— А я знаю, — твердо сказал Жанна. — Есть отец. И бабушка. И даже сестра есть. Вот.
— Ты бы не лезла, раз он сам не хочет. А? Он как разъярится, так не подходи. Это только Феня, покойница, как-то сразу его уговорила, растопила, злость к делу пристроила… Ой. — Нонна Ивановна испуганно прикрыла рот рукой. — Что это я? Разболталась тут.
— Вы слышите, есть… У него все есть. — Жанна закрыла глаза и подумала, что судьба иногда бывает причудливой и странной. Кирилл… Вот почему она пошла за Славиком не раздумывая. Как будто по привычке, как будто так и надо. Боже мой, Кирилл. «Я к тебе пришла из прошлой жизни. В этой мне с тобою жизни нет».
А главное, как складно все вышло, будто бы по нотам. По задумке режиссера. Великого кукловода. Взрослые дети не берутся из ниоткуда и не появляются на дороге у старых подруг.
— А потом он ее убил, — сказала Жанна неожиданно даже для самой себя.
— Кого? — зло и отрывисто спросила только что полная благодушия Нонна. — Ты чё мелешь-то?
— Афину, — выдавила Жанна.
— А ты у него спроси, только потом жаловаться ко мне не бегай. Ясно? — Нонна Ивановна поднялась из-за стола и смела с поверхности несуществующие крошки. — Иди, поговорили уже. Все. Хватит. Не буду я с тобой тут сопли разводить. Иди, сказала.
Нонна Ивановна легко подняла Жанну со стула, по-молодецки встряхнула и чуть не вынула душу из тела.
— Пошла, пошла. — Она грозно подталкивала гостью к двери, нехорошо поглядывая то на веник, то на кухонный нож, как нарочно брошенный в сенях.
— А почему вы так? Почему нервничаете? — От нехорошего предчувствия у Жанны забилось сердце, но она хотела выяснить все до конца. До самого-самого конца. Чтобы отмести наконец версию о провалах в памяти. Спасать детей Кирилла стало ее второй специальностью. — А нервничаете вы потому, что и сами так думаете. Вот.
— Да? — Нонна Ивановна нехорошо, грозно, с ненавистью прищурила левый глаз. — Да? Может, и думаю. Потому что не мать это, кто дитё свое бросает, а потом посылает его в проститутки. Да, и таких убивать надо. Вот что я думаю. А ты — вон пошла. Не жена ведь?
— И Даши тоже больше нет, вот этой… — Жанна снова подошла к столу и ткнула пальцем в мордашку вечно юной и наивной, но мертвой подруги. — Нет ее… И Лялечку убили.
— Ага, а у нас сторож помер. И в Африке, говорят, тоже с голоду все мрут. Так что теперь, во всем мой Славичек виноват? — грозно, но уже не так уверенно сказала Нонна Ивановна.
Жанна перелистывала пыльные страницы, чтобы показать Нонне свою подругу. Почему-то это казалось важным. Ведь именно с нее все и началось. Кирилл, Афина, смерти… «Да где же она? Неужели выбросила?»
— А того, кого в отцы назначила, — имеешь? — спросила Нонна, склоняясь над альбомом.
— Есть, — ответила Жанна. — Сейчас. Вот он, молодой, вот с мамой во дворе.
— С бабкой, стало быть? — усмехнулась Нонна. — Не видали. Афина-то в секрете все держала. Стыдилась. Хороший хлопец, только не наш. Не наш это. Ты на Славика внимательнее погляди. Никакого сходства. Точно говорю.
— А вот это наша Лялечка, — гордо сказала Жанна, показывая на девушку, когда-то разрушившую ее жизнь. — Красивая?
— Засранка, — оценила Нонна Ивановна черно-белый снимок. — У меня тоже такая кофточка была, на выход. Так я в ней на фото как Снежная королева. А эта — засранка. Застиранная.
— Ой, — вскрикнула Жанна. Что-то стронулось в голове. Как будто разломилась льдина. И в трещину с водой и холодом хлынули воспоминания. Даша, Наташа, носки, почему-то грязные девичьи носки с кружевным невиданным отворотом. Что-то стронулось в голове. Что-то вспыхнуло, зашевелилось. Но отчего? Жанна завертела головой, пытаясь отряхнуть наваждение, но закрытая завалами информации мысль отчаянно билась и не давала покоя. Засранка? Застиранная? Снежная королева? Кофточка? Что из этих слов послужило паролем? — Я, кажется, схожу с ума.
— Только у себя дома. Мне тут и своих бед хватает. А если тебя так разбирает, детка, то лучше не пей. Не боец ты, видать. Не боец… Иди себе.
Жанна оторвалась от своих мыслей и поглядела на несостоявшуюся свекровь. Кажется, на этот раз действительно пора было уходить. Нонна Ивановна вмиг обрела спокойствие, как сказала бы Даша, сложное ее лицо приобрело черты каменного изваяния.
— До свидания, — тихо сказала Жанна и шаркающей походкой направилась к выходу.
— Не суди, Жанна, прошу по-хорошему. — Тихое напутствие больно толкнуло в спину. — Не суди. Все мы одним миром мазаны…
А на улице, уже за калиткой, для Жанны началась простая жизнь. Та самая, которую она так ценила и берегла. Простая жизнь и простые трудности. Как, например, отсюда, из медвежьего угла, выбираться? На чем? Вдали от знакомых и привычных мест Жанной овладевало чувство путешественника-первопроходца, единственными помощниками которого были внутреннее чутье и язык, способный довести до Киева. Но в Киев ей было не надо. И людей, знающих туда дорогу, тоже не наблюдалось.
— И где я? — вслух сказала Жанна и засмеялась. — Где я, интересно?
Она вдруг подумала, что народные сказки сочинялись женщинами, потому что ни одному мужчине не могла бы прийти в голову формула: «И пошел он, куда глаза глядят». Прямо, до конца улицы, налево и еще раз прямо. Мимо домов и калиток, мимо деревенской жизни, мимо всего. К телефону, который она заметила. И по которому нужно было позвонить Глебову. Точно — Глебову. Потому что только он мог посоветовать, как выбраться из этого хаоса, созданного им по привычке.
Дважды, нет, трижды, теперь уже трижды он давал ей понять, что хочет провести с ней остаток дней. В первый раз это ужасно рассмешило Жанну. И пожалуй, помогло справиться с потерей драгоценного Кирилла, перешедшего в длинные загребущие руки дорогой подруги Дарьи. Дарьи — в смерти Матвеевой-Глебовой. Надо же, ей все-таки удалось вернуть себе свои фотографии, когда-то украденные Ларочкой.
…Глебов пришел к ней на третий день после свадьбы Даши и Кирилла. Свадьбы, оплаченной им из собственного кармана. В парадном сером костюме, фасон которого не менялся тысячу лет. Из-за этого Жанне всегда казалось, что новехонькая, модная, импортная (господи, главное качество — импортная) ткань пахла гремучей смесью нафталина и табака. В руках у него были красные гвоздики, верх, кстати, неприличия — к даме с революционным букетом. Еще бы с бревном пришел, подумала Жанна, чтобы сразу на субботник. И московский набор конфет «Вдохновение». Он был любим и дефицитен, изыскан и элегантен, как все, чего просто так было не достать.
— Ты собираешься дальше жить одна? — спросил Глебов, протягивая дары и не разуваясь (чекистская привычка) проходя в комнату. — Или у тебя есть какие-то другие варианты?
— Пока одна. — Жанна просто пожала плечами. Она не думала об этом, она думала о другом. О том, например, чего ей больше всего жаль из ее потерь: любви, которой, видимо, и не было, подруги, с которой всегда было весело, или Лялечки. Которая, наверное, ее не бросит. И получалось, что больше всего жалко подруги. И почему-то хотелось простить… И вернуть ее. Но без Кирилла.
— Мы можем соединить свои судьбы, — тихо сказал Глебов. — Я — вдовец, ты — разведена… И Лялечке так будет лучше…
Последнего аргумента Жанна уже не слышала. Она сначала тихо и вежливо прыснула в кулачок, а потом, вдруг живо представив себе этого дедулю рядом в постели, а его вставную челюсть на тумбочке в стакане (была ли у него вообще когда-нибудь эта вставная челюсть?), рассмеялась громко, нахально, молодо и заразительно.
— Я смешон? — уточнил Глебов, спокойно усаживаясь в кресло.
— Нет-нет. — Жанна опять не сдержалась. Теперь перед глазами мелькнула тапочка с помпоном, качаемая сухими хрустящими костями ступни. — Нет-нет, извините. Это нервное.
— Я просто не вовремя, — вдруг как-то жалко улыбнулся Глебов и судорожно сглотнул слюну. Что-то невообразимое творилось тогда в Жанниной голове. Вместо того чтобы проникнуться обычным для нее сочувствием, она вспомнила фразу из «Ветки персика», которую не так давно принес домой Кирилл: «Когда женщина начинает непрерывно сглатывать слюну, мужчина должен неспешно ввести в нее половой член».
— Не надо так сглатывать, — взмолилась она, стараясь, чтобы слезы, покатившиеся из глаз, были восприняты Глебовым как знак раскаяния.
— Что же. — Он взял себя в руки, голос стал на место, зазвучал мелодичной кузнечной сталью. — Что же. Тогда в другой раз.
— Извините, — еще раз сказала Жанна.
Другой раз состоялся много позже. Много-много позже. Жанна и думать забыла об инциденте с китайской сексуальной грамматикой и зубами в стакане. Жанна вообще много о чем забыла думать. Появился бравый Руслан — залог счастья. Потом неожиданный разлад, развод и новая свадьба. Она не сомневалась, чьих рук это дело, и даже не грешила на Наталью. Глебов — Прокурор, Палач и Верховный судья. Он просто изъял Руслана из обращения и поместил в более надежный доходный дом. Значит, это снова была не любовь. В другой раз… В тот другой раз Жанна смирилась быстро, потому что часть ее души скончалась. Не умерла, а именно скончалась. Тихо и неприметно, как хороший старик. Больше нечего было ждать и нечего было хотеть. Но Глебов снова явился на третий день после свадьбы.
— Ты постарела, Жанна, — с порога заявил он.
— А вы давно не шили себе новых костюмов, — согласилась она.
— Почему? Этот как раз новый. Первый раз надел…
— Значит, вы тоже постарели вместе со своим портным, вкусом и фасоном. Чай или что покрепче? — Она жестом пригласила его на кухню.
— Плебейская привычка, купеческая, — усмехнулся Глебов, крестьянский сын.
— Виктор Федорович, все, что вы могли сделать для меня, вы уже сделали, — спокойно сказала Жанна.
— Нет. — Он схватил ее за руку и резко притянул к себе. Сухие, ломкие, потрескавшиеся, как осенний лист, губы коснулись ее щеки и, быстро прочертив дорожку, припали ко рту.
Жанна замерла и сделала над собой усилие, чтобы не оттолкнуть его так, чтобы головой об стену, и не укусить так, чтобы кусок мяса выплюнуть в ведро.