— А по-моему это честно, — заявил Горстаг.
Юрид не отрывал взгляда от Сторика.
— Барерис не дал тебе утонуть. Кроме того, он остаётся нашей единственной надеждой нейтрализовать магию ящеролюда, а для этого ему потребуются силы.
— Чепуха, — сказал Горстаг. — Он уже доказал, что не в силах справиться с этой задачей.
— Тебе никогда не приходилось терпеть неудачу с первой попытки и добиваться своего со второй? — спросил монах.
— Ладно, — сказал Сторик. — Пока что тэянец будет получать равную порцию со всеми остальными. Теперь давайте займёмся делом и посмотрим, что мы сможем найти.
Разбойники-ящеролюды возникли из-за деревьев вскоре после рассвета, облачённые в плохо сидевшие куски доспехов и сжимавшие позаимствованное ими у пленников оружие. Даже людям было очевидно, что шаман излучает ауру власти, а обычные ящеры перед ним раболепствуют.
Барерису стало интересно, кто такой этот певец. Может быть, результат спаривания ящеролюдов с какими-то другими созданиями.
— Будьте готовы, — приказал Сторик.
— К чему? — спросил Орикс.
— Использовать любой шанс, который нам предоставится, — ответил дварф.
Он был прав, им следовало быть наготове, но Барерис знал, что ответственность за спасение отряда лежит на нём. На шее бешено стучал пульс. Он сделал успокаивающий вздох, а потом шаман начал петь.
Как и прежде, Барерис не мог не замечать зловещей красоты и тонких нюансов мелодии. В любых других обстоятельствах он мог бы потерять себя в этой песне на долгое время. Но юноша должен был разрушить её, а не смаковать, и он ударил по ней своим собственным голосом. Его пальцы дёрнулись, скучая по струнам лютни, которую забрали у него мародёры.
Всё было так же, как и в прошлый раз. Неважно, как яростно он боролся — его усилия не могли нарушить безупречную артикуляцию заклинания шамана или исказить разрастающуюся магию, сделав её бесполезной. А тем временем летаргия засасывала его, как зыбучие пески. Конечности потяжелели, язык начал неметь, и чтобы пропеть новую ноту, требовалось слишком много усилий.
Фаэлрик вошёл в воду и побрёл на ту сторону. Он улёгся на пень сверху, и ящеролюды схватились за его вытянутые конечности.
Шаман прекратил петь. Может быть, он не хотел, чтобы чары приглушили агонию Фаэлрика или ужас его товарищей. Фаэлрик забился, но не сумел вырваться из хватки чудовищ.
Хотя у ящеролюдов было оружие, шаман принёс жертву своему божеству зубами и когтями. Казалось, Фаэлрик кричит очень долго. Когда он прекратил, и бог, предположительно, забрал всё, что ему требовалось, разбойники-ящеролюды сожрали то, что осталось.
Их островок был слишком мал, чтобы можно было остаться в одиночестве, но Барерис отделился от остальных, насколько было возможно. Бард решил, что они предпочтут такое положение вещей.
Но Юрид подошёл и уселся рядом.
— Как ты? — спросил монах.
— Живой, — сказал Барерис, — это больше, чем можно сказать о Терсосе и Фаэлрике. Это больше, чем я заслуживаю. Тебе следовало согласиться позволить мне голодать.
— Не грех — стараться изо всех сил и потерпеть неудачу.
— А заявлять, что можешь что-то сделать, ошибиться и в результате погубить людей, которые на тебя рассчитывали — это грех?
— Я всё ещё надеюсь, что в следующий раз у тебя получится.
— Не представляю, как. Магия этого существа слишком сильна. Я бью по ней изо всех сил, но не могу сломать.
— Не мне советовать барду, как ему использовать свою силу. Эту проблему можешь решить только ты. Но я верю, что ты на это способен, потому что ты сумел поднять голову Сторика над водой.
— И что с того?
— Я увидел, как он тонет, но не мог даже пальцем пошевелить, чтобы ему помочь. Никто из нас не мог. Это доказывает, что чары ящеролюда имеют над тобой меньшую власть.
— Но не значит, что я могу их рассеять. Да и что, если бы я мог? Ты думал об этом? Я не могу освободить нас, не разбудив змей в воде, и тогда мы всё равно окажемся заперты на острове, как и раньше.
— Лучше уж так, чем ждать, пока из нас высосут всю силу воли. Это будет первым шагом к свободе.
Барерис покачал головой.
— Не знаю, откуда у тебя взялась такая вера в меня.
— Я держусь за надежду, потому что отчаяние бесполезно. Нет, хуже — отчаянье ядовито, и ты тоже должен ему сопротивляться. Отбрось вину и страх и подумай о том, что ты любишь больше всего, о самой лучшей причине преодолеть эту мерзость и продолжать жить.
Барерис почувствовал, как в груди что-то шевельнулось.
— Это Таммит. Моя любимая в Безантуре. Она такая же бедная, как и я, и я поклялся вернуться домой богатым и подарить ей ту роскошную жизнь, которой она заслуживает.
— Тогда тебе предстоит сдержать несколько обещаний.
— Проклятье, ты думаешь, я не пытался найти ответ? Я все мозги себе вывихнул... но я продолжу стараться.
Юрид взял его за плечо.
— Большего я не прошу. Только будь осторожен, когда будешь этим заниматься.
— Что ты имеешь в виду?
— Наши друзья злы, поражены горем и напуганы. Жаль будет, если они выместят на тебе эти чувства прежде, чем ты придумаешь способ их спасти.
Это был хороший совет, но несмотря на опасность, Барерису нужно было иногда спать. Вспышка боли в голове пробудила его от мерзкого сна. Оглушённый, он смутно осознал, что кто-то его ударил.
Его схватили и поставили на ноги. Кто-то сунул комок ткани ему в рот. У ткани был вкус пота. Противники, всего лишь тени во мраке, потащили его к воде, пока остальной отряд спокойно похрапывал.
— С тобой покончено, тэянец, — прошипел ему на левое ухо Горстаг. — Ты больше не будешь есть нашу еду и больше не сможешь нас подвести. Юрид не заподозрит, что это наших рук дело — а даже если заподозрит, не сможет доказать. Ты подскользнулся и упал в воду. А может быть, специально отдался змеям, потому что чувствовал стыд за то, что обрёк всех нас на гибель.
Страх пробился сквозь туман в голове Барериса, придав ему сил, но похоже, было уже слишком поздно. Захватчики уже дотащили его почти до самой кромки воды. Он дёргался и вертелся, но не мог вырвать руки.
Он поднял правую ногу, ударил ею назад, и его пятка попала в чью-то коленную чашечку. От неожиданности враг расслабил хватку, позволив юноше вырвать правую руку. Развернувшись, насколько смог, он дважды ударил Горстага кулаком в лицо.
Тот отпрянул, и Барерис вырвал вторую руку. Но безумное, беспорядочное насилие стоило ему равновесия, и он едва не упал спиной в воду, прежде чем успел выпрямиться.
Теперь, оказавшись к ним лицом, он мог разглядеть всех троих противников: Горстага, Орикса и Эвендура. Наёмники разошлись, чтобы взять его в клещи.
Это была ошибка. Она позволила ему вырвать кляп изо рта и пропеть быстрое арпеджио.
Наёмники замерли. Магия удержит их лишь на мгновение, но звук его голоса может разбудить спящих.
Стряхнув мимолётный морок, его несостоявшиеся убийцы бросились вперёд. Сбоку подлетел Юрид и отвесил Эвендуру удар, казавшийся лёгким похлопыванием по спине. Воин рухнул лицом в грязь. Барерис и Горстаг боролись, каждый пытался оттолкнуть другого назад. Тем временем Орикс набросился на Юрида сзади. Каким-то образом ощутив угрозу, Сломленный развернулся, схватил рукой толстого юношу и бросил его через колено, впечатывая в землю.
Затем Сторик проревел:
— Стоять!
Противники застыли.
— Я больше всего хочу остановиться, — сказал Юрид, — при условии, что наши товарищи готовы прислушаться к голосу разума.
— Это ты ведёшь себя неразумно, — сказал Орикс, снова поднимаясь на ноги. — Тэянец привёл нас сюда, и он заслуживает наказания. И точно не заслуживает долю нашей пищи. Но ты хочешь относиться к нему, как к одному из нас. Ты даже готов драться со своими настоящими друзьями, чтобы защитить его. Почему? Да и какая вообще разница? Даже если мы не бросим его змеям, в конце концов ящеролюды всё равно нас всех убьют.
— Это важно, — ответил Юрид. — Доброту и милосердие всегда следует предпочитать злобе и мстительности.
Орикс ответил непристойным ругательством, сжал кулаки и начал огибать Юрида по кругу, чтобы снова добраться до Барериса. Монах подвинулся, чтобы снова преградить ему путь. Барерис неожиданно почувствовал, что в таком режиме боя, в смиренном, податливом подходе к жизни монаха есть нечто, что бард может использовать — если только сумеет понять, что именно.
Горстаг осторожно отпустил Барериса — очевидно, чтобы лучше участвовать в дискуссии.
— Я хочу правосудия. Я хочу, чтобы мы убили этого обманщика-барда сами, лишив ящеролюдов такого удовольствия. Орикс прав, на самом деле нет никакой разницы — просто это последний шанс для любого из нас почувствовать удовлетворение, и как только сукин сын погибнет, у всех остальных не будет причин ссориться.
Сторик нахмурился.
— Признаю, мы делали вещи и похуже по менее весомым причинам.
— Дайте мне один последний шанс нас всех спасти, — сказал Барерис.
Горстаг фыркнул.
— У тебя уже была такая возможность.
— Но я только что придумал одну идею, и считаю, что она может подействовать. Узнаем, когда вернутся ящеролюды. До тех пор я не буду ничего есть, в если меня снова постигнет неудача — я сам брошусь на съедение змеям, чтобы вам не пришлось утруждаться.
Юрид сказал:
— Мне кажется, это честное предложение.
Из ночи появились ящеролюды, шипевшие и бурчавшие друг на друга, и Барерис попытался сглотнуть, чтобы прогнать сухость в горле. Он остро осознавал, что нынешние мгновения могут стать последними в его жизни, но изо всех сил старался отбросить эти мысли. Надо было сосредоточиться на основной задаче.
Чешуйчатый шаман запел, и юноша запел тоже — но на сей раз не так, как прежде. В предыдущих случаях странная красота мелодии этого существа притягивала его, пробуждала жажду музыки, которая являлась неотъемлемой частью его природы. Теперь бард отдался этому очарованию, стараясь не разрушить его, а усилить. Предложить искусную полифонию вместо сбитого ритма и гармонию вместо диссонанса.