– Я? – Рацлава хмыкнула. – Мой слух достаточно остер, чтобы ему можно было завидовать.
– У Сармата нет родичей, кроме Ярхо-предателя, – продолжала Кригга. Она судорожно сжимала и разжимала пальцы, собирая рубаху в складки. – С кем ему воевать?
– И вправду, – отвечала Рацлава, но в голосе читалось иное: «А то ты не знаешь».
Было у старого князя пятеро сыновей, и вокруг первого клубилось столько тайн и недомолвок, что впору сочинять отдельную сказку.
– Быть такого не может, – повторила Кригга упрямо, а Рацлава тряхнула косами.
– Нужно выяснить больше.
Зачем? Разве даже зная больше, они смогут что-то исправить? Но было непросто смирить любопытство и не ухватиться за едва мелькнувшую нить надежды: с ними-то все будет иначе, не так, как с другими пленницами Матерь-горы.
– Как? – Кригга устало потерла глаз. – Сармат не явится до следующего полнолуния.
– Я говорю не о нем.
Рацлава вообще не столько говорила, сколько слушала. В теле ястребов и сов, кружа над горными хребтами и стараясь подобраться к каменной орде – Кригга знала о Рацлаве и ее способностях достаточно, чтобы понять, что та задумала.
– Ярхо подавляет мятежи, – говорила Рацлава, – так неужели его враги ни разу не назовут имя человека, поднявшего их в бой? Все вокруг должно гудеть от слухов.
Кригга подтянула колени к груди.
– Ты хочешь проследить за ратью Ярхо-предателя.
Рацлава скривилась: похоже, ей страшно не понравилась эта сухая фраза.
– Разве ты не пыталась сделать это раньше?
– Пыталась, – бросила Рацлава, поджимая губы. Кригга подумала, что та пожалела о своей прежней откровенности. – И сделаю это снова.
Кригга горестно вздохнула. Она склонила голову к плечу и произнесла еще тише и печальнее:
– Ярхо-предатель убьет тебя, если заметит.
– Вовсе нет. – Рацлава расправила плечи. – Теперь я буду осторожнее.
Рацлава всегда была терпелива. Не торопясь, она просачивалась в тела самых мелких из синиц и снегирей, обитавших в лесах подле Матерь-горы. Она вслушивалась в каждый земной толчок и каждое дуновение ветра, чтобы понять, покинула ли орда Ярхо драконью обитель. Теперь Рацлава ткала музыку без отдыха, и Кригга помогала ей по мере сил – сторожила ее рваный сон, подносила воду и пищу своевременнее любых марл, переодевала в самую мягкую и удобную одежду. И все же Кригга была против задуманного Рацлавой. Она не хотела, чтобы слепая певунья повторила судьбу Малики Горбовны, зарезанной задолго до летнего солнцеворота, но Рацлава держалась самонадеянно и упрямо.
Раз она не сумеет пленить Сармата песнями, значит, ей следует искать иной путь. Возможно, его подарит грядущая война. Возможно, нет.
Во всяком случае, вода должна течь, чтобы сточить камень, а не стыть в глубокой нише.
Когда рать Ярхо-предателя отправилась в набег на север, Рацлава поняла, что с каждым днем ей становилось все сложнее удерживать тела даже самых маленьких птиц. Орда удалялась, и таяли силы Рацлавы – нужно было существо поменьше, податливее. Она нашла его, когда воины Ярхо шли вдоль реки, – Рацлава не знала ее названия, но понимала, что это буйный поток, взрезающий предгорье. Когда она пролетала над ним, на ее крыльях оседали мелкие бисерины капель – даже в лютый мороз река бурлила, падая с уступов. Птичьи глаза Рацлавы различали не цвета, но ощущения: река не покрывалась льдом, но будто бы дымилась, окутывая прибрежные кустарники пуховым туманом. В одном из ее спокойных мест, в обжигающе холодной воде, свил себе кокон зимующий паук-серебрянка.
Серебрянка была маленькая, незаметная, и Рацлава, потеряв возможность следить за ордой с неба, подкрадывалась ближе. Она сидела на вытесанных плечах воинов и цеплялась за гранитную чешую их кольчуг. Она верила, что ей нечего бояться. Люди Ярхо не могли почувствовать ее окаменевшей кожей, и она перебегала с руки на руку, скользила со спины на шею.
Рацлава дорого заплатила за свою недогадливость. Неживые ратники не знали усталости, но пока рать чеканила шаг и расплывалась на версты, небольшой отряд делал привалы. Рацлава не сумела понять, что Ярхо служили и смертные воины, вышколенные настолько, что многим походили на каменных соратников – и что этих воинов Ярхо ценил за природную внимательность, человеческое осязание и слух.
…Йоким Волчий Зуб, ближайший из смертных сподвижников Ярхо, ступал за своим предводителем, невзирая на слабость живого тела. За годы службы он стал немногословен, как и окружавшие его воины, но не сдержался, когда паучьи лапки коснулись тыльной стороны его ладони.
– Февраль, – пробурчал Йоким, стряхивая серебрянку в снег. – Откуда только лезут.
Ярхо мог бы не заметить это, но заметил – Рацлаве на горе. Он повернул голову, а затем остановился, не замедляя хода своей орды.
У серебрянки, трепыхавшейся под ногами, было восемь глаз, и все белые.
– Предводитель? – Йоким нахмурился. – Что-то не так?
Каменные воины проходили мимо них. Рядом дымилась река, и в снегу, дрожавшем под множеством сапог, тонул светло-серый водяной паук, которому не было места ни на суше, ни в зиму – тотчас погиб бы.
Ярхо не ответил, только накрыл серебрянку тяжелой ступней – и раздавил.
От былой самонадеянности Рацлавы не осталось и следа.
Она встрепенулась, выпуская свирель из израненных пальцев. Задыхаясь, метнулась вперед, и подготовленная Криггой чаша отлетела, разбиваясь на усыпанные мелкими алмазами куски. Из горла вырвалось нечеловеческое, страшное рыдание.
– О боги, – пробормотала Кригга, отшатываясь в сторону. – Что такое?
Рацлава слыла сдержанной и холодно-спокойной, но сейчас лихорадочно вспыхнула.
– Уйди! – закричала она. – Уйди, уйди!
Кригга, помогавшая ей столько дней, могла бы обидеться – но лишь испугалась за нее.
– Он тебя заметил.
Не вопрос даже, утверждение. Простое и бесцветное, как приговор.
– Уходи, – зашипела Рацлава, неуклюже поднимаясь. На белых щеках блестели дорожки слез. – Нельзя тебе здесь быть.
Она неосторожно сшибла маленький сундучок с одеждой, в которым хранились платья для нее и для Кригги. Взвыла то ли от боли в ноге, то ли от отчаяния.
– Незачем ему знать, что ты со мной заодно.
Кригга сидела подле нее и рассеянно сжимала кружево юбки, растекшейся перед ней молочно-зеленой лужицей.
– Ярхо-предатель вернется нескоро. Зачем ты меня гонишь?
Рацлаве казалось, что ее смерть притаилась за дверями в чертог и что недалеко то мгновение, когда она заслышит тяжелые шаги, – Кригга и сама это поняла, но и побоялась оставить Рацлаву одну, обезумевшую от страха.
– Уходи, – повторила она глупо, обессиленно стекла на пол и спрятала лицо в ладонях.
Следующие недели Рацлава не находила себе места. У нее не было сил ни плакать, ни ткать музыку: она лишь сидела в палатах и сетовала на судьбу. Ее свирель насторожила Ярхо еще луну назад, когда Рацлава уверяла, что ее песни незатейливы и безопасны, – и уже тогда он дал понять: раз прислали Сармату певчей, ему и пой, а дальше не суйся. Рацлава не послушалась. Она горько усмехалась сквозь пелену страха и ненароком сравнивала себя с героинями поучительных княжегорских историй: с донельзя любопытной служанкой или капризной купеческой дочкой, которые самонадеянно полезли туда, куда не просили. А если их ловили за подслушиванием, те начинали рыдать и давить на жалость.
Рацлава ощущала себя такой же пронырливой девицей, верившей, что ей все сойдет с рук, – ровно до тех пор, пока не застигли.
Поэтому первым, что выпалила Рацлава, заслышав громоподобные шаги, было:
– Прости меня, Ярхо-предводитель, я вовсе не хотела причинить зло тебе или твоей рати, и если ты пожелаешь убить меня прямо сейчас, то вспомни, что меня подарили твоему брату, а господину по душе моя музыка, и…
Она проговорила это так быстро, так сбивчиво и непонятно, что слова закончились раньше, чем Ярхо переступил порог зала. Рацлава сидела на полу, закутавшись в покрывало, как в кокон, и от сковавшего ее страха даже не смогла подняться на ноги.
Ярхо не было дела до ее оправданий. Он подходил ближе, и Рацлаве казалось, что она различала звук, с которым трещинки разбегались по самоцветной кладке.
Каменные пальцы сорвали с нее покрывало и, перехватив за ворот, резко вздернули с места. Ладонь Ярхо сжала мякоть ее горла, и Рацлава засипела, хватаясь за его руку.
– Твой… брат… – выдохнула она, пытаясь объяснить, что Сармата-змея огорчит весть о ее смерти, хотя и сама в это не слишком верила.
– Мой брат, – проговорил Ярхо, – будет взбешен, когда узнает, что ему подарили ведьму.
– Я…
– Ведьму, которая вселяется не только в тела сов, – стиснул горло крепче, – но и в тело любой живности.
– Отпус-с… – прошелестела она, синея. Слезы залили лицо. Пальцы, перетянутые лоскутками, скреблись о каменную руку Ярхо.
– Мало того, – продолжал Ярхо, чеканя слова. – Ведьма следит за ходом моей рати.
Рацлаве не хватило воздуха для следующего вдоха.
Если бы Ярхо сжал кулак чуть сильнее, шейные позвонки Рацлавы хрустнули бы, как снег под подошвой. Но он ослабил хватку, и Рацлава рухнула к его ногам. Она зашлась в лающем кашле, а когда сумела отдышаться, то зарыдала, придерживая себя за шею.
– Я не ведьма. – Она съежилась на самоцветном полу. – Клянусь богами, я не ведьма.
Ярхо нависал неподвижной грудой.
– Я бездарность. – Рацлава продолжила захлебываться и выкашливать слова: – Бездарная самозванка, которая украла свирель, чтобы насвистывать красивые песни. Она пальцы мне ре-ежет. Потому что я не ве-едьма.
Лежа на камне, Рацлава прижала руки к груди, словно хотела защитить свирель от следующего удара, но Ярхо не шелохнулся.
– Я предала свою наставницу, как ты предал своего бра-ата… И будь ее воля, меня прокляли бы страшнее, чем прокляли тебя-я…
Наплыв прошел. Рацлава лишь изредка судорожно всхлипывала, втягивая воздух. Слезы продолжали катиться по ее щекам. Не поднимая головы, она сказала: