– Да, ты прав, это не то, – сказал Миша. – Но я знаю, что мне делать.
– Что же?
Миша Оно нагнулся, взял большой камень, прицелился и со страшной силой метнул этот камень в голову Александра Ивановича. Раздался стук, пролилась кровь. Александр Иванович упал, схватившись рукой за голову, а Миша подошел к нему.
– Ааа… – застонал Александр Иванович, увидев кровожадный взгляд Миши.
– Чтобы попасть в этот идиотский мир, – сказал Миша Оно тоном лектора, рассказывающего о коллизиях семейной жизни, – я должен поступить неадекватно. Например, я должен тебя съесть.
– Что? – переспросил окровавленный Александр Иванович.
– Съесть. Ритуальное людоедство в данной ситуации является чистым маразмом, поэтому я остановлюсь на нем. А может быть, твоя кровь согреет мое одиночество.
Александр Иванович попытался встать, но Миша сильным ударом ноги в морду поверг его в грязь.
– Лежать, скотина! – скомандовал он и ударил беднягу второй раз – опять в морду.
– Милосердие… – прошептал Александр Иванович.
– Власть! – крикнул Оно, начав настоящее избиение. – Ты, гнида вонючая, онтологический выблядок! Я из тебя вытрясу бессмертное чувство «Я»! Твои уши будут хрустеть у меня за щекой.
Ноги и руки мелькали, нанося беспощадные удары. Хрипела жертва, моля о помощи, хрустели кости и хрящи. Кровь выступала из тела, свидетельствуя о подлинной силе побоев. Фингалы даже не успевали образовываться, поскольку лицо находилось постоянно в деле и даже уже не защищалось от злых ног с каблуками, а как бы плюнуло на свое дальнейшее будущее. Миша бил и бил и присвистывал в ритм битья. Он сказал:
– Когда же ты уже сдохнешь, гадина!.. Может, тебя кончить ножом?
Телесное месиво не отреагировало на это предложение. Тогда Миша вытащил из-за пояса большой острый нож и ловкими, умелыми движениями отрезал у Александра Ивановича голову. Он поднял ее за волосы, посмотрел в разбитые глазницы с остатками глаз, плюнул в эту рожу и пнул эту голову носком сапога, словно футбольный мяч, так что она отлетела куда-то в сторону. Потом Миша склонился над искореженным телом.
– Что бы у него съесть эдакое? – размышлял Оно, щупая плоть. – Может быть, член?
Миша обнажил член и быстро отрезал его. Он брезгливо приподнял этот член за кончик крайней плоти и сморщился. Потом положил в траву рядом с собой.
– Можно и его скушать, но вообще я люблю вырезку!
Миша сказал эти слова и улыбнулся, ощутив счастье. Он вдруг почувствовал себя сильным, мужественным существом, которое живет настоящей мужской жизнью. Он положил свою ладонь на грудь тела перед собой и погладил ее так, как гладит женщина или педераст. Он наслаждался своим могуществом и властью и был готов еще долго размышлять и думать, растягивая удовольствие, что же все-таки съесть.
– Вырезку! – крикнул Оно, поворачивая труп спиной кверху. Процесс вырезания вырезки занял немного времени, потому что нож был очень острым, а Миша – очень ловким. Отрезая сочащуюся кровью мякоть, Миша подумал, а не надругаться ли ему над жертвой, но тут же отмел эту мысль, поскольку не являлся педерастом, как некоторые.
– О, если бы ты был женщиной, друг мой! – патетично воскликнул Миша Оно, доотрезая филейную часть.
Когда процедура была закончена, Миша положил предназначенное для готовки мясо на траву рядом с членом. Потом он замер на мгновение и сказал:
– А в принципе, я поджарю тебя всего!
Это была удачная мысль – и через некоторое время уже все тело Александра Ивановича, насаженное через задницу на кол, румянилось на углях; а рядом, на отдельных шампурах, допекались до абсолютной готовности и сочная поджаристая вырезка, и покрытый аппетитной корочкой вкусно пахнущий член.
– Просто пальчики оближешь! – сказал Миша Оно, беря в руки шампур с членом.
Подув на лакомого вида головку, от которой шел пар, Миша откусил ее, разжевал и проглотил. Вкуснота была необыкновенная; и Миша доел весь остальной член, слегка задыхаясь оттого, что было слишком горячо. Когда части члена утрамбовались в желудке, Миша положил шампур рядом с собой и стал смотреть на вырезку, которая вот-вот должна была поспеть. Он сидел так минут пять, потом вдруг что-то случилось.
Что-то лиловое возникло во всем, некий свет, идущий сверху и отовсюду, какое-то свечение каждого предмета; все стало живым, все наполнялось смыслом и истинным бытием. Миша пристально смотрел вперед и не видел того, что должен был видеть; он видел свет – чистый и нежный, как цветок лилии, он видел резкие цвета и их сочетания; цвета сочетались друг с другом, как любовники, они не смешивались, не переходили плавно один в другой, но были вместе, и словно держались за руки; и в огне были любые цвета и даже какие-то женские ноги в лиловых туфлях, вздымающиеся к небу, и Миша был готов целовать эти туфли и тоже взлететь в небо, и он чувствовал, что все возможно и истинный миг настал.
– Что это… – пробормотал он и удивился своим словам, и каждый произносимый звук продолжался целую вечность. – Что… это… такое… Это… тело… отравлено. В нем… яд…
Мир стал лиловым и одновременно разноцветным. Нет – были самые любые цвета, цвета, которых не существует, но свет был лиловым и свет был везде. Можно было общаться с любым предметом, но этот предмет больше не являлся собой – он был частью всего, и он жил, так же, как и ты, и ты не только любил, но и уважал его. Миша взял в руки травинку и понял, что готов говорить с ней, как с собственной бабушкой, и она будет самой высшей бабушкой из всех возможных. Но она не была бабушкой, она была травинкой, и это было самое чудесное открытие – то, что она травинка, а не бабушка, и с ней можно говорить.
Призрак чего-то женского возник в воздухе. Он был лучшим из всех и звал куда-то вдаль, куда-то вон из этого мира. Все, что угодно, ждало индивида, раскрыв объятия. Все, что угодно, было рядом, было здесь. Искомый мир был именно здесь. И все опять начиналось.
Миша Оно посмотрел внутрь себя, закрыл глаза и перестал ощущать предел. Миша Оно сорвал травинку, зажал ее в ладони, лег на спину и прекратил существование. Артем Коваленко умер.
Глава первая
Ничего не было. Иллюзии, и попытки создать историю, и желание сотворения страсти пробовали сделать что-то, но ничего быть не могло.
Миша Оно проснулся поздним утром в своей одинокой постели и изумился тут же нахлынувшему в его память целому каскаду какой-то надличностной невыносимой информации. Он вмиг ощутил все свои бывшие появления здесь – в мире поставленной свыше задачи – и эта сверхнаполненность души тайнами главной суеты, бывшими одновременно и страшными, и смешными, отягощала собственную новорожденную Мишину личность, которая, однако, была пуста, словно только что купленный портсигар.
Когда-то – Степан Яковлев, когда-то – Артем Кибальчиш, когда-то – Сергей Шульман, теперь – Миша Оно. Можно проникать в самую глубь времен и существований, даже до того, что… Впрочем, это все равно.
Однажды особь выпустили наружу. Поправив манжеты и выпив кофе, индивидуум сел в кресло и положил ногу на ногу. Все, что было, присутствовало как впервые – простая весна убивала собой любые смыслы и задачи, и можно было в самом деле придумать что-то новое и начать этот день с радости знания всех предыдущих путей.
– Чистая работа! Свершилось, – сказал то ли Миша Оно, то ли Элоиза Герасимова, любуясь на собственную явленность здесь, сейчас.
Наверное, в этом мире было воскресенье, поскольку бытовая прапамять не заставляла индивида вскакивать с места ночных сновидений и грез, чтобы мчаться производить духовный или материальный продукт в специально отведенном для этого месте, а напротив – позволяла существу отдохновение замереть в постели и размышлять о том, чем же наполнить отведенный ему сегодня отрезок существования, который был свободен от каких бы то ни было планов и задач, как джазовый музыкант, решивший сыграть что-нибудь эдакое без любых тем и нот для импровизации.
Все смешалось в голове Миши Оно. Он будто бы только что родился и осматривал свое мужественное тело с чувством удивления и любопытства. Он понял вдруг, что если он начнет вспоминать свои бывшие рождения, которые он знал превосходно, то может дойти и до некоего начала, решив попутно различные вопросы бытия, волнующие людей и богов, и отгадать тайны мироустройства, найдя исходную точку, откуда произошло все остальное, в том числе и он сам; но точка эта скрывалась где-то в далекой глубине памяти, покрытая многочисленными слоями прожитых жизней, эротических воспоминаний и правильно понятых философских систем, поэтому ее поиск был достаточно длительным и кропотливым делом, требовавшим усидчивости и внимания, а заниматься всем этим с утра пораньше было очень лень.
– Фиг с ним! – воскликнул Миша Оно, ударив рукой по постели. – Я решу тайну Всего завтра на работе. Сейчас нужно подумать о том, чем же все-таки занять самого себя.
Это тоже было не так просто. Очевидно, где-то существовали друзья и подруги – наверное, еще из прошлых жизней, и Мише захотелось найти их и провести этот день как-нибудь глупо и просто, как и подобало существу, способному знать все. Но где же эти люди, куда они все делись, где же предвкушающие беседу друзья и желающие честной драки враги; где же вся эта прелесть чужих домов, и женщин, и коньяка, и самодельных наркотиков, и любви? Миша икнул и пошел в гости.
И вот он шел по улице, удивляясь незнакомым, но хорошо понятным личностям, которые были повсюду. Все всматривались друг в друга, желая вспомнить прошлое и найти былых близких. Все люди – одно и то же, и Миша перестал их различать; даже половой признак был, в сущности, фигней, а то, что лежало в основе всего, кажется, было очень ординарно.
– Нет, я выясню это завтра! – сказал Миша, приостановив свои мысли.
– Здравствуйте, Александр Иванович! – сказал ему старик, заглядывая прямо в глаза.
– Привет, Илья! – ответил Оно, протягивая руку.
– Ну уж нет! – рассердился старик. – Когда я был Ильей, ты вообще являлся крошечной малюткой по имени Параша и умирал от изнасилования в фешенебельной больнице. Моя фамилия – Хромов, мы с вами встречались в тюрьме. Я был вашим следователем и сильно вас пытал, помните?