Его старания увенчались успехом. Ухватить фортуну за хвост — это уже кое-что; оставалось, правда, самое сложное — осторожно и цепко тянуть его до появления реального результата. Оседлав телефон переговорного центра, загрузив карман полной пригоршней жетонов, он плотно приступил к осаде редакции. Бесстыжий аппарат с веселым звонким смешком глотал металлические кругляши один за другим, записная книжка заполнялась строчками промежуточных координат… Есть!
— Простите, пожалуйста, — ласково пропел Артём, — это не вы писали об экспедиции в карпатский монастырь? Да! Да! Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы дали мне координаты руководителя группы.
— Погиб, — ответили из Москвы.
— Его помощника…
— Скончался.
— Ну хоть кто-нибудь остался в живых? — сумрачно уточнил Артём. И услышал в ответ:
— Живые, конечно, есть…
— Как бы мне их найти? — обрадовался Артём.
— Это предельно просто, — буркнул недовольный голос. — Звоните на Канатчикову Дачу; номера в справочной!
…Нужно было что-то делать, искать другой след, выцарапывать из черного клубка новую нить, но взгляд застилало туманом разочарования, и ухватиться было категорически не за что. В самую пору набрать номер Евдокимова и посоветовать ему плюнуть на залог и срочно уносить ноги. Судьба снова жестоко подшутила над отставным следователем: поманила, подразнила, а когда он клюнул на ее обольстительный призыв — метко и беспощадно, будто старая бывалая шлюха, лягнула прямо под ложечку. Спокойно! Спокойно!
В киоске на углу он купил две двухлитровые пластиковые «торпеды» английского пива «Монарх», баночку маринованных огурцов, жесткой копченой колбасы и две коробки лососевой икры. Для непутевого отпрыска зверски интеллигентных соседей, в подобные минуты составлявшего ему иронично-сочувствующую компанию, в том же киоске были приобретены полуторалитровая бутылища «Фанты» и несколько пачек разноименной жвачки. Подобно ему самому, Никитка задарма не сочувствовал, за что Артём его тихонечко, незаметно презирал, в той мере, в какой настоящий «профи» презирает малоопытного «любителя».
Когда он, нагруженный продовольствием и напитками, пыхтя от сдвоенного — душевного и физического — дискомфорта, наконец взобрался на свой родной третий этаж, его уже поджидали. Одного взгляда на человека, скромно присевшего на приятно прохладный бетон подъездной лестницы, было достаточно, чтобы признать в нем представителя множащейся и расцветающей низовой придонной прослойки. Одет он был в относительно чистые брюки и почти новую трикотажную футболку, тщательно побрит и старательно причесан, однако неуловимый, но реально ощутимый привкус босяковщины пронизывал, казалось, не только его самого, но и вполне респектабельную лестничную площадку.
— Артёму Геннадьевичу наш пламенный комсомольский привет! — бодро продекламировал бомж, отрывая от гостеприимной ступени тощую бродяжью задницу.
— Гусь? — удивился Артём. — Вот уж — кого не ждал, то и явился! Тебе чего?
— Дело есть, — сказал Гусь. — На два миллиёна.
— Он тут часа два трется, — подтвердил Никитка, высовывая из прихожей розовый веснушчатый нос. — Вас спрашивал, все пытался в квартиру пролезть.
Первобытная донская злоба лишь на мгновение проскользнула в глазах Артёма, но Гусь ее заметил.
— Никуда я не лез, — сказал с обидой. — Ты-то меня хорошо знаешь, лейтенант, за мной криминала нет, и не было никогда. Конечно, я понимаю, моя рожа на детей действует однозначно, но я-то думал, что ты дома, просто никого видеть не хочешь.
— А с чего это ты так решил? — хмуро полюбопытствовал Артём.
— Да уж есть с чего, — уклонился Гусь. — Говорю ведь — дело у меня. Впустишь?
— А если нет?
— Решать, конечно, тебе, — предупредил Гусь. — Но учти — плакать будем вдвоем.
Он нагнулся над потертой хозяйственной сумкой и гордо продемонстрировал бутылку молдавского коньяка:
— Видал? Два дня — ни капли, чтобы не с пустыми руками! Врубаешься?
Да, для Гуся это был подвиг неслыханной самоотверженности. В дни их последней встречи он пил все, что горит. Что не горит — тоже.
История его падения была вполне заурядной, удручающе банальной. Жил-был рядовой советский инженер, ну, не совсем рядовой, а подающий большие надежды. Была у него любимая живая работа, красавица жена и двое чудных ребятишек. И все это ухнуло в тартарары, когда выяснилось, что все его достоинства заключены исключительно в длинных, хорошо сформированных ножках его драгоценной супруги, каковые она неоднократно и весьма охотно предоставляла в распоряжение вышестоящих и руководящих… На свою беду нынешний Гусь — а по тем временам Пал Палыч Гуселетов — в один прекрасный момент очутился в кабинете одного из этих руководящих, причем в то самое время, когда его любезная находилась, так сказать, при исполнении своего интимного долга…
Рассказывать о том, что устроил этот крупный мужчина в кабинете «друга семьи», вряд ли особенно необходимо. Хорошо, что располагался кабинет, как и положено, в бельэтаже, так что дело закончилось набором сильных ушибов и психологическим шоком. Для потерпевшего. Гуселетов же сломал себе жизнь. Будучи по натуре человеком порядочным, жилье он оставил семье. С работы выперли тихой сапой. А где еще найти утешение убитому горем рассейскому мужику, прочно засевшему под тонким слоем культурного грима в каждом из нас, как не на дне граненого стакана? А переход со дна стаканного на дно социальное — дело верное, хотя и не на все «сто».
Его дважды привлекали за бродяжничество, и оба раза судьба сводила его с Артёмом. Криминала за ним действительно не наблюдалось, а кроме того, его взгляды на жизнь были весьма занимательны, так что вместе они провели времени больше, чем многие из закадычных друзей.
— Ладно, — сказал, подумав, Артём. — Даю тебе сорок минут, — и ногой отодвинул дверь вместе с Никиткой.
— Ты мне только сорок секунд предоставь, — пробурчал Гусь, входя, — потом умолять будешь, чтоб остался.
Никитка разочарованно смотрел им вслед, он крепко подозревал, что задушевной беседы с «шерлоком холмсом» сегодня ему не видать. Но его бурная грусть тут же испарилась, стоило Артёму подбросить в воздух пачку «LM».
— Неважно живешь, лейтенант, — говорил между тем господин Гусь, водружая коньяк на журнальный столик. — Не многого ты добился в мое отсутствие.
Артём выставил два толстодонных чешских стакана и коньячную рюмку. Повздыхав, распечатал икру и огурцы, нарезал колбасу и хлеб…
— Мне тоже рюмку давай, — сказал Гусь. — Хочу быть в форме.
— Ты что? Всерьез думаешь, будто я твое пойло глотать стану? — огрызнулся Артём и налил себе пива.
Бомж медленно потянул рюмку ко рту, с вожделением вдыхая ароматы дубовой древесины, истово, словно причащаясь, выцедил коньяк до капли.
— Потому и живешь ты паршиво, лейтенант, что зажрался, — промурлыкал он, блаженно откидываясь на спинку кресла. Артём невольно отметил про себя, что накидушку придется выбросить: кто его знает, какие бациллы свили гнездо в одежде бродяги? — Ты ведь не ловчишь, не воруешь. Тебе, как честному работяге, надо жидким чайком глотку споласкивать. А ты дармовым коньяком брезгуешь.
Артём, следуя примеру собутыльника, медленно, маленькими глотками выдул стакан пива и принялся намазывать икрой полупрозрачный лепесток «бородинского».
— Закусывай, — сказал он Гусю. — И выкладывай, зачем тебя сюда занесло.
— Сначала дело, — ответил Гусь, — со жратвой успеется. Я промышляю «пушниной». Вчера рыскал в торговом центре и услыхал прелюбопытнейший разговор. На твое счастье, лейтенант, с добычей намедни было негусто, так что был я свеж и трезвёхонек на загляденье.
— Собеседников знаешь? — спросил Артём, запивая бутерброд изрядной дозой темного бархатистого пива. Пиво было относительно холодным, потому что киоск располагал вместительным холодильником.
— Одного знаю, — сказал Гусь, бережно извлекая из красной бумажной пачки длинный, хорошо сохранившийся окурок. — Угости огоньком ценного информатора.
Артём чиркнул зажигалкой.
— Ты помнишь Штокмана? — сказал Гусь после долгой, глубочайшей затяжки. — Второго не знаю, но понимаю так, что это кто-нибудь из приятелей твоего нынешнего клиента: здоровый такой лосина с «пушкой» под пиджаком.
— О чем речь вели? — насторожился Артём. При ведении дел Штокман разборчивостью не отличался. Нынче они играли в одни ворота, но кто его знает, что у него на уме?!
— О чем? — ухмыльнулся Гусь. — Да ни о чем. Обычные иудины штучки. Сломок любопытствовал насчет того, сможешь ли ты вытащить клиента. Между прочим, отзывался о тебе весьма уважительно. Штокман тоже, но утверждал, что даже тебе ничего не светит, потому что дело с явным инфернальным оттенком.
— С каким?
— Ну, с дьявольским, чтоб тебе понятнее было. При этом ссылался на мнение Эдуарда.
— Ясно, — сказал Артём, а про себя тихонько удивился интуиции хронического капитана. — И что?
Гуселетов довольно прижмурился, наслаждаясь ядовитой крепостью «Примы».
— А ты меня впускать не хотел, — попенял он в ответ. — С лестницы спустить собирался.
— Замнем, — предложил Артём.
— Сперва извинись.
— Пока не за что. Изыскания Штокмана меня занимают в очень незначительной степени.
— Ладно, — сказал Гуселетов. — Возможно, тебе будет интересно узнать, что он затевает у тебя за спиной, но это не главное.
Артём смотрел тяжело, исподлобья, хруст маринованного огурчика показался посетителю хрустом зубов. Не исключено, что и его собственных, в перспективе. Гусь быстро наполнил коньяком рюмку и опрокинул ее в горящие глубины алкогольного естества. Галлюцинация исчезла, теперь собеседник выглядел хмуро, но не столь угрожающе.
— Ну, — поторопил он Гуселетова, взявшегося за колбасу.
— Насколько я понял, Штокман подбивает свидетелей на сговор.
— Ссылаясь на «отключку» клиента?
— Да. Была драка, и потерпевшая убежала.
— Ловко, — одобрил Артём.
Гуселетов посмотрел ему прямо в глаза и усмехнулся.