— Фантазии все это, — сурово сказал Холодайкин. — Я бы вам посоветовал серьезней заняться Азаровым. Надо покрепче прижать его. Ведет он себя вызывающе, а в оправдание ничего сказать не может.
— У нас тоже улик вообще-то достаточно убедительных нет.
— Есть. А вот у него в оправдание ничего нет.
— А как же презумпция невиновности?
— Это, так сказать, формальная сторона закона.
— Нет, Алексей Владимирович, не формальная, а самая его сущность, — запальчиво возразила следователь. — Пока суд не вынес своего решения, никто не имеет права считать человека виновным.
— В душе-то мы точно знаем, преступник он или нет, — усмехнулся Холодайкин. — Хорош же следователь, который передает дело в суд, не зная, виновен его подследственный или нет. Скажите по совести, вы же каждый раз отлично знаете, с кем имеете дело.
— Если бы это было так, суд стал бы не нужен. Не забывайте, есть и оправдательные приговоры. Мы только ищем и расследуем факты, а окончательно решает суд.
— Не доказывайте мне прописных истин, — раздраженно сказал Холодайкин. — И вообще у меня на пустые споры нет времени. Сами знаете, вся прокуратура на моих плечах. — Он посмотрел на часы. — Вот из-за вас и обед пропустили. Мне врачи диету назначили. Все расписано, как по графику…
Они вместе вышли из кабинета.
Добравшись до своего стула, Вера Петровна вдруг почувствовала, что силы покидают ее. Она успела нажать кнопку звонка и сказать вбежавшей Земфире Илларионовне:
— Что-то мне не по себе…
Через полчаса карета «скорой помощи» увезла ее в родильное отделение районной больницы.
32
Узнав, что Веру Петровну Седых положили в больницу и выйдет она на работу в лучшем случае через полгода, Холодайкин принял все следственные дела к своему производству. Вскоре он поехал в областную прокуратуру и вернулся оттуда в приподнятом настроении.
— У нас ожидаются перемены, — заявил он по приезде Земфире Илларионовне. — Савин переведен на временную инвалидность. (Секретарь ничего не ответила на это.) Так что, к сожалению, мы с ним больше работать не будем… Как здоровье Веры Петровны?
— Вроде бы неплохо.
— Рад за нее. Так и передайте: пусть о делах не беспокоится. Прошу вас, вызовите Клинычева по делу Азарова. На завтра, к одиннадцати.
Земфира Илларионовна молча записала распоряжение в перекидной календарь.
…Утром в кабинет Холодайкина заглянул посетитель.
— Можно, товарищ прокурор?
— Вы откуда? — сурово посмотрел на него врио прокурора.
— Из экспедиции.
— Клинычев?
— Нет, Пузырев. — Вася смущенно теребил в руках кепку.
— Я вас не вызывал.
— Хочу вам рассказать все, как было…
Холодайкин строго оглядел Пузырева, раздумывая, пустить или нет.
— Хорошо, садитесь. Вы шофером работаете в экспедиции?
— Да. За аппаратурой еще слежу. Механик вроде. Из-за меня все получилось, гражданин следователь. — Василий опустил голову.
— Выкладывайте, Пузырев. Самое главное.
Хлопнула от ветра форточка, и Алексей Владимирович поднялся из-за стола, чтобы закрыть ее.
Вася вынул из кармана своего любимого полоза, с которым никогда не расставался и который до обморока напугал Рославцеву (из-за чего Азаров до ареста так и не разговаривал с ним), и, подавляя грустный вздох, нежно опустил на бумаги прокурора.
Холодайкин сел на место, положив руки на стол. Полоз развернул свои кольца и стрельнул язычком.
Алексей Владимирович с несвойственным для его возраста проворством вскочил со стула, закричав на всю прокуратуру:
— Убери эту дрянь!
Вася тоже вскочил и поспешно схватил змейку. На крик в кабинет заглянула встревоженная Земфира Илларионовна.
— Ты что это, специально на меня змей напускаешь?! — взвизгнул Холодайкин.
— Так вы же сами просили. — Пузырев все еще держал извивающегося полоза в руках.
Земфира Илларионовна исчезла.
— Что просил? — бушевал Холодайкин.
— Выкладывайте, говорите самое главное. — Вася показал на змею. — А она и есть самое главное.
— Спрячь сейчас же! — приказал врио прокурора. Ему стало немного неловко своего испуга. Он сел, с опаской поглядывая на карман Пузырева, в котором исчез полоз. — Что стоишь? Садись.
Вася опустился на край стула.
— Простите, товарищ прокурор. Но он не ядовитый.
— А я откуда знаю! — проворчал Алексей Владимирович, успокаиваясь. — А теперь рассказывай. Только смотри, без этих фокусов…
— Да нет, что вы! Ей-богу не буду, — сказал Пузырев и честно, с подробностями рассказал историю с полозом и обмороком Оли.
Холодайкин, окончательно придя в себя, сначала слушал внимательно, но в конце концов остановил его:
— Это нам все известно… Сколько зарабатываешь в экспедиции?
— Ну, оклад шофера второго класса и еще как бы полставки за змей.
— Как это — полставки?
— Ну, я меньше ребят ловлю…
— И сколько у тебя набегает в месяц?
— Только за змей сотни две с половиной, три.
— Жгут они тебе карман, что ли?
— Как это понимать, гражданин прокурор?
— Говорят, закладываешь за воротник…
Вася грустно согласился:
— Случается. А вот последняя неприятность, с Гридневой, получилась в трезвом виде. Так что…
— Да как же тебя все-таки держат на работе? Наверное, с последнего места того, попросили?
— Нет, сам ушел. Иной раз не сдержишься, возьмешь грамм сто. Ну, а ГАИ тут как тут. Вот я и подался к змееловам.
— Значит, в лес сбежал? (Вася пожал плечами.) Нехорошо, Пузырев, нехорошо. Ну, а как Азаров к этому относился?
— Плохо, гражданин прокурор. Все грозился шею намылить. — Вася вздохнул. — Напортил я ему крепко… Так что с меня надо спрашивать…
— Что спрашивать?
— Ну, я ведь рассказал, как было…
— Ты лучше мне скажи: Азаров поручал тебе «левые» ездки лично от себя? Может быть, кого встретить, что-нибудь подвезти… За икрой, может быть…
Василий, не задумываясь, ответил:
— Нет, такого не было.
— А ты получше подумай.
— Нет, ничего такого он меня не просил.
— А его самого просил куда-нибудь отвезти по личным делам?
— Не было у него личных дел. Это точно.
— Ты вспомни.
— Что вспоминать? Не было такого, и все тут, — упрямо сказал Василий.
— Ну что ж, Пузырев, твои показания мы запишем. — Холодайкин стал писать протокол. — А дальше ты как думаешь?
— Что?
— Будем продолжать пить или нет?
— Постараюсь…
— Все беды человека от водки, — назидательно говорил врио прокурора, не отрываясь от бумаги. — Нет чтобы силы свои на дело тратить… Семья у тебя большая?
— Не обзавелся еще.
— Трудно тебе будет обзавестись. Какая пойдет за пьяницу, а?
— Полюбит — пойдет, — уверенно сказал Вася. — Глядишь, через это совсем брошу…
— Сейчас бросать надо. Потом — поздно. На, ознакомься, подпиши. Если что вспомнишь насчет того, что я тебя спрашивал, приходи…
Закончив с Пузыревым, Холодайкин вышел в приемную. Земфира Илларионовна еще с большим усердием занялась бумагами. Врио прокурора прошелся по зданию, заглянул во все комнаты, осматривая их взглядом радивого хозяина.
— Да, подновить все не мешало бы, — остановился он у стола секретаря. — Говорил в области, обещали выделить деньги на ремонт. — Алексей Владимирович ощупал оконные рамы, колупнул потрескавшуюся краску на подоконнике. — Удивляюсь я прежнему руководству: за восемь лет ни разу не делали капитального ремонта. Несолидно мы выглядим. Что думает о нас посетитель, усаживаясь на этот стул? — Холодайкин сел на стул и покачался на нем, тот отчаянно заскрипел. — А посетитель решит, что у государства нет денег для учреждений, стоящих на страже социалистической законности. Или подумает, что человек, сидящий в том кресле, — Холодайкин показал на кабинет прокурора, — не печется о своем рабочем месте… Так я говорю, Земфира Илларионовна?
— Посетители мечтают, как бы поскорее уйти отсюда, а на чем сидеть, им все равно. — Секретарь усмехнулась: — Лишь бы не за решеткой.
— Неправильно вы мыслите. Закон — он должен начинаться со стула. — Холодайкин многозначительно хмыкнул: — Ничего, скоро все наладится. Сперва ремонтик, потом за мебель возьмусь. А там, глядишь, подумаем насчет другого помещения…
— А чем здесь плохо? — заметила секретарь.
— Несолидно. — Врио прокурора постучал по тонкой стенке, отгораживающей приемную от соседней комнаты. — Районная прокуратура как-никак!
33
Клинычев держался в кабинете врио прокурора как-то неуверенно.
— Значит, вас уже вызывали в милицию по делу браконьеров? — задал вопрос Холодайкин.
Леонид замялся:
— Там говорили со мной… Не понимаю, зачем. С Бутыриным я случайно знаком. Вместе лежали в больнице.
Алексей Владимирович постучал пальцем по столу:
— Мы боремся за сохранение природных богатств, а находятся элементы, которые в корыстных целях разбазаривают народное достояние… И находятся такие несознательные люди, которые перекупают у браконьеров-вредителей ценные пищевые продукты. Я бы даже сказал дефицитные. А не было бы таких людей, Бутырин и ему подобные не знали бы, куда девать наворованное у государства добро. Вот и получается: кто больше виноват — Бутырин или те, кто у него покупает? Как вы считаете?
— Правильно вы говорите, товарищ прокурор.
— А вот вы поступаете неправильно, — покачал головой Холодайкин.
— Я хорошо зарабатываю и так, — уклончиво ответил Клинычев. — Правда, рискуя жизнью.
— Ну, это вы для своего кармана рискуете.
— Семью надо содержать…
— И большая семья?
— Конечно! Мать больная, два брата, сестра…
— Братья младше вас?
Леонид смутился:
— Почти одногодки. — И добавил: — Детей у них много, помогаю. У нас так принято. На Кавказе живем. — Клинычев хлопнул себя по колену. — И зачем я сюда приехал? Жена говорит, дома сиди. В конце концов, змей и у нас сколько хочешь. От больной матери уехал. Молодой я еще, дурак! — Леонид постучал себя по голове.