— Он забыл, с кем играет в команде, я полагаю? — спросил с откровенной подначкой.
— Правильно полагаешь, — подтвердил Артём. — Клиент клиентом, но девушку надо найти. Вопрос престижа.
Гуселетов налил полстакана и сделал хороший глоток.
— На это я и рассчитывал, — сказал он. — К делу. Ты мне двести баксов, я тебе — спеца по инфернальным вопросам.
— Спец у меня уже есть, — Артём стряхнул пепел в пасть бронзового льва, стоящего на задних лапах между собеседниками. Не хотелось думать о том, что двухсот рублей, выброшенных на эту безделушку, сегодня хватило бы дней на пять. — Ты мне докажи, что твой моего круче.
Бомж зачем-то оглянулся на дверь, придвинулся ближе.
— Субъект, о котором я тебе говорю, ходит в Ад. А твой?
Артём прикрыл глаза, сдерживая радостный вопль плотно стиснутыми зубами. Слух напряженно ловил тяжелое дыханье Гуся.
— Для тебя и полдня без опохмелки — Чистилище, — хмыкнул Артём, беря стакан.
— Быстро ты навострился цены сбивать. — В зрачках Гуся затаилась неизъяснимая бездна иронии. — Вот только захлебываться нужно поменьше, да волосы подлиннее отпустить.
— А это еще зачем? — удивился Артём.
— Чтобы уши прятать, если торчком встают! — Гуселетов не спеша вынул сигарету из артёмовской пачки, закурил и, откинувшись на спинку кресла, с безнаказанностью единственного свидетеля бросил на стол зажигалку. Артём смолчал, ожидая продолжения, но Гусь молчал тоже — он прочно владел создавшимся положением и явно подчеркивал это.
— Что ты со мной в игрушки играешь? — сдался сыщик. — Колись!
— Денег не вижу, — ответил Гусь.
— Да зачем тебе столько? Отберут ведь. А не отберут — горячку схлопочешь.
Гуселетов, не торопясь, отхлебнул из стакана и, зажав сигарету в зубах, принялся за изготовление чудовищного сэндвича: намазал два куска хлеба толстым слоем икры, накрыл пластиками колбасы, а сверху пришлепнул кружки огурцов, затем соединил куски вместе.
— Я собираюсь завязать, — сообщил он Артёму, наполняя стакан. — Пью последнюю и, заметь, в приличной компании. Вздрогнули!
Загипнотизированный сыщик чокнулся со своим бывшим подследственным.
— Встретил я недавно хорошую женщину, — с чувством сказал Гусь. — Красивая, молодая… по крайней мере для меня. У нее в Истоке нечто вроде частного детского сада. Ну, то да се… пообщались, поговорили… Детсад — дело хлопотное, без мужика — почти невыгодное. А какой из меня работник, когда с утра до вечера руки — будто отбойный молоток?! Хватит! Надоело! Завязываю!
— А как же свобода? — подначил Артём. — Помнишь, как ты мне насчет нее соловьем заливался?
— Дурак был, вот и заливался, — помрачнев, ответил Гуселетов. — Не отрекусь — грешен. Но человек — не ангел. Не божественным разумом жив, сердцем трепещущим. Что на сердце, то и в голове. А в сердце у меня тогда пусто было. Поверь старому бродяге, лейтенант: для человека свободы нет. Я не шучу, на своей шкуре испробовал, своими мозгами дошурупил: человек без обязанностей хуже змея. Единственно возможный вариант свободы — это выбор души, кем ей быть: Сатаной или Человеком. В высшем понимании принцип воли означает только одно — способность осознанного причинения Зла.
— Ого, куда тебя занесло! — ухмыльнулся Артём. — Уж не адопроходец ли тебя на эту мысль натолкнул?
— Он тоже, — угрюмо ответил Гусь. — Весной я обитал в дачных поселках: сегодня там, завтра здесь. И в конце апреля набрел на один особняк. Дворец, понимаешь ли, а оградка плевая, можно сказать — никакой. Откуда мне было знать, что у него собаки ученые и по пустякам не визжат?! Перемахнул изгородь, тут они меня и взяли в клещи, сбили с ног, прижали рожей к земле… Все, думаю, пришел мой смертный час — загрызут. — Он хватанул добрую дозу успокоительного и продолжал, заметно повеселев. — На мое счастье, хозяин дворца был дома, и охрана не дремала — откуда ни возьмись нарисовались два добрых молодца и освободили меня из собачьих клыков. Ну, скажу тебе, лейтенант, и хоромы же у него! А пойло! А закусь! Был он изрядно во хмелю. и по этому случаю обрадовался захожему человеку, даже такому, как я. Говорил он мало и путано, больше пил, но и того, что я услышал, оказалось довольно, чтобы волосы дыбом поднялись. Согласись, лейтенант, что не каждый день встречаются люди, посещающие Ад так же просто, как мы сортир!
— Это в Аду, что ли, капитал себе сколотил? — перебил Артём.
— Посредством своих путешествий, — кивнул Гусь. — Я плохо понял, поскольку был уже изрядно «под шафе», но за экспедиции платят ему сумасшедшие бабки.
— Кто?
— Да все, у кого они есть! — огрызнулся Гусь при виде скептической физиономии собеседника. — Просидели мы с ним, сколько, даже не знаю, залили изрядно и слопали груду всевозможных деликатесов, а потом отправили меня восвояси с бутылкой виски, батоном колбасы и предостережением насчет вторичного появления. В другой раз нарисуешься, говорят, собакам скормим. И помалкивай.
Он аккуратно, почти нехотя, допил стакан и запустил зубы в свое кулинарное сооружение.
— Виски я обменял на ведро браги, — продолжил, насытившись, — и помалкивал, пока не услышал про твои затруднения. Вот тогда все и сошлось. Есть под Кунгуром старушенция, которая, по слухам, освобождает организм от алкогольной зависимости. Соображаешь, лейтенант? Хочешь — пьешь, не хочешь — плюешь. Красотища! Но и берет два «лимона» по-старому. Да еще дорога в оба конца, да прожитье… Короче, как ни крути, двести «зеленых» надо иметь. И дашь их мне ты, лейтенант! За консультацию. Или за информацию — это, как хочешь, так и решай.
Артём вылил в стакан остатки пива. За разговором и не заметил, как опорожнил первую «торпеду». История, рассказанная Гуселетовым, очень походила на правду, да и не осмелился бы Гусь, зная характер Артёма, врать для обычной корысти. Уж очень плохо могло это для него кончиться. А с другой стороны, чужих денег не жалко — пускай берет. Лишь бы впрок пошли.
— Короче, сделаем так, — сказал строго. — Под мое честное слово даешь координаты. Завтра на вокзале перед отбытием получаешь билет и деньги, вручаешь расписку. Но учти, Гусеныш, если от тебя хотя бы отдаленно попахивать будет… ты у меня вместо «бабок» получишь!..
Ответ был вполне в гуселетовском духе: полупустая бутылка «Белого аиста» со свистом выпорхнула в раскрытое окно. Проделав сию незамысловатую операцию, Гусь открутил голову пластиковой «торпеде» и налил в стакан «Фанты».
— Договорились, — сказал он, вынимая из кармана грязноватый листок бумаги, аккуратно сложенный вчетверо. — А зовут его, на предварительной стадии, просто — Большой.
6
Утро было свежим и солнечным. А свежим, наверное, потому, что Артёму давно не приходилось подниматься в такую рань. Приняв душ и позавтракав остатками вчерашнего пиршества, он уселся за руль своего «лимузина» и позвонил Андрею.
— Слушаю, — раздался усталый, опустошенный голос несчастного миллионера.
— Есть важная информация, парень, — сказал Артём. — Еду проверять. Гарантировать ничего не могу, но если выгорит, готовь двести баксов к четырнадцати ноль-ноль. Расписку получишь вечером после восьми. И передай Штокману, чтоб у меня за спиной не егозил, не дергался. Так и скажи — ноги вырву!
— Не понимаю…
— Зато он поймет! А ты на его хитрые варианты не клюй, ему главное — процесс выиграть, репутацию лишний раз подкрепить. А то, что нынешние свидетели при первой же возможности тебя догола разденут — ему плевать! Если сам знаешь, что невиновен, жди меня до двух пополудни. Там решим, как быть. Врубился?
— Жду до двух, — ответил Андрей и повесил трубку.
Артём сунул сигарету в зубы и включил зажигание.
«Московский тракт проложен до Берлина, Сибирский тракт ведет во Владивосток…»
Любопытная дорога: оба названия присвоены ей от промежуточных пунктов. Читателю, скорее всего, абсолютно безразлично, на каком отрезке какого именно направления наш герой свернул на малозаметную лесную дорогу… Вглубь вела одна-единственная колея, но через полкилометра ухабистые вмятины от колес, то там, то здесь перечеркнутые змейками одеревеневших корней, вдруг преобразились в трехметровую полосу из каменных плит, аккуратнейшим образом забетонированную в стыках. Если бы не опасение нарваться на встречный транспорт, по ней можно гнать не хуже, чем по скоростной автостраде, а может, и лучше. По сторонам неспешной рысью пробегали стройные смолистые сосны, бросавшие на дорогу узорчатое кружево тени. В открытое окно автомобиля вливались темные струи озона, жужжание ос и шмелей и базарная птичья трескотня.
Все вокруг располагало к покою, умиротворенью и праздности. Что ж, адский «челнок» выбрал себе подходящее место для восстановления сил. Артём ему даже немного завидовал, хотя лично ему — истинному горожанину — куда больше импонировала сугубо урбанистическая обстановка. Он любил уличную толчею и не считал город за город, если до окраин его можно было доехать за полчаса. И все-таки какая-то маленькая, почти не ощутимая частичка души в самой глубине его дремучей сущности неизменно тянула на дикий, вольный простор.
Дорога совершила плавный вираж и неожиданно уткнулась прямиком в массивные лиственничные ворота, окованные узорчатой бронзой. Артём огляделся и невольно присвистнул. Если его не впустят, обратный путь придется проделывать задним ходом.
По обе стороны от ворот, насколько хватало глаз, тянулась невысокая — по грудь — каменная стена, исчезавшая за частоколом сосновых стволов и подлеска. Артём выбрался из машины и, предупрежденный горьким опытом Гуселетова, заглянул поверх ограды. За воротами дорога вливалась в квадратную каменную же площадку, окруженную крепко прореженным сосняком, обширной лужайкой с тщательно подстриженной травой и окаймленную широкой полосой махровых георгинов лилового цвета, плавно переходящих к бледно-розовому слева направо. Кроме сосен, на пространстве лужайки в живописном беспорядке там и здесь были разбросаны группы кустарников, приобретших округло-волнистые очертания отнюдь не по причине природной склонности к благородству.