– Как же, времени для этого было предостаточно. Вот скажи, как тебе удалось урвать для себя кусок нормальной жизни?
– Нормальной… – Кирилл будто в первый раз пробует это слово на вкус, при этом смакуя каждую букву. – У меня, как и у тебя, тоже есть своя теория на этот счет. Они просто пресытились. Великан, зубастый монстр… Все это привлекает до поры до времени. Сейчас у божков другая мода – на человечность. Я, понимаешь ли, под это определение не подхожу от слова совсем.
Какое-то время Эвелина молча рассматривает худое, с острыми, почти болезненными чертами лицо Кирилла, а затем едва слышно произносит:
– Как по мне, подходишь.
– Прости, что? – переспрашивает адвокат, хотя прекрасно расслышал все и в первый раз.
– Говорю, ты тоже такой. Все мы такие. Не важно, кем были рождены. В итоге все равно внутри каждого монстра живет свой человек, внутри каждого человека – монстр. И у этого странного правила история пока не знает исключений.
Парковка у кладбища полупустая. Припорошенная свежим снегом подъездная дорожка нехотя оголяется под колесами автомобиля.
– Ну вот и приехали, – объявляет Кирилл, но сам, как и Эвелина, не двигается с места.
Оба отчего-то оттягивают до последнего. Вполне возможно, они так и остались бы сидеть на своих местах, если бы прямо перед ними, словно из воздуха, не возникла бы вдруг скрюченная, сморщенная старуха с корзиной, полной краснобоких яблок.
Узнав старуху, Эвелина со скоростью молнии выскакивает из машины, но той уже и след простыл.
– Ты видел?! – кричит она Кириллу.
Тот как раз выбрался из машины сразу же следом за ней и качает головой.
– Видел что?
«Вот тебе и реалити-шоу», – усмехается Эвелина. В этом кукольном представлении ей, похоже, остается только подчиниться каждый раз, когда кому-то взбредет в голову дернуть за ниточки.
– Забей.
Они входят на территорию, обменявшись формальными кивками со сторожем, и бредут по узким дорожкам между именными плитами, под каждой из которых уже давно не тело, а всего лишь история. Желтый фонарный свет делает углы острее, а тени длиннее, и Эвелина замечает, как Кирилл поеживается, очевидно, как и она, почувствовав более плотное скопление Теней.
Они больше не обмениваются ни словом, потому что в такой обстановке становится трудно ощущать уединение.
Кроме них и сторожа, народу здесь – никого. Кирилл подводит Эвелину к скромной могиле, которая, несмотря на дату, уже выглядела порядком заброшенной.
– В первый раз здесь со дня похорон, – поясняет Кир, заметив вопросительный взгляд Эвелины. – Вообще таких много везде, где мы жили или останавливались хотя бы на пару сотен лет. Быстро привыкаешь.
Вспомнив свои прошедшие двенадцать жизней, Эвелина думает о том, что к своей смерти привыкнуть так и не смогла. Даже мысль об окончании очередного пути пугает до чертиков, потому что финал – это то место, где обратно уже не развернешься.
И все же, что-то едва заметное отличает это захоронение от соседних. Какой-то едва уловимый запах, смутно знакомый и в то же время совершенно новый. Запах силы и запах жизни. Запах отчаяния и запах возрождения. Запах змеи, наконец сбросившей мертвую кожу.
– Тот, кого ты хочешь найти, был здесь, совсем недавно, – осознает Эвелина, обращаясь к Киру.
Тот кивает.
– Вполне в ее духе. Я, правда, рассчитывал ее здесь застать. Она, знаешь ли, любит думать о жизни, глядя на собственные могилы. Говорит, это заставляет ее хотеть жить еще больше. Но мне всегда казалось ее желание снова и снова проживать взросление одного и того же тела весьма странным.
– Почему ты мне все это рассказываешь? – спрашивает Эля, ее голос опускается почти до шепота.
В полутьме острые клыки маленького гиганта выглядят угрожающе, но в то же время завораживающе. Эвелина не может оторвать взгляда от этого бледного лица, где больше всего не злобы, не кровожадности, – самой обычной сонливости.
– Кому еще довериться в этом мире чудовищу, которого все боятся, кроме как не птице правды? – Кирилл улыбается вполне искренне, и Эвелина возвращает ему улыбку.
Обратно они идут уже быстрее: оба жаждут вновь оказаться в теплом и комфортном чреве автомобиля.
– Что теперь? – спрашивает Эвелина, пристегнув ремень.
– Теперь, боюсь, мне все-таки придется наведаться в вашу школу. Вдобавок ты говорила, у вас там кое-какой червячок завелся? Я таких умею ловить на раз-два. Эх, молодежь, знали бы, кого попросить. Надо всего лишь хозяину тварюгу показать – всего-то делов. Тут даже ребенок справится.
Эвелина вновь тянет замерзшие без перчаток ладони к нагревающейся печке.
– Ты же говорил, она вряд ли в школу вернется?
– Знаю. – Фары высвечивают ночь, где, как мошкара, роятся мелкие снежинки. – Только вот Глеб ее хранитель, не я. Ты ведь знаешь, как это работает?
Девушка кивает.
– Еще бы не знать. Сама только из-за этого чертового хранителя не могу подобраться к тому, за кем сюда явилась. Даже если приставлю нож к его горлу, не выдаст. Такое чувство, что вся эта система была создана лишь для того, чтобы над нами поиздеваться.
– Как и всякая система, она должна иметь слабые элементы.
– Найти бы их, – тяжело вздыхает Эвелина.
Она не сдается, пока нет. Но чем дальше в лес, тем больше ей кажется, что оно того не стоило. Разве что случится чудо и Феникс сама прыгнет к ней в руки.
Эта маленькая дрянь где-то рядом, Эвелина это чувствует. Но только вот где?
Отвлекшись на мысли о Феникс, Эвелина не сразу замечает выбежавшую на дорогу женщину с длинными спутанными волосами, делающую ее больше похожей на привидение. Кирилл бьет по тормозам, и машина визжа останавливается всего в нескольких сантиметрах от неподвижно стоящей незнакомки.
– А вот и мамочка, – довольно откидывается на сиденье Кирилл и принимается безудержно хохотать.
В сельском магазине никого народу. На полупустых полках советско-зеленого цвета почти по-декоративному расставлены буханки черного, консервы и валяются мягкие пакеты с молоком.
– О, Верочка! Привет, как дела? – вскидывается продавщица, до этого решавшая за стойкой кроссворд. Выжженные до цыплячьего желтого волосы кудрявым взрывом выглядывают из-под треугольной шапочки. Если где еще остались такие продавщицы, так только здесь.
– Потихоньку, – отвечает Вера, а сама смотрит мимо продавщицы, прикидывая, что бы ей купить. – Можно мне макароны, которые в красной пачке?
– Это которые «Марфуша»? – переспрашивает продавщица, будто у нее не одни такие макароны, а целый полигон.
– Ага. И огурчиков баночку. Огурчики хорошие?
– Хорошие, – с гордостью за продукцию подтверждает женщина. – Сама брала. И детки ели.
Ну, раз уж «детки» не отравились…
– Половину белого и томатную пасту еще, пожалуйста.
Пока Вера выуживает из тканевого кошелечка деньги, продавщица складывает продукты в пластиковый пакет и то и дело поглядывает в Верину сторону.
– Все в порядке? – спрашивает та.
– Да-да, конечно. – Пауза. А потом все-таки: – Знаешь, Верочка, мы за тебя очень беспокоимся.
«Мы» – это, наверное, весь поселок, включая любящих посплетничать в магазине домохозяек. Неудивительно: поселок у них маленький, ничего примечательного. Из развлечений – только разваливающаяся церквушка и, собственно, магазин.
– С чего это? – встревоживается Вера. – У меня все хорошо. Работой довольна, дом свой имеется. Чего еще надо?
– Ласки мужской тебе надо, – авторитетно заявляет продавщица. – А то как развелась, сразу побледнела, похудела. Личика на тебе совсем нет. Годков десять накинула, не меньше.
«Так и прошла не одна неделя», – про себя замечает Вера, но вслух говорит другое:
– И кого же ты мне прочишь?
– Да хоть вашего этого нового учителя. Ну, того, который ко мне сюда часто заходит.
– Который у тебя годовой запас водки за зиму скупил? – грустно ухмыляется Вера.
Продавщица нехотя протягивает покупательнице полупрозрачный пакет. Будь ее воля, она бы сплетничала до следующего утра, но Вера не из тех, кто любит подолгу перетирать чужие косточки.
– Зато смотри, какой высокий. И на лицо ничего, правда, грустный очень. А если побреется, вообще загляденье будет! Ему, может, тоже рука женская необходима. Мужчины, они как младенцы: при правильном уходе и воспитании будут только в радость.
– Нет уж, спасибо, мне козы хватает.
Вежливо улыбаясь, Вера забирает сдачу, выходит из магазина и глубоко вдыхает колючий морозный воздух, из-за которого будто слипаются ноздри. Новый год всего через неделю, а снега навалило уже столько, что, кажется, на сам праздник его уже не хватит.
– Ну привет.
Соловей возникает перед Верой, будто из-под земли, отчего девушка вздрагивает. А может, и правда оттуда, черт его разберет.
– В прошлый раз не хватило? – произносит она сквозь зубы. – Еще добавить?
Но Соловка ни на минуту не выглядит испуганным. Скорее подобные угрозы его раззадоривают еще больше, чем самое нежное слово.
– Я знаю, как тебе избавиться от обещания, – сообщает Соловей без долгих предисловий.
Вопреки его ожиданиям, Вера огибает его и мелкими шажками, чтобы не поскользнуться, движется прочь по слабо освещенной улице. Где-то вдалеке лает собака.
– Нет, Вер, я серьезно.
Поравнявшись с Верой, Соловей засовывает руки в карманы своей неизменной кожаной куртки, которая обычному человеку в такой мороз помогла бы не больше молитвы.
– Мне твоя помощь не нужна. Сама разберусь, – огрызается девушка, после чего увеличивает скорость, но каждый шаг Соловья все равно равняется как минимум двум ее.
– Ты что конкретно пообещала? Можешь дословно воспроизвести?
– А ключи тебе от квартиры не дать, где деньги лежат? – упрямится Вера.
– Ты меня знаешь: я и без ключей войду куда угодно. Так что?
Раздраженно пыхтя, Вера останавливается и пытается сдуть упавшую на лицо темную прядь.
– Вер?