– Она мой друг, – сообщил призраку, чернота внутри которого начала красновато искрить, я. – Не стоило так-то уж.
– Хотел растянуть удовольствие, – процедил Силуянов. – Поговорить сначала, кое-что узнать. А теперь чую – нет на то терпения. Слишком долго тебя ждал, все его запасы исчерпались.
Он метнулся ко мне, причем быстро, очень быстро, года три назад я бы такую атаку прозевал.
Но не теперь. Да, собственно, мне даже делать ничего было не нужно, просто выставить перед собой заранее припрятанный в рукаве кинжал с довольно длинным, узким и острым лезвием, на который призрак моего бывшего коллеги благополучно и напоролся.
Ох как же он завизжал от боли! Не заорал, а именно завизжал, как свиненок, почуявший, что не просто так его изловили на скотном дворе. Дело в том, что лезвие кинжала было покрыто тонким белым налетом, именно такой вид приобретала после высыхания мазь, рецепт которой мне открыл Ласло, брат моей венгерской подружки Маргит, незадолго до того, как я отбыл в Москву. Как мне думается, сделал он это в знак благодарности, когда понял, что до брака дело у меня с его сестрой все же не дойдет. А может, на радостях от осознания этого факта. Именно ее я приготовил накануне днем после того, как закончил все хлопоты, связанные с зельем из мандрагыра. Ласло рассказал, что это семейный рецепт, его деды-прадеды использовали данное средство в тех случаях, когда им приходилось избавляться от мстительных духов, которых к ним направлял владыка подземного мира Эрдёг. Дело в том, что семья Балинтов служила светлым богам Иштенанье и Хадуру, хоть все мужчины в ней и рождались с колдовскими способностями, формально сразу же отходя под протекторат Эрдёга. Тому это не нравилось, вот он то и дело посылал к ним злые души в качестве орудия мщения.
Не соврал Ласло, работает эта штука отменно, теперь можно смело говорить, что испытания она прошла. Вон как Силуянова корежит, причем от боли, самой настоящей, физической, той, которую бесплотные существа при столкновении со сталью вроде бы испытывать не могут. Мало того, размеры раны, нанесенной кинжалом, стремительно расширялись, багровая пелена разъедала голубое тело подобно тому, как ржавчина пожирает железо, только намного быстрее.
– Ненавижу! – взвыл тот, кто когда-то звался Вадимом Анатольевичем, и снова рванулся вперед, целясь искривленными пальцами мне в грудь, туда, где билось сердце. – Все равно заберу! Еще раз умру, но заберу тебя с собой!
– Не-а, – холодно возразил я, уворачиваясь, а после вогнал лезвие ему в спину, чуть выше поясницы. – Не получится. Переоценили вы себя, дорогой коллега. Несмерть – это еще не гарантия неуязвимости и власти.
Тело призрака дергалось, как при приступе лихорадки, багровые линии разрезов расширялись, словно стремясь соединиться друг с другом и попутно, похоже, выжигая черноту, поселившуюся внутри Силуянова. Просто та судорожно пульсировала, чем-то напоминая огромное темное сердце, готовое вот-вот остановиться.
– Ты зря поднял руку на невиновного, – я развернул Вадима Александровича лицом к себе и припер его к стене. – Наш конфликт был только наш, не следовало Ольгу в него впутывать. Потому и подыхаешь ты сейчас вот так, страшно, больно, без надежды на хоть какую-то будущность в посмертии.
– Ы-ы-ы! – зло замычал призрак, как видно поняв, что я имею в виду. Два года в мире теней любого чему-то да научат.
– Именно так, – я злорадно скривил губы. – Душа твоя отправится не туда, куда следует, а совсем в другую степь. Ты, Вадим Анатольевич, самоубийца, тебя и так ничего хорошего не ждало, но то место, которое я для тебя припас, оно в десятки раз хуже, чем любое пекло. Уж поверь мне.
И я снова ударил его кинжалом, на этот раз под левое ребро. Силуянов дернулся и взвыл, как подстреленный волк.
– Ох ты ж ё! – раздался возглас вернувшейся к нам Жанны от двери. – Чего это с ним?
– Прозрение приходит, – пояснил я ей. – Понял, что неправильно жил.
– Все равно я до тебя доберусь, – с трудом выдавливая из себя слова, прохрипел Силуянов, тело которого на глазах начинало расползаться на синие клочья. – Из ада вернусь, если понадобится!
– Убей его, Саша, – попросила меня Жанна. – Прямо сейчас убей. Ничего он не понял и не поймет.
– И то правда, – согласился с ней я, отбросил кинжал в сторону и схватил своего противника за истончившиеся запястья. – Морана, эта жертва тебе! Надеюсь, ты будешь довольна.
Глава пятнадцатая
– Новый дом можете не покупать, – сказал я Ряжскому, который, казалось, за все это время даже с места не сдвинулся. – И сюрпризов никаких ожидать не стоит, живите, как жили. Или даже лучше.
– В самом деле? – саркастично осведомился у меня бизнесмен. – Как-то не верится.
– Верить, не верить – ваше дело, – отмахнулся я. – Сказал то, в чем уверен, дальше решать не мне.
– Батюшку на всякий случай хорошо вызвать бы, – подал голос один из охранников Павла Николаевича, без особой теплоты во взгляде глянув на меня. – Пусть все освятит. У меня, если что, телефон есть. Хороший батюшка, проверенный, надежный. Он у моей жены офис освящал, так результат отличный. К ним теперь даже налоговая не суется.
– Вызови, – разрешил Ряжский. – Почему нет? Лишним не будет. А ты, Смолин, знай: если Ольга не очнется, то я этого тебе так не спущу. Носов долго тебя защищать не сможет. Не потянет он такую ношу.
– Вы не забыли, что мы пока еще тут? – поинтересовался один из охранников моего нового клиента. – И можем эти слова расценить как потенциальную угрозу в адрес нашего работодателя?
– А что такого я сказал? – усмехнулся Ряжский. – Только то, что скоро ваш патрон, даст бог, разберется, с кем именно его жизнь свела. Я тоже, знаете ли, сначала вот этого господина за клоуна держал, над женой посмеивался, мол, охота тебе какого-то шарлатана прикармливать. И что в результате? Жена в коме, сам вот тут стою, в дом зайти боюсь и сделать тому, кто мне веселую жизнь устроил, ничего не могу. Только разве что косо глянуть в его сторону. Так что у Ильи Николаевича все впереди, уж поверьте.
– О, а вот и он, легок на помине, – хмыкнул я, доставая из кармана куртки задергавшийся от виброзвонка смартфон. – Это что же там такое случилось, что человек в такую рань вскочил с кровати? Стоп! Может, он как раз прозрел? А, Павел Николаевич?
Ряжский было открыл рот, как видно имея, что мне возразить, но я уже ответил на звонок, потому он от реплики решил все же воздержаться.
– Доброе утро! – бодро проорал в трубку я, догадываясь, что именно сейчас мне скажет новый наниматель. – Ну, со мной все ясно, волка ноги кормят, но вам-то в столь ранний час чего не спится?
– Да я бы и спал, только разбудили меня, – в тон мне ответил Носов. – Александру, понимаешь ли, настолько скверный сон снова приснился, что он весь дом переполошил. Да ладно бы вопли и крики, это еще ничего. Он же стрелять начал, дырок в стене понаделал.
– Охохонюшки! – добавил в голос печали я. – Вот ведь! А все нервы и стрессы. Не бережет он себя, вот что я вам скажу. Потому, думаю, иногда всякие глупости и говорит посторонним людям.
– Оставь его в покое, – мягко произнес Носов. Вот только в эту словесную ватку было закутано легкое такое предостережение. Почти неуловимое и неосязаемое. Но оно было. – Саша хороший человек. Да, немного прямолинейный, но хороший. Не стоит его больше третировать.
– Он рядом с вами? – спросил я. – Да? Передайте ему трубку.
– Слушаю, – голос охранника ничем не выдавал его недавнее растрепанное состояние.
– Скорее это я вас слушаю. Вы ничего не желаете мне сказать, Саша?
– Думаю, я был не слишком прав в своем недавнем суждении, – выдержав паузу, произнес он. – И, если когда-нибудь между вами и моим хозяином возникнет какое-то недопонимание, мы решим все проблемы исключительно на нашем уровне. Без привлечения сторонних лиц.
– Золотые слова, – похвалил я его. – Все, идите спать. Думаю, что более вас дурные сны не потревожат. Ну, если, конечно, вы на ночь не станете слишком сильно набивать живот вредной пищей. Илье Николаевичу поклон.
Я завершил звонок нажатием на красный кружочек и глянул на Ряжского.
– Теперь что до вас, – несколько раз щелкнув пальцами, произнес я. – Павел Николаевич, не надо передергивать. И вы меня не прикармливали, и я специально вам яму не копал. Да и чего ради? Что до Ольги Михайловны, так ей я вообще никогда зла не желал. Не желал и, что важно, не делал. Ну, разве что поучил поначалу маленько разок-другой, чтобы она на себя лишнего не брала и не считала меня кем-то вроде собственной прислуги. Причем самую малость, без последствий, без зла в душе. А что до вас, Павел Николаевич, так вы получили ровно то, что заслужили. Кто недавно охране дал команду меня пристрелить, если беседа, не ровен час, пойдет не так, как вам того хочется? И они бы меня прихлопнули как муху, верно же? Так что нечего из себя сиротку изображать, тем более доверчивых зрителей тут все равно нет. И это я молчу о вашей черной неблагодарности. Кто вас с того света вытащил четыре года назад? Вы ведь уже туда почти переселились, и если бы не я, то серые могильные черви давно бы ваши кости сточили до трухи.
Ряжский что-то забубнил, но я его уже не слушал, не без удовольствия глядя на стремительно светлеющее небо. Вот тоже странно – мое время, по сути, ночь. В ней нынче мой мир, вся моя нынешняя суть, все друзья и недруги в ней живут. По идее, мне за нее держаться надо. А я все равно каждый раз радуюсь, глядя на то, как сумрак сменяет свет. Может, потому что не все еще в моей душе поменялось? Или потому то ведьмаки, возможно, являются неким промежуточным звеном в бесконечной цепи мироздания? Обмолвилась как-то Генриетта о чем-то таком в одну из немногих откровенных бесед, которые у нас случались в Швейцарии. Мол, и вы, дружинники давно ушедшего князя, и последние послушники Монсегюра, сумевшие избежать костра да смерти, и еще кое-кто, о ком упоминать вообще не имеет смысла, стоите на границе Дня и Ночи. Нет-нет, вы не стража, не дозор, не служба контроля. Просто так вышло, что одной ногой вы там, другой – тут.