Утром Геннадий заметил у нее темные круги под глазами, обратил внимание на ее частое тяжелое дыхание.
— Вера, сходи в больницу.
— А что?
— На тебе лица нет.
— Ты хотел, чтобы я выглядела пятнадцатилетней девочкой? — отшутилась Вера. — Так не бывает. Большой он уже. — Она провела рукой по животу. — Чем дальше, тем тяжелее. Так у всех.
Геннадий пожал плечами:
— Не знаю, какая-то ты сегодня заморенная.
— Погоди, Гешенька, расцвету еще.
Он больше ничего не сказал. И, уже выходя, в дверях, еще раз попросил:
— Все-таки загляни к врачу.
— Хорошо, зайду, дорого́й.
На работе Вера сразу обо всем забыла. Дело с лесопилкой суд вернул на дополнительное расследование. Пришлось ехать пятнадцать километров на лесосклад, где Вера Петровна провозилась полдня. После обеда к ней пришла Анна Ивановна Кравченко.
— Неужели нельзя Азарова освободить из-под ареста, передать на поруки? — умоляющим голосом просила она у следователя. — Ведь коллектив просит. Я лично.
— Нет, в данной ситуации это невозможно. Азаров отлично знал, что у него подписка о невыезде. Если бы он не пытался улететь в Москву, то, вероятно, до окончания следствия ему не изменили бы меру пресечения. Невыдержанный он.
— Кто? Степан? — удивилась Анна Ивановна.
— Да, Степан.
— Странно, я всегда знала его другим. Он не позволял себе резкого слова, грубости, какой-нибудь неконтролируемой вспышки…
Вера Петровна покачала головой:
— Увы, наверно, все-таки плохо знали.
— Нет, я его очень хорошо знаю, — нахмурилась Кравченко. — Как родного сына…
— Давно вы его знаете?
— Лет двадцать пять.
— Действительно давно.
— Простите, можно у вас курить? — спросила Анна Ивановна, доставая сигареты.
— Да, пожалуйста. Я форточку открою, — поднялась было Седых.
— Нет, не надо. — Кравченко посмотрела на болезненное лицо следователя и спрятала сигареты в сумочку.
Вера Петровна повертела в руках карандаш.
— Степан ведет себя неуравновешенно, непоследовательно…
— Но это не криминал!
— На него, как на лицо материально ответственное, вина ложится в первую очередь. Вам известно, что яд хранился более чем небрежно. А уж вы, как руководитель экспедиции, могли бы обратить на это внимание Азарова.
Анна Ивановна печально покачала головой.
— Что грозит Степану, ну, если дело дойдет до суда? — спросила она глухо.
— Это смотря как подойти, — уклончиво ответила Седых.
— В любом случае, — тихо и твердо произнесла Кравченко, — весь коллектив и я будем бороться за Степана Азарова.
…В последние два дня состояние Веры Петровны не улучшилось. Но она старалась убедить себя, что все в порядке. До положенного по закону отпуска оставался почти месяц. Она хотела обязательно дождаться возвращения Семена Трудных и узнать подробности о Гридневой. И вообще самой закончить следствие. Визит к врачу, вероятнее всего, окончился бы тем, что ее положили бы в больницу. Врачи, они осторожные…
Геннадий ходил недовольный, но вслух своего недовольства не выражал.
Земфира Илларионовна заметила ей:
— Вера Петровна, не нравишься ты мне.
— Не я первая, не я последняя, — отмахнулась Седых.
— С этим не шутят. У врача давно была?
— С месяц.
— Обижайся не обижайся, а я позвоню Геннадию Васильевичу.
Вера Петровна рассмеялась. Ей показалось странным, что эта тихая, незаметная женщина заговорила с ней таким тоном.
— Я говорю серьезно, — обиделась секретарь.
— Ладно, схожу, — обняла ее за плечи Вера Петровна.
— Сегодня же?
— Сегодня. В обед.
Но и в обед она не смогла пойти к врачу. Прямо с самолета в прокуратуру явился Семен Трудных. Уважая начальство, он прошел к Холодайкину. Врио прокурора тут же вызвал Седых.
— Круг, можно сказать, замкнулся. — Холодайкин протянул Вере Петровне документы, привезенные младшим лейтенантом. — Я вкратце ознакомился.
Семен Трудных выглядел именинником. Следователь внимательно прочла протокол и справку из редакции.
— Вы можете добавить что-нибудь из ваших личных наблюдений, товарищ младший лейтенант? — обратился к нему Холодайкин. — Только коротко.
Семен Трудных стал подробно рассказывать, как хорошо встретила его народная артистка Каминская, с каким уважением разговаривали вице-адмирал, зам главного редактора газеты…
Вера Петровна слушала его рассеянно, думая о своем. Она вспомнила очерки Рославцевой в «Комсомольской правде», «Неделе», «Смене». Они всегда затрагивали необычные темы, рассказывали об оригинальных людях. И ей показалось странным: судьба свела ее с этой самой Рославцевой, чья жизнь представлялась Вере Петровне почти непостижимой, даже не верилось, что все это может узнать и описать один человек.
Седых попыталась представить себе Рославцеву, ее манеру говорить, ходить, одеваться…
В голове мешалось два человека — журналистка и образ Гридневой, созданный ею в экспедиции. И тут в памяти Веры Петровны возникло лицо Людмилы Каминской — чистой, восторженной русской девушки, приехавшей на далекий Север в первые годы Советской власти учить детей. По фильму ее предательски, из-за угла, убили кулаки. Седых вспомнила, как она девчонкой разрыдалась в зрительном зале, наивно полагая, что на экране — настоящая жизнь. Потом она видела Каминскую во многих картинах. Но та, первая ее героиня, запала Вере Петровне глубоко в душу. И при воспоминании о ней всегда щемило сердце.
Да, видимо, дочь все-таки здорово уступает матери в артистическом даровании. Зина Эпова учуяла что-то ненастоящее, и Чижак заметил. Ничего удивительного — Людмила Каминская неповторима. В кого же влюбился Азаров? Он, видимо, сумел тоже разглядеть незаурядную натуру сквозь игру. А увлеклась ли Ольга им? Степан может нравиться. У него есть способности. Песни сочиняет, говорят, неплохо исполняет их под гитару…
Мог ли флирт Рославцевой-Гридневой с Азаровым быть задуман с самого начала? И вообще, какое все-таки место занимает Рославцева в истории с ядом?
Вера Петровна, сама не зная почему, ощущала все-таки здесь какую-то связь. Но какую именно — вот в чем дело.
«А нет ли тут личной неприязни к Рославцевой?» — поймала себя на мысли Вера Петровна. Действительно, Рославцева — баловень судьбы. Может быть, это настраивает ее, следователя, против журналистки? Самой Вере Петровне работа и семья достались нелегко.
Седых, привыкшая всегда критически относиться к себе, к своим поступкам, отбросила эту мысль. Да, было трудно. Но уже ушли в прошлое бессонные ночи над учебниками после тяжелого трудового дня, слезы, которые никто никогда не видел, горькое одиночество. Теперь она каждую минуту ощущала радость заботы о другом человеке, как праздника ждала появления на свет ребенка. Да и работа шла у нее пока что хорошо. Правда, последнее уголовное дело выматывает у нее все силы. Так, впрочем, бывало почти всегда: сначала кажется, что ничего не выйдет, а потом, смотришь, сдвигается с мертвой точки, раскручивается, и все становится на свои места.
Но что-то заставляло Веру Петровну все время возвращаться мыслью к Рославцевой, еще и еще раз проверять — не причастна ли журналистка к пропаже яда?
— Вера Петровна, у вас будут какие-нибудь вопросы к товарищу Трудных? — спросил Холодайкин.
— Нет, не будет, — ответила она, с трудом отрываясь от своих размышлений.
— Молодец! По-боевому справились с заданием, — похвалил младшего лейтенанта Холодайкин. — Оперативно. Мы будем хлопотать о поощрении перед руководством РОВДа. А теперь отдыхайте. Шутейное ли дело — почти весь день в воздухе… Как Москва? — спросил он напоследок.
— Столица! — восхищенно ответил Семен Трудных.
Когда младший лейтенант ушел, Холодайкин прошелся по кабинету, потирая руки:
— Хороший работник. Настоящий оперативник. Ему бы получиться немного, так не задумываясь взял бы его в помощники прокурора. — Алексей Владимирович сел в кресло и деловито продолжал: — Теперь ясно, что Азаров действовал один.
— Совсем не ясно, — возразила Седых.
— Рославцева отпадает полностью.
— Почему?
— Наивный вопрос. Знаменитая журналистка! Дочь самой Каминской и боевого заслуженного военачальника!
— А разве мы с вами не знаем случаев, когда дети высокопоставленных родителей попадали на скамью подсудимых?
— Но ведь вице-адмирал в своих показаниях говорит, что дочь его не имеет отношения к пропаже яда!
Вера Петровна усмехнулась:
— Родители всегда уверены в честности своих детей. Они убеждены в том, что знают абсолютно все о своих детях. Так ли это на самом деле, не мне вам говорить. Наверное, не раз представлялся случай убедиться. Я считаю, что, пока не будет допрошена Рославцева-Гриднева, идти дальше нельзя.
— Как вы себе это представляете? — нахмурился Холодайкин. — Вернется она из заграничной командировки не скоро. А мы, значит, будем сидеть сложа руки. Надо будет обращаться в область за разрешением продлить срок окончания следствия. А там разрешат или нет, еще неизвестно. Пустое это занятие, я вам говорю. Рославцева тут ни при чем.
— Я буду настаивать на том, чтобы получить показания Рославцевой.
— Каким образом их получить, я вас спрашиваю? — Холодайкин начал раздражаться.
— Не знаю. Надо посоветоваться в следственном отделе областной прокуратуры. Если вы не возражаете, я завтра же поеду.
— Не возражаю. Хотя не советую зря тратить время. Лучше давайте подумаем, какую версию нам взять за основу в связи с изменением ситуации.
— Да, ситуация усложнилась. Понимаете, какая штука: за границей сухой яд, вероятно, сбыть проще, чем у нас, — частная инициатива. За него можно получить иностранную валюту. И не малую сумму…
— Ерунду вы говорите. Рославцева здесь ни при чем.
— Хорошо, давайте посмотрим на факты. Яд исчез после ее отъезда. Зачем ей надо было так вести себя с Азаровым?
— Ну?
— Если бы это действительно была любовь, она бы рассказала о себе правду.