Нет, что ни говорите, а везение, безусловно, принадлежит к явлениям синусоидальной природы. Артём едва успел разменять в киоске последнюю пятидесятирублевую купюру, как позади раздался приятно-визгливый присвист тормозящих колес. В следующую секунду хлопнула дверца, и озабоченный голос Николая Штокмана возвестил Артёму, что его мытарствам приходит конец.
— Артём Геннадьевич, вы свободны?
Самое главное заключалось в том, чтобы не спугнуть госпожу Удачу. Артём с великолепным равнодушием во взгляде окинул адвоката с головы до ног. Штокман являл собой воплощенное преуспевание.
— Не то, чтобы абсолютно, — сказал Артём, — но для вас у меня время найдется. Предупреждаю сразу — по мелочам размениваться не намерен.
— Садитесь, — предложил Штокман. И Артём, не торопясь, влез на заднее сиденье адвокатского «Вольво». Еще в далекие перестроечные годы за Штокманом утвердилась репутация очень дорогого, но разворотливого и везучего защитника по запутанным, закрученным делам. Он на иномарках ездил уже тогда, когда Артём другого транспорта, кроме общественного, не знал. Разве что служебный «бобик»…
— Знакомьтесь, — сказал Штокман, — это мой клиент — Андрей Евдокимов, торговый представитель Новотрубного завода и его совладелец.
Артём внимательно посмотрел в лицо потенциального клиента, и оно ему крепко понравилось. Несмотря на угнетенный вид, лицо Андрея не выражало и намека на уголовные наклонности. Широкий лоб, короткий прямой нос, большие серые глаза с тяжелыми нижними веками. Такие люди упрямы и вспыльчивы, могут при случае и словчить, но крайне редко сознательно вступают в противоборство с законом по-крупному.
— А это, пожалуй, единственный человек, который в состоянии вам помочь, Андрей. Следователь от Бога, раскованное мышление, безукоризненная честность в делах. Достаточно сказать, что в восемьдесят восьмом мне до зарезу требовалось заглянуть в один документик… Заметьте, не получить его, не внести в него изменения, а просто заглянуть… Артём Геннадьевич отказал мне в этой пустяковой просьбе, а ведь мог бы, кажется, провести отпуск на теплых и ласковых Канарах. Его дважды увольняли со службы. Первый раз при Горбачеве за то, что не посадил того, кого было нужно. Второй — при Ельцине, за то, что посадил кого не следовало. Если он возьмется, можете спать спокойно.
— Вы забыли упомянуть одну важную деталь, — сказал Артём. — Я стою недешево.
— Назовите сумму. — Недоверие в глазах Андрея густо мешалось с выражением безумной надежды. На секунду Артём почувствовал себя наследником рыцаря из Ламанчи, но парень, сидевший напротив, все-таки слабовато смахивал на нищего трактирского служку, и бескорыстие обратилось в позорное бегство.
— Аванс на время расследования обойдется вам в тысячу. Еще две — по окончании дела. Дополнительные траты — особой статьей.
— Две, — сказал Штокман. — И пятьсот авансом.
— Походите по базару, — предложил Артём. — Авось подешевле найдете.
Евдокимов думал недолго. Разговор в суде во время внесения залога наглядно показал ему, что если чуда не произойдет, ему выходит полная крышка. Не исключено — гробовая, и без аллегорий.
— Я согласен на ваши условия, — сказал он обреченно. — Добавлю еще пятьсот, если выручите.
Чем дальше продвигался рассказ, тем больше мрачнели глаза Артёма. Дело было безнадежным до такой степени, что будь на нем проштемпелевана соответствующая печать, оно б хуже не выглядело. Тут что-то не так…
— Давай откровенно, дружок, — проговорил Артём, отводя глаза в сторону и пристально рассматривая тлеющий кончик «данхилл». — Чего ты от меня хочешь? Чтобы я нашел придурка, на которого можно откинуться? Так ведь статья расстрельная, а сумасшедшего, что согласится, первый же эксперт расколет. Дверь закрывал ты, частицы пыли на створках окон не тронуты… ну кто поверит, что тело испарилось без твоего участия?!
— Возможно, я действительно полный «валет», — тихо и упрямо сказал Андрей. — Но свою Маринку я в жизни и пальцем не тронул.
— Подожди, — подал голос молчавший ранее Штокман. — Ты не слышал: она вены себе никогда не вскрывала?
Андрей отрицательно покачал головой.
— Вен не вскрывала, рук сигаретами не прижигала, татуировкой не баловалась. Ёрзать в постели с такими мне доводилось, но жениться?.. Маринка у меня барышня. Хотя и выпить может, и компанию поддержать, а барышня.
Дым сизыми слоистыми полосами лениво блуждал по салону, нехотя мигрируя в водительское окно. Некурящий Штокман морщился, но терпел, из чего следовало, что и он оторвал у своего подзащитного хороший кусок. Артём Штокмана не любил. Отчасти из чувства зависти, отчасти потому, что профессионально не любил адвокатов.
— А ты не помнишь, — спросил он Андрея, затягиваясь с мстительным наслаждением, — чтобы кто-нибудь из гостей уходил, скажем, с разбитой мордой, головой или еще каким повреждением?
— Все было шумно и благопристойно, — ответил Андрей. — Люди проверенные, бизнес точек пересечения не имеет, а Семен — самый крутой — вообще не пил. Да и наверх никто не поднимался. Точно.
Ну ясно, дело абсолютно гиблое. Надо было просить на расходы побольше. Артём так и сказал, по-честному.
— Шансов у тебя, дружок, ноль целых, хрен десятых, — добавил с беспощадностью хирурга-экспериментатора. — Один против триллиона. Все, что могу тебе обещать — я использую этот мизер, выжму, как губку. Это гарантирую. Теперь — запасной вариант, им займешься ты, Нико.
— И он будет учить меня, как мне делать мое дело! — восхитился Штокман. — Мальчишка! Нет никакой запасной лазейки. Это говорю тебе я! Я же вижу, ты хочешь спустить дело в долгий ящик, но уже все проверено: у Мариночки так называемая Христова кровь. Редчайшая группа!
— Тогда я пошел, — сказал Артём, протягивая руку Штокману. Тот со вздохом извлек из «дипломата» банковскую пачку купюр…
Через час, отобедав и поправив здоровье, Артём сыто развалился в парикмахерском кресле. Кассирша Лидия Павловна привычно названивала по адресам, выявляя добровольца с мотором на сто рублей до полуночи. К тому времени, когда подстриженный, побритый и наодеколоненный Артём выходил из стеклянных дверей салона, его уже поджидал крепенький мужичок в модной шерстяной рубашке, со старенькой, но хорошо отлаженной «Волгой» у бордюра.
— На Викулова, — сказал Артём, усаживаясь на заднее сиденье.
3
— Ну, привет, — Эдуард Трофимович сухо и крепко хлопнул ладонью об ладонь бывшего сослуживца. — Проходи, доставай магарыч, угощай табаком заморским.
Артём скинул кроссовки и, с удовольствием ощущая прохладу половых досок горячими со вчерашнего ступнями, прошествовал в любовно отделанную кухню. Всякий, кто хотя бы раз испытал острую сладость охотничьей тропы, знает: допинг и «экстази» рядом с нею — ничто. Сердце то замирает в предвкушении фантастики фарта, то мощно и ровно гонит кровь по каждой мельчайшей жилочку. Запахи щекочут раздутые ноздри, ухо отлавливает гармонию разноречивых тонов, глаз пронзает стоверстные горизонты.
Дело было стопроцентно пропащее. Артём знал это лучше, чем кто-либо другой, но полная безнадега предприятия, не сулящая ценного приза, дразнила и бесила его, точно мулета. Закуси удила, пръ на красный, и будь что будет! Когда за штурвалом ас, опасайся желанного зеленого света!
Жена Эдуарда Трофимовича — симпатичная и живая хохлушка средних лет — приветливо кивнула Артёму и вышла в гостиную за конфетами. Не впервой, ритуал известен. Артём, между тем, выставлял на столик настоящий «Мартель». Капитан с преувеличенным тщанием надзирал за тем, как янтарная жидкость, благоухая, наполняла высокий конический фужер, с некоторых пор получивший громкое прозвище «консульского», потому что «консультантский» выговаривать было несравненно сложнее.
Они сели на табуреты, обшитые кусками пурпурной ковровой дорожки, осторожно позвенели бокалом о рюмку и пригубили.
— Я тебя ждал, — признался капитан. — Этот безутешный супружник действительно тянет разве что на свидетеля, но других подозреваемых у нас нет. Слезь я с него, он же меня и съест. Дело нечисто, в самом что ни на есть метафизическом смысле, да разве кому объяснишь? Жалко пацана, но себя всегда жальче.
Артём был согласен с Эдуардом Трофимовичем, его били не менее хлестко, но у него нет семьи, не так страшно. Паскудное стремление к компромиссу, благодаренье Богу, еще обходило его стороной.
— Если не ошибаюсь, вы как-то рассказывали про уникума, который проводил следствие по делу, напоминающему сегодняшний артефакт, — сказал Артём.
— Давай без выпендрёжа, — предложил капитан. — Это ты у нас скакун чистых кровей, а я просто рабочая лошадка следственного отдела.
— Я бы сказал жестче — ломовой битюг. Вы умеете протаранить любую паутину, будь она хоть из причальных канатов.
— Но не сплетение прокурорских коридоров, — уточнил капитан. — Тут нужна ловкая рука с длинными чуткими пальцами. Штокман, едва врубившись, насчет тебя стал грузило закидывать, так что, сам понимаешь…
Артём понимал. И даже очень. Эдуард с небрежностью великого мастера откинулся на него, предоставив сомнительное право выкручиваться за двоих. И совесть чиста при любом исходе, и делать ничего не надо, и «консульские», хочешь-не хочешь, а предоставь. Но, с другой стороны, что б он делал сегодня, не будь Эдуарда? Маялся от безделья, в тридцатый раз пересчитывая стремительно тающие хрусты?
— Спасибо, что вспомнил, — сказал Артём, криво усмехаясь и пряча глаза. — Не забуду. А сейчас дайте мне этого вашего знакомца с аналогией.
Капитан вдруг резко нагнулся, что-то высматривая под ногами, но, едва Артём подался вперед, вскинулся и сцепил взгляд своих сузившихся зрачков с уклончивым взглядом приятеля.
— Это делается так, Тёма, — объяснил, удовлетворенно прищелкнув пальцами. — Мальчишка ты еще. Талантливый, ушлый, но зеленый пока. Ты думаешь, я не вижу, что у тебя в черепушке шевелится? «Не забуду!» Надо же, какая глубина, какой подтекст… Хемингуэй! Времени у меня нет с твоим миллиардером возиться. Зато у тебя, как у шибко принципиального, его хоть отбавляй. Вот и побегай, разомни суставчики, — он больно ткнул Артёма пальцем прямо в солнечное сплетение, — может, поменьше умничать станешь. Запиши адрес.