспросил лысый.
— Нет. Она — Ольга.
Девушка с любопытством наклонила голову к плечу. Так делают умные собаки.
— А ты — мозгоправ, — сообщил он.
И тут же поправился:
— Вы — Мозгоправ, профессор.
Лысый ободряюще кивнул, приглашая говорить дальше.
Он с силой потер затылок. Там было больно. Почему-то он понял, что это знакомая боль. Так болело и раньше. Но не всегда.
— Я сделал туда укол, — сказал Мозгоправ. — Не три, только сильнее будет болеть.
Вихрь в голове начал упорядочиваться и незаметно светлеть. Он когда-то видел такое. В воде металлический порошок разметали центрифугой, а под дном сосуда находился магнит. И этот порошок, клубясь водоворотом, постепенно оседал на дне в виде четких узоров, повторяющих магнитное поле.
— Кто ты? — потребовал ответа Мозгоправ.
— Ви… Витя, — сказал он, пытаясь разглядеть в лице Мозгоправа верно ли он ответил. Но лицо оставалось непроницаемым. На нем читалось только внимание.
Он закрыл глаза, усилием воли осаживая вихрь на дно, где можно было бы прочитать знаки.
— Я — Виктор Макаров, следователь по особо важным делам Следственного комитета России, — четко выговорил он. Лицо Мозгоправа расслабилось.
И тогда он добавил:
— Я — сын Семена Андреевича Даурского. Я — Злой ребенок.
Ольга рассмеялась. Лицо Мозгоправа вытянулось.
— Все нормально, доктор, — подмигнул Макаров. — Все под контролем.
— Кто у руля? — быстро спросил Мозгоправ.
И Макаров снова улыбнулся.
— Никто. И все. Они во мне. Я теперь помню всё. И знаю всё. И, наверное, я теперь всё могу.
— Ты сохранил все три личности, но какая из них определяет тебя? — не сдавался Мозгоправ.
— Ни одна, — мягко улыбнулся Макаров. — Я остался добрым, как Витя. Но эта доброта теперь более цинична, потому что следователь Макаров видел слишком многое в своей жизни. Я знаю все, что знал Злой ребенок Виктор. И я, наверное, смогу действовать значительно жестче и расчетливей, чем раньше. Я, наверное, немного смещу шкалу своих ценностей. Но честь и принципы следователя Макарова останутся со мной. Вы понимаете меня, доктор?
Мозгоправ покачал головой.
— И да, и нет. Я не раз снимал блоки. И всегда оставалась доминировать та личность, что была в базе. Только ей добавлялось то, что заблокированный узнал после блока. Но твой случай уникален. В тебе остались все трое и никто из них не доминирует, только появились взаимоограничения. Мне сложно пока все это объяснить.
— Ну вы же понимаете, что мне это объяснить еще сложнее, — засмеялся Макаров.
Басаргин резко встал.
— Так, молодой человек! Я сделал для вас очень большое дело. Вы мой должник. Вы согласны?
— Да, доктор.
— И мне от вас кое-что нужно.
— Все, что могу. Что не выходит за рамки моих моральных принципов.
— Ты должен ко мне прийти, как только разберешься со своими проблемами. Только ко мне! Я обязан тебя изучить. Это будет фурор!
— Вы же не будете препарировать меня? — прищурился Виктор.
— Не бойся, больно не будет! — захохотал доктор.
— Ты хочешь меня убить.
Эти слова Ольга произнесла без вопросительной интонации. Без удивления, без обиды, без вызова. Она просто констатировала факт.
Макаров ответил не сразу. Он с немалым удивлением вдруг понял, что не ощущает ненависти, хотя должен бы. Рядом с ним на кухне гостеприимного дома профессора Басаргина сидело чудовище. Эта красивая и изящная женщина обладала моралью белой акулы. Она убивала так же легко, как дышала. Смертоносная, как королевская кобра.