Он смотрел на нее мрачно и сердито. Она опять ощутила хорошо знакомую волну возбуждения и ярости одновременно. Вот негодяй, допрашивает ее тут — сколько там сейчас? — в два часа ночи, не дает ей лечь спать из-за преступления, которое, как он сам прекрасно понимает, она и совершить-то не могла! Шарлотта в свою очередь зло уставилась на него. Потом сказала:
— Я очень устала, Гейб. Теперь, когда твое расследование закончено, ты не мог бы оставить меня в покое?
— Да, конечно. Извини. — Он поднялся. Приносить извинения было для него так необычно, что у Шарлотты чуть рот не открылся от удивления. — Меня это просто… как-то тревожило.
— Я понимаю, — медленно произнесла Шарлотта, — все дело в том, что там был Фред. В том самом месте. И мог все услышать. Или даже слышал.
— Совершенно верно. Ты, как всегда, весьма сообразительна. Господи, Шарлотта, иногда я даже спрашиваю себя, есть ли вообще мозги в твоей симпатичной головке.
Шарлотта поднялась и открыла дверь:
— До свидания, Гейб. Очень приятно было вернуться.
— До утра. Смотри не опаздывай. — Он задержался на мгновение, как бы меряя ее взглядом, потом широко улыбнулся: — А ты здорово выглядишь. Отдых на море явно пошел тебе на пользу.
Это замечание вкупе с тем, что он удосужился очень внимательно оглядеть ее, вызвали у Шарлотты почти такой же прилив возбуждения, как все три дня непрерывного секса с Джереми.
Утром Гейб был в плохом настроении, раздражен и зол. Когда в семь часов она пришла на работу, то застала его уже на месте. Он сидел за письменным столом, часы с руки были сняты, и он, ругаясь себе под нос, стучал что-то на своем компьютере.
— Мне надо будет на пару дней поехать в Рим, — объявил он, — там будет большая конференция. Твой дед мне только что об этом сказал. Только этого мне не хватало. — Он посмотрел на нее с такой яростью, словно это она была во всем виновата.
— Кто-нибудь из помощников должен будет поехать на эту конференцию?
— Да, должен. Джон Кларк.
— Понятно. — У нее возникло такое ощущение, словно ее ударили плеткой или указали ей на дверь. Сколько всяких гадостей она от него вытерпела, и вот сейчас, когда он мог бы сделать для нее что-то приятное, он с особым упоением подчеркивает, что не собирается этого делать.
Она вздохнула; Гейб поднял на нее глаза и усмехнулся:
— Я подумал, что два дня в моем обществе и только наедине со мной не доставят тебе особой радости. Если это и награда, то лишь вторая. Ты получишь первую.
— Что, один день в твоем обществе?
— Нет, два дня без меня. Займись пока оформлением изъятия капиталовложений по сделке насчет «Пичез». Хорошо?
Шарлотта ошарашенно посмотрела на него. Она почувствовала, как у нее даже под загаром краснеет шея: нечасто за все полтора года он давал ей понять, что она способна на что-то большее, нежели просто скалывать скрепками бумажки.
— Заняться? Мне самой?
— Твою мать, Шарлотта, пора бы уже и научиться! Там же все ясно и понятно. Три покупателя. Два дня до окончания торгов. Мы заинтересованы в том, чтобы процент был не ниже шести целых семидесяти пяти сотых, но это ты и сама знаешь. Постарайся вывести их на семь процентов. Если почувствуешь, что попадаешь в затруднительное положение, ты ведь всегда можешь зайти к деду и спросить.
— Перестань, — улыбнулась она. — Спасибо, Гейб.
Потом взглянула на часики, что висели на ее загорелом запястье.
— Кофе и бутерброды?
— Да, спасибо. — Его взгляд тоже опустился на часики. — Очень красивые. На память об отпуске?
— Разумеется, нет. — Она вся вспыхнула, злясь на саму себя за то, что не удержалась и надела их в самый первый после возвращения день.
— Должно быть, он очень богат, — проговорил Гейб и рассмеялся.
— Да, богат, — ответила Шарлотта, стараясь, чтобы ответ ее прозвучал с достоинством.
Гейб уехал после обеда; она попрощалась с ним, чувствуя, что уже нервничает из-за одной только мысли о предстоявшей ей работе. И долго убеждала себя в том, что нервничать из-за этого глупо: ничего особенного, ей надо будет всего лишь согласиться на самый высокий процент, что будет предложен банку за посредничество в перепродаже одной небольшой и вполне преуспевающей фирмы из Огайо. Ничего проще и быть не может. Все предложения покупателей будут у нее завтра утром; ее задача просто внимательно изучить их, сравнить и выбрать то, в котором банку предложат самый высокий — или наиболее приемлемый — процент, после чего оформить контракт и отослать его. Только и всего.
Ночь она провела почти без сна.
Телефон зазвонил вскоре после обеда; звонок шел по личному номеру Гейба. Голос у звонившего оказался тихий, с легким южным акцентом.
— Можно попросить мистера Хоффмана?
— Простите, его нет. Он уехал, и его не будет до понедельника. Говорит его сотрудник. Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Боюсь, что нет. Просто передайте ему, что звонили насчет сделки с «Блумом». Мы с ним говорили об этом два дня назад. До свидания.
Вот черт, подумала Шарлотта, наверное, это был Бофорт. Что происходит? Почему он считает, что на Гейба стоит продолжать давить?
И откуда он узнал этот номер? Личный телефон Гейба знали человек пять-шесть, не более. Непонятно. А впрочем, кое-что понятно. Гейб был звездой. Через него шли очень и очень многие сделки. Стоило попытаться прощупать его. Шарлотта искренне надеялась и молила Бога, чтобы Гейб не попался ни на чей крючок. Все это начинало как-то дурно пахнуть. Но тут она вспомнила, как искренне обеспокоен и взволнован был Гейб, как был он расстроен этим происшествием, и стряхнула с себя это наваждение. У Гейба было очень много неприятных черт, но, по крайней мере, он был честен. Если бы он был менее честен, ее собственная жизнь здесь могла оказаться не столь невыносимой, со вздохом подумала она. Тогда, быть может, он постарался бы проявить к ней хоть какую-то доброту, терпение, мог сделать вид, что она ему хотя бы не противна.
— Да, Шарлотта Уэллес, и тогда тебе было бы еще хуже, — произнесла она вслух, — у тебя появились бы основания для надежды. А так все скоро умрет само собой.
Она написала Гейбу записку и положила ее ему на стол: «Звонил тот таинственный призрак с аэродрома. Хотел продолжить разговор. Мне так показалось. Во вторник?»
На следующее утро она отправилась на работу пораньше. Как хорошо без Гейба, думала она, энергично шагая по Пайн-стрит без четверти семь утра. Без него она чувствовала себя такой уверенной, такой во всем разбирающейся и бесстрашной! Даже предстоявшая сделка по поводу «Пичез» больше не пугала и не угнетала ее. Когда-нибудь, в очередной раз вернулась она к излюбленной теме своих мечтаний, когда-нибудь она посадит его в самый дальний и паршивый кабинет, заставит постоянно бегать к ней в ответ на ее непрерывные звонки, нервничать в ее приемной, перед тем как показать ей какую-нибудь циферку, соглашаться с каждым ее словом… Хотя, разумеется, подобным мечтам вряд ли суждено осуществиться. Скорее всего, Гейб уйдет, подумала Шарлотта. Он не выдержит больше чем неделю такой работы у нее под началом. Ну, пусть только наполовину под ее началом. Не надо забывать о Фредди. Но даже и наполовину — было бы неплохо.
Подойдя к своему кабинету, она столкнулась с выходившим оттуда Фредди. Увидев Шарлотту, он как будто бы растерялся.
— Что-то ты сегодня рано, Шарлотта. Стараешься, пока Гейба нет, справиться со всеми делами?
— Я и при нем справляюсь. А что это ты делал в моем кабинете?
— Он не совсем твой, как я понимаю. Или что-то изменилось? Я, в общем-то, занес записку Гейбу. Насчет какого-то обеда во вторник. Мне ее положили по ошибке. Кстати, как провела отпуск? Что делала?
— Превосходно. Мало, но превосходно. Ходила на яхте под парусами. Ты же знаешь, Фредди, как я люблю ходить под парусами.
— Да, конечно. Не помню, ты ведь, кажется, говорила, что ездила не одна?
— Я ничего не говорила, Фредди. Но — да, я была не одна. С другом.
— Понятно. Красивые часы, Шарлотта. Подарок?
— Д-да… Можно и так сказать.
— Ну, твои друзья явно неплохо обеспечены.
— Некоторые — да, неплохо. Извини, Фредди, у меня сегодня много работы.
Он ушел.
Уик-энд Шарлотта с удовольствием провела в Бичезе, в обществе Бетси; Фред тоже улетел в Рим, чтобы присоединиться там к Гейбу. Вдвоем с Бетси они походили по магазинам, погуляли по берегу, сходили в кино, ели на улице гамбургеры, в общем, вели себя как две удравшие с занятий школьницы.
Когда она вернулась домой, там ее дожидалась записка от Макса. Он выполняет какой-то заказ для журнала «Семнадцать лет» и живет в «Хилтоне». Если она не против, он бы заглянул к ней вечером, заодно она бы, может, и ужином его накормила? Если от нее не будет звонка, то он подъедет часам к восьми.
О господи, устало подумала Шарлотта, набирая его номер. И почему только жизнь обязательно должна быть такой сложной? Номер Макса не отвечал.
— У тебя тут потрясающе, — заявил Макс, заходя на кухню, где она варила им кофе. — Мне нравится. А плита не производит впечатления, что ею часто пользуются.
— Во всем Нью-Йорке кухнями пользуются только для того, чтобы готовить тосты и кофе, — отозвалась Шарлотта. — В каждой большой квартире непременно есть просторнейшая кухня, а в ней обязательно и плита, и шкафы для подогрева, и микроволновая печь, и бог знает что еще, всякие прочие сверкающие приспособления, и всем этим никто никогда не пользуется. Если ты пригласишь кого-нибудь на обед или на ужин и станешь сам готовить, тебя тут сочтут просто ненормальным человеком. В Нью-Йорке, когда приглашаешь кого-нибудь, это означает, что ты поведешь приглашенного в ресторан. Вот там, в ресторане, ты уже должен обеспечить подобающее место, устроить скандал, если вас не сажают за самый лучший столик. От всего этого здорово устаешь. И кстати, Макс, насчет сегодняшнего ужина. Мне это не совсем удобно. Лучше бы завтра.
— Ты что, кого-нибудь ждешь? Ждешь, я же вижу! Джереми, как я понимаю, да?