— Нет, — ответил Макс. — Ты же знаешь, что нельзя.
— У меня нет выхода. Мне нужна кое-какая информация.
— Шарлотта! Надеюсь, мне не придется взламывать «китайскую стену». Видишь, кое-какие ваши профессиональные словечки я уже знаю.
— Поразительные успехи! — фыркнула Шарлотта. — Нет, не придется. Мне нужно как можно больше разузнать о Гэсе Буте. Я ему не доверяю. Сама не знаю, почему Малыш считает его исключительно ценным работником, а мне так не кажется. И кое-что вызывает у меня вопросы. Постарайся собрать о Гэсе Буте все, что услышишь. Быть может, твой новый знакомый, мистер Мортон, сможет о нем что-нибудь порассказать. Думаю, тебе будет нетрудно упомянуть его имя, в этой сфере ведь все знают друг друга.
— О'кей, — согласился Макс. — Но если из-за этого мистер Мортон от меня отвернется, тебе придется убедить Малыша принять меня на работу.
— Без проблем, — сказала Шарлотта.
Макс позвонил ей по прошествии трех недель:
— По-моему, у меня для тебя кое-что есть. Ничего такого, что было бы тайной, но нечто, возможно, существенное. Чего ты и сама, вероятно, пока не понимаешь. Приглашай меня на ужин, я тебе все расскажу.
— Я тебе лучше сама приготовлю ужин, — ответила Шарлотта. — Не верю я ресторанам, когда надо обсудить что-то конфиденциальное.
— Ты, может быть, слышала, об этом все говорят, — начал Макс, — у Гэса Бута есть один пунктик из-за того, что ему не разрешают работать в «Рутледже». То есть, конечно, работать он там может, но высокого места у них никогда не получит. Потому что по происхождению он не Рутледж. Говорят, он женился на Джемиме только ради того, чтобы попытаться таким образом попасть в члены правления, но из этого ничего не вышло.
— Господи, как интересно, — проговорила Шарлотта. — Он не производит впечатления человека с пунктиком. И должна сказать, он гораздо привлекательнее внешне, чем Джемима. И значительно моложе ее. Я сама этому не раз удивлялась. Но я пока не понимаю, какое отношение все это имеет к нам.
— Сейчас скажу. Этот человек весь во власти чувства ревности. И своих амбиций. Даже если он этого не показывает. И за этим человеком надо следить.
— И?..
— О господи, ты что, не поняла? — раздраженно произнес Макс, наливая себе еще бокал «Флёри» урожая 1982 года из запасов Александра. — Хорошее вино. Александру вряд ли бы понравилось, если бы он узнал, что мы его постоянно пьем.
— Это ты его все время пьешь, — строго поправила Шарлотта.
— Ох, какая начальница, скажите! Послушай, Шарлотта, неужели же ты не понимаешь, что человек, занимающий такое место, как Гэс, имеет все возможности торговать? Информацией и всем прочим. Он вполне может все еще пытаться как-то замолить тот грех, что не принадлежит по крови к их семье. У тебя нет никого знакомого в «Рутледже», кто мог бы попробовать раскопать что-нибудь там?
— Только Сара Понсонби, — ответила Шарлотта, — а она и в Гитлере не нашла бы ничего плохого, если бы только тот ей мило улыбнулся. Но я постараюсь что-нибудь придумать. Спасибо тебе, Макс. Быть тебе во главе «Мортонса», и очень скоро; не сомневаюсь.
Шарлотта принялась следить за Гэсом Бутом настолько постоянно и пристально, насколько могла и осмеливалась, полагаясь лишь на собственные подозрения; однако его поведение казалось совершенно безупречным. Приходил он на работу всегда рано, уходил поздно, был неизменно сердечен и в хорошем расположении духа, просто само обаяние. Она уже начинала было думать, что он абсолютно вне подозрений, но как-то раз, уже поздно вечером, она зашла в его кабинет, чтобы взять какие-то бумаги, и увидела на его рабочем столе записку; в ней говорилось: «Позвонить Дж. М. в 14.30», и дальше следовал номер телефона.
Набрать этот номер было делом одной минуты. Секретарша ответила, что Джерри Миллс на обеде, и Шарлотта повесила трубку, сказав, что нет, передавать ничего не надо.
Как клиент Миллс был для них потерян. Все в «Прэгерсе» пребывали в полной уверенности, что им удалось его заполучить — тогда, в Уимблдоне, — до тех самых пор, пока он не ушел к «Рутледжу». Так по какой же такой причине ему могло вдруг понадобиться поддерживать контакты с Гэсом Бутом?
Шарлотта пошла к Малышу и поделилась с ним своими подозрениями, рассказала о том, что ей удалось услышать и что она думала обо всем этом сама. Малыш был поражен. Гэс — великолепный парень, он трудится на них, как раб. Он привел в их отделение массу клиентов.
— Да, но очень много крупных клиентов от нас потом ушло.
— Нельзя же винить за это его. Времена тяжелые.
— Ну конечно, — проговорила Шарлотта, — но трое из них перешли к «Рутледжу». Трое. А это банк тестя Гэса Бута. Малыш, ты только вспомни тот вечер, когда мы вместе сидели в «Риде», в баре. Ты мне тогда сказал, что очень надеешься заполучить «Боскомб». Что Гэс Бут в этот самый момент ужинает с Томом Филлипсом. И что же из этого получилось? Том Филлипс нам отказал. А месяц спустя стал клиентом «Рутледжа».
— Шарлотта, мы вели переговоры с десятками людей. С десятками. И почти все эти люди стали в конце концов клиентами каких-то других банков. Так всегда бывает, это неизбежно. — По лицу Малыша было видно, что он уже начинает сердиться. — И какая выгода для Гэса в том, чтобы наши клиенты переводили свои счета к «Рутледжу»? Он же от этого никак и ничего не выигрывает. Работать у них он все равно никогда не сможет. Бессмыслица какая-то. Полная чепуха. И вот что, перестань лезть в дела, о которых ты не имеешь и не можешь иметь ни малейшего представления. У меня очень хорошие отношения с Гэсом, он к нам лоялен, он много для нас делает, и я не желаю, чтобы на все это была брошена тень подозрений, причем человеком, который совершенно не знаком с действительным положением вещей.
На протяжении следующих двух недель Шарлотта пребывала в угнетенном состоянии. Малыш прав, она повела себя просто как глупая и самонадеянная девчонка. Или как староста класса, подумала она, проклиная в душе этот ярлык, который, казалось, прилепился к ней на веки вечные. Демонстрировала свою непоколебимую уверенность, навязывала собственную точку зрения, вмешивалась в чужие дела, — и все это по вопросам, которые ее никоим образом не касаются. И только выводила этим Малыша из равновесия, создавала для него дополнительные трудности в то самое время, когда ему вообще не нужны никакие трудности, когда надо оберегать его спокойствие. «Подумаешь, „Прэгерс“ не заблистал в Лондоне сразу же — ну и что с того?» — мрачно размышляла она как-то вечером по дороге домой (она часто ходила с работы на Итон-плейс пешком). Даже если бы они и заполучили к себе счета всех тех клиентов, кого хотели, Малыш с этим просто бы не справился. Возможно, для него лучше, намного лучше, что жизнь в отделении такая спокойная. А она к тому же поставила под угрозу и свои хорошие отношения с Малышом, что уж совершенно не входило в ее намерения: она ведь его так любит и так беспокоится о нем, а Малыш стал теперь с ней холоден, никогда не останавливается больше возле ее рабочего стола, чтобы просто поболтать. Взяв на себя чересчур много, да еще с полной уверенностью в собственной правоте, она на самом деле добилась лишь того, что все испортила, и только.
— Вы просто ходячее несчастье, Шарлотта Уэллес, — вслух проговорила она, бросая на пол в холле целую кучу пластиковых сумок. По дороге домой она, для поднятия настроения, прошлась по магазинам; в «Браунсе» была распродажа, и она купила себе там два официальных костюма, чтобы ходить в них на работу, а к ним, чтобы оживить их слишком строгий вид, несколько пар очень легкомысленных туфель от Мод Фризон. Зря старалась: никогда ей не занять такого высокого места, где нужны будут подобные костюмы. Она снова вышла на улицу и купила себе на ужин большущую пиццу: ну и пусть она опять растолстеет и уедет в деревню, так ей и надо.
Три дня спустя она пришла на работу очень рано. И в дверях столкнулась с выходившим из конторы Гэсом Бутом. Он прошел мимо нее так, словно она была пустым местом. Поднявшись наверх, Шарлотта вначале зашла к себе, а потом заглянула в кабинет к Гэсу, располагавшийся по соседству. Неимоверная гора бумаг, которая всегда лежала у него на столе, теперь исчезла, в комнате было чисто и прибрано. Шарлотта удивленно смотрела на эти перемены. Пока она так стояла, сзади подошел Малыш. Он обнял ее одной рукой и дружески потискал.
— А ты молодец, девочка, — проговорил он. — Я должен перед тобой крепко извиниться.
Он был бледен, но улыбался, впрочем, довольно грустно.
— Ни фига себе! — выпалила Шарлотта, непроизвольно переходя на школьный жаргон, как всегда, когда была чем-то особенно взволнована или расстроена. — Что стряслось?
— Гэс только что… ушел от нас. Пойдем ко мне, выпьем кофе, и я тебе все расскажу. Мне очень жаль, что я тогда накричал на тебя, дорогая. Очень жаль, честное слово.
— Малыш, я не восприняла это так, будто ты на меня накричал. Тебе бы стоило послушать собственного отца, если ты хочешь узнать, что значит накричать.
— Мне приходилось, и часто, — ответил Малыш.
Гэс Бут на протяжении нескольких месяцев занимался тем, что переправлял клиентов к «Рутледжу». Разумеется, не всех подряд, а только тех, которых он считал наиболее престижными. Он входил к ним в доверие, а потом, где-нибудь в неофициальной обстановке, говорил им, что, конечно, хотя в Нью-Йорке «Прэгерс» и считается одним из сильных банков, но тут, в Лондоне, у него нет ни опыта, ни влияния. «Посмотрите на банк моего тестя, — добавлял он в таких случаях. — Вот это действительно банк».
Естественно, в большинстве случаев клиенты соглашались с ним и переводили свои счета туда. Но и те, которые этого не делали, тоже, разумеется, не торопились обращаться к услугам банка, в потенциале которого сомневался один из его высших руководителей. И слухи о том, что «Прэгерс» — это просто карточный домик, очень скоро стали наносить банку ощутимый ущерб.
— Но зачем он это делал? — спросила Шарлотта. — Я не понимаю.