Она свернула на Нью-стрит и внезапно осознала, что здесь очень темно, нет ни души и что ее кто-то преследует. Какой-то высокий парень в кожаной куртке и вязаной шапочке слишком уж близко шел за ней по пятам. «О господи, Шарлотта, — подумала она, — опять у тебя начинается эта нью-йоркская паранойя. В Англии такая ситуация означала бы лишь одно: просто кто-то идет следом за тобой в том же направлении — и только».
Тем не менее она ускорила шаг — парень сделал то же самое. Теперь у нее появился страх; он возник где-то в животе и словно сковал ее изнутри, под мышками моментально вспотело. Она еще сильнее заторопилась, споткнулась и чуть не упала; парень продолжал преследовать ее буквально по пятам.
Шарлотта с трудом удержала равновесие и плотнее запахнулась в пальто.
— Эй, — послышалось сзади, — эй, леди, куда так торопимся?
Она не ответила и по-прежнему торопливо шла вперед; парень уже поравнялся с ней, он был высок, от него исходила явная опасность. Он взглянул на Шарлотту сверху вниз, глаза его в свете уличного фонаря как-то нехорошо блестели.
— Я спросил, куда торопимся? — Парень протянул руку и схватил Шарлотту за локоть.
— Оставьте меня! — Она попыталась стряхнуть его руку, вырваться.
— Ах, вы англичаночка! — протянул он, передразнивая ее английский акцент. — И как там добрая старая Англия?
— Отлично, — ответила Шарлотта.
Она все еще продолжала идти вперед. Быть может, если ей удастся отвлечь его разговором, она сумеет добраться до Бродвея, а уж там будет в относительной безопасности.
— Это хорошо.
С ошеломившей ее резкостью и силой он вдруг втолкнул ее в ближайший подъезд. Она попыталась закричать, но парень зажал ей рот рукой. От руки у него чем-то воняло. Шарлотта завертела во все стороны головой, стараясь высвободиться.
— Пожалуйста, отпустите меня, — бормотала она в его руку. — У меня есть деньги. Пожалуйста, отпустите.
Он освободил ей рот, сдвинув руку на шею и таким образом прижав ее к стене. Другую руку запустил к ней в сумочку, вытащил бумажник и сунул его себе в карман.
— Отпустите, — просила Шарлотта. — Пожалуйста. Я никому ничего не скажу.
— Эй, — проговорил парень, — а ты вроде бы из этих, самых что ни на есть сливок общества, да? Мне всегда такие нравились. Я не тороплюсь. Совсем не тороплюсь. — Он по-прежнему давил ей на горло. Лицо его приблизилось; изо рта у него воняло, губы были слюнявые. Шарлотта коротко вскрикнула, но парень снова зажал ей рот, заставив замолчать. Теперь его свободная рука шарила у нее в кофточке, отыскивая грудь. Шарлотту охватила паника.
— Пожалуйста, не надо, — невнятно простонала она, — пожалуйста.
— Почему же, я хочу сделать тебе приятное, — ответил он и чуть отодвинулся от нее, ухмыляясь. Шарлотта, собрав все свои силы, ударила его коленкой в пах. — Ах ты, сука, — выругался он, однако достичь желаемого Шарлотте не удалось: хватка его нисколько не ослабела, наоборот, он с новой силой нажал ей на горло и опять запустил руку под пальто.
Она вся сжалась от ужаса и почувствовала, что словно куда-то проваливается; что не может ни думать, ни сопротивляться, ни даже испытывать страх; всю ее охватило лишь отвращение, отвращение и подступающая тошнота; и в тот самый момент, когда она уже была уверена, что у нее не осталось никакой надежды на спасение, в этот самый момент что-то вдруг оторвало от нее парня и кто-то, кто-то очень большой, сильный, яростно, свирепо сильный, швырнул парня на мостовую и принялся молотить его, приговаривая снова и снова ужасно знакомым голосом: «Ах ты, тварь поганая!» Голос этот принадлежал Гейбу;
Шарлотта продолжала стоять на том же самом месте и только молча смотрела, как Гейб отлупил парня, потом перевернул его на живот, связал ему сзади руки и вытащил у него из кармана ее бумажник.
Потом Гейб повернулся и посмотрел на нее, и на лице у него было написано только одно, одно-единственное чувство безграничной и нежной тревоги за нее.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
Она беспомощно кивнула.
— Он не…
— Нет. Он ничего не сделал. Честное слово.
Гейб легко, как бы играючи приподнял парня за волосы и стукнул его головой о мостовую.
— Сука ты глупая, — сказал он почти спокойно, будто продолжая начатый разговор. — Просто глупая сука. Ходить по этим улицам, как по какой-нибудь английской деревне! Пора бы уж и поумнеть.
— Гейб… — Шарлотта не верила своим ушам; как можно обращаться к ней подобным образом, да притом в тот момент, когда она настолько перепугана, когда ее только что чуть было не изнасиловали! — Гейб, как ты смеешь…
— А, заткнись, — ответил он.
Парень лежал почти без сознания и тихонько скулил; Гейб зашвырнул его в подъезд.
— Пойдем. — Он взял Шарлотту под руку. — Провожу тебя домой. Этот тип никуда не денется.
— А не надо вызвать полицию? — спросила Шарлотта.
— Вызовем. Из банка. С тобой действительно все в порядке?
— Да, в порядке. А он не убежит?
— Непохоже, чтобы он был в состоянии бежать. А убежит, так убежит. Не могу же я тебя здесь оставить, и его с нами забрать тоже не могу. Пошли, давай дойдем до банка. Хорошо?
Шарлотта кивнула, не в силах ничего произнести. Она вдруг почувствовала, что ноги ослабели и еле держат ее. Гейб обхватил ее одной рукой за талию, и с его помощью она двинулась вперед, спотыкаясь на каждом шагу.
Они дошли до банка; ночной дежурный впустил их.
— Я ненадолго поднимусь к себе, — сказал ему Гейб.
— Да, конечно, мистер Хоффман. Тут еще много народу работает.
— Гейб, — проговорила Шарлотта, — давай пойдем в мой… в другой мой кабинет. Там нас никто не увидит. Я не хочу никаких разговоров.
— А разве там не заперто?
— У меня есть ключ.
Они вошли, включили свет. Шарлотта без сил опустилась в одно из низких кожаных кресел, что стояли возле камина. Он давно уже дожидался ее, этот кабинет; это был приготовленный для нее эквивалент «кабинета наследника» — большой и великолепный, прекрасно обставленный, всем своим видом свидетельствовавший, что это кабинет очень важного лица. Фред III показал его Шарлотте в самый первый день ее пребывания в банке, прежде чем выпроводить ее в ту непрезентабельную комнатушку, в которой она потом и работала. «Переедешь, когда заслужишь», — сказал он ей тогда. За все свое пребывание в банке она ни разу даже не позвонила отсюда по телефону; однако время от времени заходила и стояла тут, раздумывая, сможет ли она когда-нибудь по праву занять это место.
Гейб позвонил в полицию.
— Да, — говорил он. — Да. Я подойду и встречу вас там. Угол Бивер-стрит и Бродвея. Через пять минут. Я вернусь, — обратился он к Шарлотте. — Не уходи.
— Не уйду. — Ей почти удалось улыбнуться.
Он вернулся через четверть часа и, войдя, прикрыл за собой дверь. В руках у него была бутылка виски.
— Все в порядке. Они его забрали. Без проблем. Я подумал, может быть, тебе бы стоило выпить. Стаканы у тебя тут есть?
— По-моему, да. Вон там, в шкафу. — Она показала на стоявший возле камина буфет; в нем действительно было несколько стаканов разных размеров.
Он налил самый большой и протянул ей. Шарлотта выпила залпом, виски приятно скользнуло внутрь, согрело ее, сразу же подействовало на нее успокаивающе. Гейб огляделся по сторонам, посмотрел на обшитые деревом стены, на литую каминную решетку с цветочным орнаментом, на большой письменный стол, индийский ковер.
— Хорошенькое у тебя здесь местечко, — проговорил он.
— Перестань, Гейб, не надо, — скучающим голосом ответила она. — Ты же знаешь, что от меня тут ничего не зависело и что я никогда этим кабинетом не пользовалась.
— Но будешь пользоваться, так ведь? — возразил он, и в глазах его появилось какое-то настороженное выражение.
— Да, наверное. Надеюсь. Ой… давай не будем об этом говорить. Я себя ужасно чувствую.
Гейб подлил ей еще виски, потом отошел к камину и встал там, не сводя взгляда с Шарлотты.
— Как я и сказал, ты просто глупая сука, — произнес он вдруг. — Знаешь, ты ведь сама на все это напрашивалась. Напрашивалась до посинения.
В Шарлотте что-то будто взорвалось внутри: ее затопили горечь, и ярость, и еще какое-то необычайно сильное чувство, которого она не умела назвать. Она вскочила и набросилась на Гейба, рыдая и молотя его кулаками.
— Замолчи, замолчи, замолчи! — повторяла она между рыданиями. — Ты грубый, бесчувственный, жестокий… Как ты можешь говорить мне подобное, когда я… когда я…
— Когда на тебя напали, — заорал он в ответ, — и ограбили, а вполне могли бы и изнасиловать, и убить, и все это не из-за чего-то, а только из-за твоей собственной глупости. Вы, женщины, никогда ничему не учитесь. Никогда!
Он схватил ее за запястья и попытался удержать, но Шарлотта вырвалась.
— Я тебя ненавижу! — прокричала она. — Господи, как же я тебя ненавижу!..
Она отвернулась от него и порывисто прикрыла глаза рукой.
— Не надо, — произнес он, и голос его изменился, стал вдруг тихим и почти нежным. — Не надо, не говори так. Мне это не нравится.
— Ах, не нравится? Это почему же? Что, не вполне отвечает твоему раздутому самолюбию?
— Нет, — ответил он еще тише. — Не нравится, потому что я люблю тебя.
Потрясение, которое испытала при этих его словах Шарлотта, было потрясением в самом прямом смысле слова — почти физическим. Это ощущение возникло у нее в голове, эхом отозвалось по всему телу, какой-то спазм сдавил ей сердце. Она медленно повернулась и уставилась на него: лицо у Гейба было бледное, глаза потемнели. Он смотрел на нее необычайно серьезно и сосредоточенно, почти мрачно; сделал движение, словно желая протянуть руки ей навстречу, но тут же опустил их.
— Гейб, — Шарлотта сознавала, что ее слова звучат привычным шаблоном, но ничего не могла с собой поделать, — Гейб, ты это в самом деле сказал или мне послышалось?
— Не знаю, что тебе послышалось, — отозвался он. — Я сказал, что люблю тебя. — Он нахмурился. — К сожалению.